Героиня мира, стр. 24

Они разместили пушку на холме возле покрытой трещинами башни, чтобы держать под обстрелом пути к выходу из долины. Теперь вдали над башней в клубах дыма реял флаг, блеклый флаг, какого я не видывала прежде. Внизу на склонах холмов, как бурное море, кипело сражение. Тлеющий огонь скрывало густое облако, но время от времени сквозь него прорывались вспышки разорвавшихся снарядов и брызги пламени, вылетавшие из кронианских пушек, застрявших у дороги в том месте, где долина сужалась. (В лесу горели деревья — вертикальные столбы искр и дыма.) Среди взбаламученного моря пушечного марева, всплывая на поверхность, появлялись предметы. То прорезавшие завесу знамена, то тонущий в ней фургон, словно идущий ко дну корабль.

Неподалеку от меня из глубин дыма вырвались трое солдат сазо. Двое поддерживали под руки стоявшего в середине, он истекал кровью, лицо его посерело, и он глупо смеялся, а может быть рыдал. Они проковыляли мимо меня, и тут один из шедших с краю крикнул мне что-то непонятное на чужом языке. Тогда я вспомнила, что немного говорю по-крониански. Он кричал: «Ложись, ложись». Я так и сделала, и поползла на животе, задевая подбородком за бородатое лицо земли.

Снова заговорили пушки на холме. Они не так глубоко увязли в дымовой трясине, и их фейерверк оказался ярче. Я не могла оторвать завороженного взгляда от ядра, от шлейфа бесцельной черноты, прочертившего полнеба и опустившегося, как нечто невесомое, в долину. Там ядро взорвалось — прилив света, странные синие и оранжевые тени.

Я видела атаку, завершившуюся взятием холма. Она не походила на событие большого значения — поток людей и лошадей, черно-белые отблески стали, будто в зеркале, а потом мешанина, путаница, словно кишащий муравейник. У подножия склона разорвался последний кронианский снаряд. Затем флаг повалился вниз с башни. Я и вдруг с удивлением подумала: что же я здесь делаю? Дикое возбуждение, швырнувшее меня вперед, улеглось, ведь увиденное мною совсем не походило на то, что мне рассказывали о войне.

В задымленной долине еще наносили последние удары, еще умирали и убивали друг друга люди. Мои спутники не станут брать пленных. Альянс Чавро, в который вступила и моя страна, доставил неприятность, не более того — блоха укусила мощное тело за бок.

Башня являлась частью монастыря или какого-то церковного строения. Когда очистились верхние слои воздуха, я разглядела сводчатый проход, колонны крытой аркады и одну из безмолвных пушек, стоявших там, — длинная шея без головы, а из горла еще вырываются последние струйки дыхания.

Среди дыма возникли всадники. Черная пыль на лицах, кое-кто в крови, и у каждого кровь на копье или на шпаге. И тогда я услышала вдали в тумане пронзительно-громкие хриплые крики. Лошади вращали покрасневшими глазами, изрыгая изо рта пар, словно пушечный дым. И надо всеми витал мерзкий запах, жуткая вонь сражения.

Неторопливо ехавший через лес всадник повернул, направляясь ко мне; шлем из железа и золота, скрещенная с кровью и серебром чернота, черное лицо, почерневшие от крови руки, красная шпага.

Перспективы опять замкнулись. Затмение — солнце захлебнулось в дыму. Кавалерийский взвод скрылся.

У его стремени висел предмет, в существование которого я не поверила. Даже когда я приняла его как нечто реальное, он не произвел впечатления, уж слишком он был страшен. В одной из безрассудных своих атак он отсек человеку голову. Длинные волосы пришлись кстати, и вот безделушка уже привязана. Мне доводилось слышать, что кронианцы так поступают. Кто мне об этом рассказывал? Лой? Еще какая-нибудь девушка…

— Если мужчина встречается с женщиной, — сказал он, — Випарвет тому причиной. Мне следовало догадаться, что ты явишься сюда и примешься лакать кровь.

Я поднялась на ноги. Я не почувствовала страха. Я не поверила в происходящее, как и в отрубленную голову.

Я неторопливо направилась обратно через лес, тем же путем, которым пришла. Он вел лошадь под уздцы, ступая рядом со мной; она фыркала, вращая ярко-красными глазами, от нее несло такой же вонью, как от других.

Драхрис негромко заговорил со мной. Он стал рассказывать, что он со мной сделает. В полном умопомрачении я выслушала все. Даже Лой ни разу не говорила шепотом о таких непотребных невероятных вещах. Еще он сказал, что будет бить меня, только это и дошло до моего понимания. Он говорил, что мое уродство обернется красотой благодаря следам его трудов — синякам и шрамам. И он позволит мне драться с ним.

Внезапно я бросилась бежать. Действие почти беспричинное, ведь его обещания казались несбыточными.

Тяжело дыша, разгоряченная лошадь рысила следом за мной, я чувствовала за спиной ее жар, опаляющее дыхание.

Среди деревьев мелькнула извилистая тропка, и я прыгнула на нее сквозь клочья тумана. У меня возникло ощущение, будто некая связь между этим человеком и мной вдруг порвалась, словно распоролась сеть или лопнула свора. Я неловко скакнула вперед и наткнулась на борт телеги. Вокруг на земле сидели солдаты, грязные, окровавленные, буйные, а женщина нацеживала каждому пива из початой бочки.

— Эй, девушка, не хочешь выпить? Отметим победу?

Но я протолкалась через них, и они пропустили меня; уступить безоружной женщине после того, как они разнесли чавро в клочья, показалось им забавным.

Я пробиралась вперед среди бойцов, пивных бочек, опрокинутых повозок, мимо того места, куда несли раненых, оглашавших лес криками, воем и ругательствами; сквозь кучку женщин, препиравшихся над телом издохшего осла. А щупальца лопнувшей своры, разорванной сети постепенно исчезали на протяжении всего этого времени. Наконец я увидела несколько экипажей, стоявших близко друг к другу, а среди них карету Гурца, и даже кучер стоял рядом и чистил кремневое ружье полой мундира. Он тоже был в крови. Все припорошило красным и черным. Все испускало вонь.

Меня отчаянно мучила жажда. Сейчас я выпила бы сок красной смородины. Я попросила у кучера воды, и он рассмеялся мне в лицо.

Я забралась в экипаж и стала думать, что же со мной станется.

Но несколько часов спустя, когда появился Гурц, рассерженный донельзя моим непослушанием и опасным безрассудством, с покрасневшими глазами, разглагольствовавший о чем-то в таком же помешательстве, как и все мы, я не смогла рассказать ему ни о том, что видела, ни о преследователе и его обещаниях.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Как гласит древняя песнь, зимний холод, порождение Севера, пробуждается от тягостного забытья среди остроконечных горных вершин. Набросив на ледяные латы сотканный стихиями плащ, отправляется он в путь по небесам на исхудалом своем жеребце. Вниз устремляются стрелы дождя, затем ледяная крупа, затем снег. В камень одевает он голову дрожащей земли.

После сражения в долине все переменилось. С того самого дня враждебные императору войска принялись изводить нас, несмотря на потери, понесенные ими в ходе наступления, не имевшего большого значения в масштабе всей войны. Словно злобные собаки, они кидались под колеса отступающей кронианской армии, хватали ее за пятки, за края подола. Стало неблагоразумным отставать от основной части войск. Небольшие отряды, задержавшиеся в пути, чтобы поджарить тощего цыпленка или напоить у пруда лошадей, подвергались нападениям и уничтожению, и лишь те, кому повезло, сумели спастись и сообщить о случившемся. Везде, где позволял ландшафт, среди густых лесов и нависающих выступами склонов, раздавался треск и щелканье кремневых ружей, косивших рослых солдат. Впереди на нашем пути стоял город, название которого, Золи, стало привычным слуху. Во время наступления на юг кронианцы опустошили его и оставили среди развалин гарнизон из полутора тысяч человек для усмирения приграничных районов. Теперь же, согласно некоторым слухам, этот гарнизон в свою очередь также подвергся разгрому. Чаврийцы внезапно оживились. Они заполонили город Золи, намереваясь перекрыть границу и поймать завоевателей в их же собственную западню. Это предвещало сражение куда более крупное и важное, чем всякие стычки в долине. Мрачноватый подъем духа, возврат к строжайшей дисциплине, лихорадочное приведение в порядок оружия, строевые занятия, тренировочные атаки, смотры и построения, неумолчное мяуканье рожков в лагерях при свете сумерек — таков был ответ кронианцев.