Одержимый Шон, стр. 13
Воины Еловой Рощи выли внизу от ужаса, беспомощно показывая вверх руками.
— Хоук, — сказал Дирн с невыразимым сочувствием в голосе, — этот дар сделал нас богами. Стань и ты богом, Хоук!
— Не подходи ко мне близко! — сказал Хоук. Он вжался еще глубже между каменными глыбами. — Ты не мой брат, не Дирн. Ты тварь, чудовище. Проваливай! Ступай к папе Крею в лес!
Дирн презрительно надул губы.
— Я послушаюсь с удовольствием, глупец. Счастливо оставаться в камнях!
Он развернулся, двигаясь в воздухе, как орел — элегантно и беспощадно. Его глаза были полны гордости и одиночества. Шон повернул вслед за ним. Мир исчез под ними и вместе с ним исчезли друзья, родные, все люди.
— Что еще может нам помешать? — спросил Дирн.
— Ничего.
Два орла, они поднимались вверх. На восток.
Глава 6
ЯРОСТЬ ШОНА
С неба долина выглядела, конечно, по-другому. Она походила на котел с зеленовато-бирюзовым содержимым, частично загроможденная горами, частично покрытая лесами. Все выглядело зыбким и ненастоящим. Зато в небе все казалось более вещественным. Облака, поднявшиеся высоко в голубизну, были плотными и имели четкие очертания. В противоположность тому, что было на земле.
Двое летящих держались на восток, затем повернули к югу; под ними плыли лишь темные и светлые пятна лесов, тоже похожие на облака.
Шон был так захвачен полетом, что едва мог соображать. Впрочем, нужно было только следовать воздушным потокам, совершая плавательные движения и отдаваясь восхитительным порывам ветра. Конечно, под горячим солнцем он был рад иметь товарища, с которым можно было разделить это необычное путешествие, который не боялся его и которому это, по крайней мере, не казалось странным.
Дирн закричал. Этот крик не был крикам радости. Шон обернулся и увидел, что Дирн медленно падает. Потом быстрее. Быстрее…
— Оно покинуло меня! — кричал Дирн. Аура дикого леса, волшебство одержимости пропали. Он был лишь напуганным ошеломленным юношей, падавшим на землю.
Шон не чувствовал ослабления силы, которая подняла его в воздух. Сам он все еще был орлом, он ринулся вниз и схватил Дирна. Тот же мертвый вес, что и раньше. Под гибельной тяжестью этого веса, которую он ощущал почти физически, Шон теперь тоже падал. Не очень быстро, но непрерывно. Столбы воздуха проносились мимо него. И вдруг фонтаны деревьев взвились у его головы вверх. Полетели сучья, земля приближалась.
Они упали на земляной холм, поросший травой, мхом, папоротниками и усеянный камнями, перекатились на спину и остались лежать, кряхтя.
— Снова дома, — сказал Дирн. Его голос дрожал. — Я пытаюсь понять, что произошло, и не могу.
Шон молчал. Он сел и уткнул лицо в колени. Что-то внутри него сломалось.
— Рассказать тебе, что случилось? — тут же спросил Дирн. — Я подумал о Хоуке. О Неме. С каким-то равнодушием, но все изменилось. Мое человеческое я прорвалось, и дух трясины Крея — если это действительно был он — покинул меня. И я бы просто сломал себе шею, от чего ты спас меня, и я благодарен тебе за это.
Оказаться снова на земле, отказаться от полета было невыносимо. Шон потрогал папоротник, коснулся земли. Стыд или какое-то другое крадущееся чувство заполнили тот пробел, который оставило после себя веселье. Он выругался и снова замолчал.
В этом напряженном молчании они сидели в лесу, в то время, как мыслями Шон все еще носился в облаках — он дрожал от ярости, понимая, что больше ни на сантиметр не сможет подняться над скучной землей. Власть покинула его. Ему было все равно, благодаря чему он обладал этой силой — благодаря болезни или здоровью, жизни или смерти — теперь она исчезла.
К этому времени солнечный свет озолотил ажурными пятнами света. Утро перешло в день, и золото стало ярче. Лес больше не страшил Шона. Он стал частью целого. Все было зловещим, все нужно было перенести.
Раздражение осталось. Даже ярость. Она бушевала в нем уже несколько часов, не находя выхода. Шон не знал, что он должен был сделать дальше, но каким-то образом чувствовал, что ему следует что-то предпринять. Но ничего не приходило в голову.
Дирн лежал рядом с отсутствующим лицом и смотрел на листву; его кривая нога одеревенело застыла в траве. Наконец, он сел, потянулся, покривился от боли, свистнул, чтобы скрыть это, как птица на деревьях и сказал:
— Лучше всего нам двигаться вперед, Шон из Еловой Рощи.
— Ты не король, чтобы приказывать мне, — прорычал Шон.
— А без меня бы ты, как стрела, прямиком помчался в Страну жажды.
— Наверняка.
— А я хромой, и если мы пойдем пешком, я буду замедлять твое движение. Я стал обузой, как мне кажется. Иди один. Мое благословение у тебя есть.
— Я не могу тебя оставить. И уж, конечно, не здесь.
— Почему бы и нет? Мне больше некого опасаться. И ты мне не брат, ты не должен страдать из-за меня.
— Брат! — простонал Шон. Его голос сорвался, чего не случалось уже много лет. Его собственная жестокость, выплеснувшаяся наружу, шокировала его. — У меня был друг, которого я считал своим братом, и который ничего не предпринял, зная, что я должен был умереть. У меня был брат, которого я считал своим врагом, а он меня освободил и, очевидно, был за это забит камнями. А ты-то? Нем в камине. Хоук на скалах.
Казавшийся невозмутимым Дирн вскочил, качнувшись, и бросился на Шона, обрушивая на него удары. Худая рука схватила Шона за горло, а другую он отвел назад, чтобы посильнее размахнуться для удара. Шон сделал выпад против этой руки, отбросил ее в сторону и сам нанес удар Дирну кулаком в ребра, которые от удара как-будто сдвинулись. Оба упали. По лицу Шона тускло растеклась кровь, из руки, сжимавшей его глотку. Выкатив глаза и ничего не соображая, он барахтался на Дирне. Рука Дирна скользнула по его плечу и крепко схватила за волосы так, что его шея выгнулась вверх, в то время как другая рука все еще сжимала горло. Три мысли пришли в голову Шону. Что они дерутся, как маленькие дети: безумно, неловко и зло. И что Дирн хотел его убить. И что он тоже хотел убить Дирна, так как нож Дирна лежал в его руке — он бессознательно выдернул его из-за пояса. Каким-то нечеловеческим усилием Шон отшвырнул нож. Затем он отклонился, отказавшись от сопротивления, в том же направлении, куда Дирн выгибал его шею.
Когда Шон полетел вниз, Дирн последовал за ним с яростным криком изумления, при этом его хватка ослабла. Твердые корни царапали Шону хребет, однако он едва замечал это, болтая руками и ногами, чтобы сбросить в папоротники Дирна.
Хватая ртом воздух, Шон вскочил, как только услыхал шум от падения Дирна. В долю секунды Шон вцепился в больную ногу своего противника мертвой хваткой.
— Сдавайся, — прошипел он, — или твоя старая рана станет новой!
Дирн лежал обессиленный.
— Я сдаюсь, волк, сдаюсь.
Шон отпустил его и плюхнулся, совершенно измотанный, на землю.
— Что ты там сказал про волков?
— А, они борются за лидерство, — менторским тоном ответил Дирн. — Если проигравший подставляет свое горло клыкам победителя, тот принимает унижение, и они снова становятся друзьями. Только за какое лидерство мы боролись?
Шон не мог на него смотреть. Он вспомнил о золотом волосе Дирне в свете пламени, о Дирне, к которому он тянулся, как к фонарю.
Одержимость делала не только высокомерным, как оказалось, она толкала к ненависти и убийству. Ну, хорошо. Но он должен найти другую цель, вместо Дирна.
— Ты дерешься как девочка, — сказал Шон тоном, которым он разговаривал с Лортом.
— А ты, — дружески сказал Дирн, — как собака, которую бросают в огонь.
Шон поднял голову и глянул Дирну в глаза.
— Почему мы идем на юг? — спросил он.
— Мы еще не идем. Сперва мы должны пересечь реку на востоке и поприветствовать трясину Крея, если мы ее пересечем.
— А почему бы и нет?
— Что ты хочешь этим сказать? — Я думаю — и ты тоже этим хвалился, — у нас нет никаких оснований избегать Крея или смерть, или что там еще есть по ту сторону реки. Он уже показал, на что он способен. Он разорил наши очаги и лишил нас родных. Сделал нас сумасшедшими. А способности… Они приходят, когда они нам нужны, не так ли?