Белая змея, стр. 11

— Ты глупа, женщина. Но ты обязана следовать обычаю. Если ты невиновна, приложи правую руку к стопе Ках. Иначе лучше сознайся сразу.

Тьиво заколебалась. Она не понимала, что все эти месяцы находится в своего рода трансе. Это состояние нахлынуло на нее в тот миг, когда Орбин, развалясь в кресле у огня, сообщил ей о продаже Райэра. Не приходя в себя, Тьиво выполняла обычные домашние дела, работала, прислуживала, ела скудную пищу, спала краткие часы. Находясь в таком состоянии, она не плакала и не жаловалась, не рвала волосы, не раздирала щеки ногтями, не падала на пол, рыдая. Нет. Она только ждала, пообещав себе, что отомстит Орбину. И хотя задуманное было исполнено, она все еще пребывала в трансе — и он поддерживал ее.

Однако слова Верховного жреца вызвали в ясном сознании Тьиво сцену из детства. Мать и сестры взяли ее с собой в Ли. Придя в деревню, они смешались с толпой у подножия храмового холма. Стояло жаркое лето, земля и солнце обжигали. Неожиданно из храма донесся приглушенный крик, двери открылись, служители выволокли женщину и толкнули к подножию холма. Она совершила прелюбодеяние. Позже из перешептываний сестер Тьиво узнала даже точную дату этого события. Когда в воздух полетели камни, мать и сестры решительно швырнули свои. Тьиво тогда была еще слишком мала, чтобы присоединится к ним. Она заметила, что правая рука женщины ранена, но не понимала, что это значит. Еще до того, как первые камни задели ее, женщина упала и выла в агонии, а когда началась казнь, попыталась закрыться. Тьиво помнила, как камень попал прямо в лоб женщине. Та упала и затихла. Однако казнь заканчивалась лишь тогда, когда один из жрецов выходил на террасу, устанавливал факт смерти и подавал знак.

Но Тьиво — не прелюбодейка. Она действовала по воле Ках.

Несмотря на испуг, воспоминания придали ей сил. Почти радостная, она повернулась, встретившись взглядом с тлеющими угольками янтарных глаз богини, и смело приложила руку к основанию статуи.

Никогда в жизни Тьиво не получила бы разрешения коснуться ее, живи она, как все. Богиня была холодна, как слежавшийся снег, хотя в ее глазах горел огонь. Внезапно тело Тьиво пронзила сладкая вспышка. Подобное ей довелось испытать лишь в объятиях любовника, и она не смогла сдержать крик любви и наслаждения.

Жрецы схватили ее и грубо оттащили прочь. Развернув Тьиво, они схватили ее за правую руку, желая рассмотреть ладонь. На пике упоения Тьиво на миг перестала воспринимать окружающее. Но наслаждение не могло длиться вечно, или она была не способна долго его выдерживать. Она пришла в себя, стоя одна посреди круга нервно бормочущих мужчин.

— Чудо богини, — донесся из-под маски гнусавый глухой голос Верховного жреца.

К Тьиво пришло какое-то знание. Она глянула на свою руку, все еще не решаясь сомкнуть ладонь. Ту слегка покалывало, словно она в самом деле коснулась ледяного снега. Увидев чистую кожу и осознав, что покалывание почти исчезло, Тьиво ощутила и другое — обжигающий жар, исходящий от изваяния богини позади нее.

Изваяние нагревалось во время допроса. Преступник, дотронувшийся до Ках, обжигался, и таким образом вина считалась доказанной. Но это происходило не само по себе. Под алтарем и статуей имелась печь, и в подобных случаях ее специально разжигали, пока полый камень статуи не становился обжигающе горячим. Если предполагалось, что обвиняемый невиновен, то печь разогревали не сильно, так что камень становился всего лишь теплым. Если подозревали вину, разводили очень сильный огонь. Но некоторые обвиняемые, обычно женщины, все же пытались задержать руку на поверхности.

Сегодня топку под Ках раскалили добела. Но Тьиво, положившую руку на камень, оттащили от статуи невредимой. Вряд ли они испугались или задумались, ибо все же верили в силу Ках. Мир устроен просто. Подобные вещи можно лишь принять.

Выйдя на террасу перед храмом, Тьиво увидела людей, собравшихся под холмом.

— Ках судила, что она невиновна, — провозгласил высоким голосом жрец, вышедший вместе с ней.

Тьиво направилась вниз по холму. Холм был покрыт грязью, но улица оказалась еще грязнее. Люди молча смотрели на оправданную. Один из мужчин схватил ее за руку, изумленно уставился на нее, показал остальным и, выругавшись, отпустил.

Теперь ей оставался лишь долгий четырехчасовой путь назад на ферму.

Когда она покидала Ли, снова хлынул дождь. Его капли били по голове и плечам Тьиво не хуже камней.

Огонь почти погас. Орн спал, подрагивая во сне, и забыл подбросить в очаг заранее приготовленные женой дрова. Пятьдесят лет назад это было бы трагедией, но теперь даже на высокогорье Иски появились трут и кремень. Тьиво снова разожгла огонь. Извечный символ смерти, пламя разгорелось и взволновало ее. Но она очень устала. Устала, как никогда в жизни.

Она сидела у очага, поглаживая голову Тьмы, и смотрела, как огонь возвращается к жизни. Тьиво взяла в дом обеих сук. Ни одна из них не принесла щенков после зимы, но в тепле дома они могут появиться. Орн не возражал — он с детства любил собак.

Когда муж проснулся, Тьиво встала и принялась готовить еду. Ее сознание было пустым, темным и сосредоточенным, будущее скрылось, как долина под глубоким туманом, спустившимся с гор. Что бы ни произошло, оно уже закончилось.

— Ешь, хозяин, — сказала она Орну, ставя на стол тарелку.

Она будет заботиться о нем. Он — единственный ребенок, который у нее остался.

Книга вторая

Элисаар

Глава 4

Огненные скачки

В небе над городом шла утренняя ястребиная охота. Птицы замирали, падали и снова поднимались, терзая добычу когтями, все время в движении.

Одинокий ястреб замер, пошел вниз и продолжал падать — пока, пронизав кольца света и цвета, почти невидимый, не рухнул в мусор на аллее.

Человек, приплывший этим утром из Вардийского Закориса, был итогом смешения крови на протяжении четырех поколений. Его кожа была черной, волосы — светло-каштановыми, а глаза изменились от черного или желтого цвета, присущего его предкам, до странного, редко встречающегося серого. Но, невзирая на все это, он не выделялся. Всего лишь еще один купец с одного из двух десятков иноземных кораблей, стоящих в порту.

Новый Элисаар привлекал выходцев из Вардийского Закориса, ибо самим им приходилось терпеть абсолютную власть светловолосых правителей. Новый Элисаар все еще платил дань королю Шансара на севере, но в остальном, едва ли не единственный из всех, был полностью самостоятельным висским государством. А среди рубиновых городов Элисаара королевой по праву считалась Саардсинмея. Девять лет ушло на ее постройку, на то, чтобы проложить длинные бульвары и бесчисленные аллеи. Красная плитка покрывала город, словно чешуя дракона. На переговорах Саардсинмею представлял треххвостый дракон — знамя основателя королевства. Северную половину Элисаара, по-прежнему лежащую под властью Шансара, здесь со злым легкомыслием называли Ша’лис.

Для того, чтобы посетить город, закорианец выбрал самое подходящее время — вечером должны были состояться великие летние гонки, именуемые Огненными скачками. В Саардсинмее, блистательной в своей жажде крови и полной неизвестных опасностей, процветали дикие и горячие азартные игры.

Торговец смешанных кровей размышлял обо всем этом, сидя под навесом на крыше таверны. Погрузившись в расчеты, он не забывал и о чаше, которую держал в другой руке, так что вскоре та опустела. Таверна считалась одной из лучших на всей Пятимильной улице, и вар-закорианец был вправе рассчитывать на превосходное обслуживание.

— Эй! — крикнул он, стуча чашей по столу.

Полуденный час — напряженное время, однако три девушки-разносчицы не торопились к посетителям под навесом, то и дело останавливаясь поболтать и пококетничать. Все три были чистокровными Висами, с черными, как нефть, волосами и глазами, с прочной бронзовой кожей, которая так и манила погладить, ущипнуть или ударить. Однако гость явно гордился своими светлыми глазами и волосами. Когда ближайшая девушка неторопливо подошла, он окинул ее свирепым взглядом, который заставил бы поторопиться любую висскую женщину на его родине. Но эта просто стояла с кувшином вина на бедре и, что еще хуже, глядела на него, выгнув густые брови, превратившиеся в две черные дуги.