Многослов-1: Книга, с которой можно разговаривать, стр. 97

Как мы ведем себя в такой ситуации? Как правило, мы пеняем миру: мол, почему ты так жесток, что мы вынуждены жить так плохо? Это проще всего. Более того, этот вывод нередко истинен. Но это – кажущаяся простота, она не дает никакого выхода.

Мы не всегда можем изменить мир, не всегда можем поменять обстоятельства, в которых вынуждены жить. Но мы всегда способны договориться сами с собой – часто в этом помогает смирение.

Подумаем: мы никого не знаем столь долго, как самих себя. До какой же степени нужно облениться в этих взаимоотношениях, чтобы с самим собой не найти общего языка? Вы никогда не сможете договориться с другим человеком, если не начнете с ним договариваться. Отчего же мы считаем, что договоренность с самим собой – нечто само собой разумеющееся? Почему же среди множества важных дел мы забываем об этом – важнейшем: узнать самого себя и договориться с самим собой?

Мы много говорили о том, что на протяжении жизни человек меняется. Поэтому процесс самопознания не только бесконечен, но и очень интересен.

Жизнь любого человека – это всегда взаимоотношения двух миров: внешнего и внутреннего. Миров – подчеркну я.

Если человек относится к себе, как к песчинке, которую несет по воле волн, он обрекает себя на бессмысленное существование. Но если я – это мир, то этот мир, как любой другой, нуждается в том, чтобы его анализировали, иначе понять его невозможно.

Среди многочисленных тайн мозга есть и такая: мозг умеет себя анализировать и делать выводы. Никакой искусственный разум на подобное не способен. Было бы просто нелепо не воспользоваться этим потрясающим умением.

Согласитесь: эта глава во многом выглядит итоговой главой «Многослова». Снова мудрая логика алфавита нас не подвела.

Но вот почему последним словом нашей книги будет именно «ярость», я не понимаю. У меня, признаться, даже было желание выкинуть это слово из книги, чтобы все получилось красиво и по-своему логично: завершалось словом «я». Однако ведь есть такое слово – «ярость». Возникло же оно почему-то? Значит, так тому и быть.

Итак, под занавес поговорим о ярости.

ЯРОСТЬ

Если бы изначально люди были созданы безумными, то есть действующими без ума, то, наверное, никогда бы не появилось в русском языке слова «ярость».

Ярость – это совершение поступка только под влиянием эмоций при абсолютно выключенных уме и интуиции.

Замечательное определение ярости дает Владимир Даль: «Ярость – ...порыв силы бессмысленной, стихийной».

Но бывает и так, что сила, оставаясь стихийной, то есть нерегулируемой, обретает смысл. Так случается, например, на войне или когда вы бросаетесь на защиту близкого вам человека.

Если человека довести до яростного состояния, он может снести горы.

Однако очень часто мы сами доводим себя до ярости.

Яростный человек подобен машине без тормозов, которая мчится, развивая сумасшедшую скорость, сбивая всех и вся на своем пути.

Дело, понятно, кончится аварией, но ощущение хотя бы минутного всемогущества столь притягательно, что человек по собственной воле подчас рад сойти с тормозов.

Яростным нельзя притвориться. Нельзя сделать вид, что у вас выключились сознание и интуиция, если на самом деле этого не произошло. Человек, изображающий ярость, смешон и нелеп.

По-настоящему яростный человек – страшен.

Ярость – противоестественное состояние человека. Ведь все-таки разум и интуиция даны человеку для того, чтобы ими пользоваться, а не забывать о них.

Отчего же возникает ярость?

Ярость возникает как реакция на трагические, часто непреодолимые, внешние обстоятельства.

Признаюсь честно, лично мне такая реакция не нравится. Мне более симпатичны люди, которые в любой ситуации умеют себя контролировать.

И уж совсем я не понимаю тех, для кого яростный – это положительная характеристика. Мол, не равнодушный такой человек, яростный.

Конечно, ярость иногда возникает как реакция на равнодушие других. Когда чужое равнодушие становится трагическим, его иногда преодолевают с помощью ярости. И я тоже, как всякий человек, впадал в ярость.

Но все же, повторюсь: яростное отношение к чему бы то ни было мне представляется противоестественным.

Однако здесь, как и во всей книге, я не настаиваю на единственной правоте своего вывода.

Вот, собственно, и все. «Многослов» закончен.

Мне осталось совсем немного: сказать вам: «До свидания!»

До свидания, Тот, кто держит в руках мою книгу!

Я все думал: как-то надо закончить книжку. Какие-то слова выкрикнуть, в слабой надежде быть услышанным напоследок... Мол, простите, если я где-то... не так... может, какие-то трактовки излишне смелые... А может, и нелепые... Кто знает? Да и слова я объяснил не все – не словарь все-таки... Простите, мол...

Прощание с книгой – прощание с любимой. Понимаешь, что больше не встретитесь, и хочется сказать главные слова, что-то такое недосказанное, и понимаешь, что прощание неизбежно, и слова эти ничего не изменят, но душа все равно слов полна. Чудится, произнесешь эти главные слова, и прощание будет не таким печальным. Глупости, конечно... Прощание печально всегда... Тем более, с любимой...

Мне жаль расставаться с Вами, дорогой читатель. Мне жаль расставаться с «Многословом». И хочется сказать что-то умное и важное. Не банальное, а душевное и – по делу.

И я знаю, что я скажу. И это будет правильный финал книжки. Это будет правильный крик во след уходящему читателю.

Это будет стихотворение. Длинное. И, может быть, кому-то неохота его читать – мол, книжка закончилась, можно перейти к другим делам.

А Вы прочитайте. Это моя просьба. Стихи, конечно, ничего не объясняют. И мир не переделывают. Но душу лечат. Стихи – это такой волшебный дождь, который проливается на душу, и она почему-то становится мягче. Пусть ненадолго. Но становится.

Итак, был у нас эпиграф в начале, будет эпиграф и в конце.

После эпиграфа в начале идет книга. После эпиграфа в конце – идет жизнь, Ваша жизнь.

Так что получается, это эпиграф к Вашей жизни. Договорились?

АЛЕКСАНДР МОИСЕЕВИЧ ВОЛОДИН

На фронте была далеко идущая мечта:
если бы мне разрешили —
потом, потом,
когда кончится война,
когда совсем кончится,
и все уже будет позади, —
пускай не жить – к чему такая крайность, —
но просто оказаться Там
и просто увидеть, просто посмотреть вокруг —
что будет?
Тогда, тогда
когда – совсем? совсем?..
И мне разрешили.
Не просто смотреть, но
купаться,
кататься,
одеваться и раздеваться
подниматься и опускаться
обижаться и не обижаться
забываться и не забываться
соглашаться и не соглашаться
напиваться и не напиваться
и еще тысячу всего
только на эту рифму
и еще сто тысяч – на другие.
Стыдно быть несчастливым.
А женщины,
самые, казалось бы, несовершенные,
иногда говорят такие слова...
И так смешно шутят,
и так проницательно думают о нас —
чтобы нам было лучше,
чтобы нам было сладко —
с последней из всех – как с первой из всех.
И то и дело им это удается,
то тут, то там,
то так, то сяк,
а если не удается —
они страдают молча.
А если говорят —
иногда такие слова...
Стыдно быть несчастливым.
А есть собаки.
Они не умеют читать,
ничего не читали, ни одной строчки!
Ни разу по этому поводу
у них не колотилось сердце,
не подступал комок к горлу,
они ни разу не хохотали,
не перечитывали вслух своим знакомым.
Стыдно быть несчастливым.
А есть коровы,
только и знают, что жуют свою жвачку,
ничего не делают своими руками.
Не смогли бы даже, если бы захотели!
Пустяковый подарок теленку —
и то не в силах.
Не говоря уж о работе ума:
что-нибудь сочинить,
сделать мало-мальское открытие
на пользу таким же коровам, как они,
и заволноваться этим, и вскричать:
«Черт побери!»
Ничего этого для них не существует.
Стыдно быть несчастливым.
Да что там, есть улитки!
Им за всю жизнь
суждено увидеть метр земли максимум...
Просто увидеть!
Просто смотреть, что происходит теперь, теперь,
когда совсем кончилась война.
Нет, если бы мне разрешили одно только это —
я бы и тогда сказал:
– Стыдно быть несчастливым.
И каждый раз, когда несчастлив,
а я то и дело несчастлив,
я твержу себе это:
– Стыдно, стыдно, стыдно быть несчастливым!
Стыдно быть несчастливым!
До свидания!