Владычица Безумия, стр. 28
Девятеро оживились и с жадностью набросились на еду, принесенную слугами на золотых подносах. Они ловко орудовали ножами и вилками, подкладывая друг другу особо лакомые кусочки. Но Жадред, едва увидел, что именно принесли пирующим слуги, лишился чувств и упал замертво среди холодных камней.
Когда он пришел в себя, восточный край неба уже наливался светом утра. Ночная роса увлажнила древние камни, холодные и совершенно мертвые. Ничто не говорило о том, что в полночь здесь кто-то пировал и предавался веселью. И все же Жадред был уверен, что те девятеро не привиделись ему. Он вознес богам благодарственную молитву и, еле шевеля затекшими членами, сполз по дереву вниз.
Итак, бедный юноша убедился, что служанка не солгала. И, хотя племя этих нелюдей и обладало бессмертием и невиданной силой, им все же зачем-то понадобился он, живой и смертный человек. Как же сумели они обвести его вокруг пальца? Значит, не было ни дома, ни сада, ни экипажа, ни лошадей? Одни только склепы и призраки? Он видел девятерых, одной из них была его жена. Означало ли это, что остальные восемь тоже живут среди обычных людей где-то в городе? И каждую ночь еще восемь постелей остаются пустыми, а жены и мужья — одураченными? Что ж, теперь ему было понятно, почему Лайлия так упорно отказывалась есть вместе с ним. Она делала это по той же причине, по которой пряталась от солнца. Прекрасная девушка оказалась умертвием.
Жадред знал, что ему теперь следует делать. Он должен пойти домой и дождаться сумерек. И когда она снова придет к нему разделить супружеское ложе, он убьет ее.
Решив это, он зашагал прочь от кладбища, охваченный одновременно скорбью и гневом, а солнце меж тем неспешно вставало у него за спиной. И так жутко он выглядел в этот час, испачканный землей, с искаженным лицом, что жители домов, ютящихся у самых городских стен, поспешно прятались от него, приговаривая, что вот он, тот самый дьявол, что пугал их все эти годы и грабил могилы, унося тела их родных и близких. Но Жадреду было не до глупых крестьянских сплетен.
Случилось так, что именно в этот день отец Жадреда отправился по делам и вернулся лишь к ужину. Юноша, не успевший ему ничего рассказать, распорядился лишь, чтобы эту трапезу приготовили с особым тщанием и роскошью.
На закате торговец и его домашние, а также несколько друзей дома расселись за большим столом в главном зале дома. Все эти люди были здесь и в тот вечер, когда справлялась свадьба Жадреда и Лайлии. До сих пор молодая ни разу не выходила к столу. Но сейчас юноша велел послать за ней.
«Я хотел бы, чтобы она наконец поела вместе со всеми,» — пояснил он. Гости, отлично знавшие о «странностях» хозяйки, весело рассмеялись.
Лайлия пришла и села за стол, сложив на коленях белые руки. Жадред сел рядом с нею и начал упрашивать отведать «вот этого великолепного вина».
«Прошу извинить меня, господин мой,» — ответила она, отстраняя кубок.
«Нет. Сегодня ты должна выпить за мое здоровье»
«Но ведь ты знаешь, господин мой, что я не пью вина.»
«Удивительная жена, — заметил один из гостей. — Создана из одних добродетелей!»
«Ну тогда, — настаивал Жадред, — съешь хотя бы кусочек мяса.»
«Нет, прости меня.»
«Вот этот персик».
«Нет, прости.»
«Ну, хотя бы ложечку меда…»
«Прости меня господин мой, — покачала головой Лайлия. — Но я уже поела. У себя, как обычно.»
«Странный обычай!» — заметил один из гостей.
«Верно, очень странный, — усмехнулся Жадред. — И тем не менее, моя жена всегда ест без меня. Но скажи нам, нежная Лайлия, что именно ты ешь? Слуги говорят, что кушанья, которые они тебе приносят, остаются почти нетронутыми, а то, чего недостает на тарелках, получают собаки, ждущие под твоим окном.»
Гости рассмеялись. Лайлия потупилась.
«Ну, теперь ты выпьешь вина? Хотя бы для того, чтобы окрасить румянцем твои бледные щеки? И съешь хотя бы крошку хлеба — ради меня?»
«Прости, господин мой. Но я неголодна.»
«Да, — сказал Жадред странно изменившимся голосом. — Вот здесь ты сказала правду. Ибо прошедшей ночью ты, несомненно, насытилась на целые сутки вперед.»
И так страшен и зловещ был его голос, что на этот раз никто не рассмеялся. В зале повисла неловкая тишина. Даже пламя свечей выпрямилось, словно ожидая, что же ответит мужу Лайлия. Но та не подняла глаз.
«О чем ты говоришь, Жадред? — удивленно спросил торговец. — Ты же только что сказал, что она не ест при тебе, откуда же ты тогда знаешь, что она наелась на сутки вперед? Смотри, бедная девушка напугана. Нельзя так мучить ее.»
«Нельзя? — повторил Жадред. — Что ж, сейчас все мучения окончатся.» — Голос юноши был необычайно тих, а лицо — смертельно бледно. — Этой ночью я, собираясь проверить сплетни, последовал за своей женой туда, куда она похоже, уходит от меня каждую ночь. Я спустился за ней в подземный ход, уводящий за город, к старому кладбищу. И там я увидел, как она присоединилась к своим родичам, пировавшим в склепе. Вместо вина они пили кровь, желчь и другие соки человечьего тела, а на ужин им подали отрезанные груди мертвых женщин. И она ела и пила вместе с ними, смеясь над глупостью и слабостью рода людского.»
Ужас сковал всех, кто сидел в том зале. Ни у кого не было сил даже пошевельнуться, но тут Лайлия вскочила на ноги и кинулась к торговцу, протягивая к нему молитвенно сложенные руки.
«Спаси меня, отец мой! — вскричала она. — Ибо сын твой сделался безумен!»
«Да, в ту ночь я был очень близок к помешательству, — ответил Жадред. — Но если вы, мои друзья и родичи, не верите моему слову, расспросите слуг. Среди них найдется по крайней мере одна живая душа — кто это, я пока не хочу говорить — которая видела, как наша хозяйка уходит под землю, а под утро возвращается, вся в пыли и крови, и умывается возле нашего колодца.»
Тогда Лайлия снова вскочила на ноги и обвела гостей диким, страшным взором. Вся ее красота и невинность исчезли, перед изумленными людьми стояло жуткое умертвие. Одного только взгляда на ее перекошенное лицо было довольно, чтобы более не сомневаться ни в одном слове Жадреда.
«И что же, — проговорила Лайлия, — о ты, изощреннейший и хитроумнейший из всех мужей, сумевший выследить меня, намерен делать теперь?»
«А вот что», — ответил Жадред. Шагнув к ней вплотную, он выхватил кинжал и по самую рукоять вонзил в ее сердце.
Из ее груди вырвался хриплый, каркающий крик, и она упала к ногам мужа, а язычки всех свечей притухли, словно не желали видеть этой ужасной картины.
3
Все те, кто присутствовал в тот вечер за столом, поклялись страшной клятвой молчать об увиденном до конца дней своих. Также договорились они, что юная жена Жадреда умерла за столом при всех, внезапно и скоропостижно, ибо подавилась костью, и никто из гостей не успел ничего предпринять. В остальном все было в деснице богов, ибо в еще восьми домах несчастного города обитали мертвецы, никем не подозреваемые, всеми любимые. Каждый поспешил в свой дом, дабы убедиться, что среди его семьи нет и не может быть подобного ужаса.
Лилайю похоронили на следующий же день, с превеликим плачем и скорбью. Жадред, как говорили, просто сломлен горем и едва держится на ногах. Он велел изготовить для своей возлюбленный отдельный, ранее невиданный склеп, равного по пышности и убранству еще не видели кладбища земли. На самом деле единственной причиной этой спешной постройки было, конечно же, нежелание Жадреда оставлять свою жену даже мертвой в фамильном склепе, среди праха его предков.
Горожане весьма сочувствовали горю главы совета старейшин и даже объявили трехдневный траур в память о нежной Лилайи. Все три дня дом торговца стоял наглухо запертым.
Такому затворничеству тоже, конечно же, нашлась веская причина. Все три ночи с того вечера, в который он убил свою жену, Жадред метался в постели, будя домочадцев криками и воплями. Он и в самом деле очень горевал, но вовсе не о смерти своей молодой жены. Он был просто в отчаянье оттого, что не мог убить поганую ведьму второй раз. Что ж, такова любовь.