Там, где Висла-река (польские сказки), стр. 20
про замок в лесу,
про воинов из подземелья,
про коней-исполинов,
про богатства несметные, что в сокровищницах лежат и теперь ему, подпаску, принадлежат.
Князь знак подаёт, все на коней садятся и в лес едут. А в лесу по сказанному как по писаному: замок стоит, воины с оружием полководца ждут, в сокровищницах — богатства несметные, в конюшне — кони-исполины.
Не стали тут ждать — справили шумную свадьбу. Гости так плясали, что потом три месяца хромали, а народ целый год только о свадьбе и толковал.
Густав Морцинек
Сусанка и водяные
Много лет тому назад под Скочовым проживали в Висле водяные. Вообще-то водяные предпочитают селиться в одиночку, а эти жили все вместе: и водяные, и водяницы, и водянята — их ребята.
В солнечные дни водянята плескались, барахтались, кувыркались в воде, пища от восторга. А старики водяные посиживали степенно на берегу, грели кости на солнышке и, глядя на проказы своих внучат говорили:
— Вот озорники! Вот шалуны!
Ростом, надо знать, они не больше гномиков, мордочки у них сморщенные, носик пуговкой, передние лапы, как у уток, перепончатые. Носят они красные курточки и штанишки того же цвета, а водяницы — красные платья. И ещё, они пузатенькие, толстенькие, как кудлатый Бобик, Кужейкин пёс.
Кужейка — это крестьянин, что на берегу Вислы живёт. Кужейка очень богатый, но скупой до ужаса, прямо, что называется, скупердяй!
Над каждым кусочком хлеба, над каждым медным грошиком трясётся, только для своего любимчика Бобика ничего не жалеет. И вот полёживает пёс в горнице на шёлковой подушке и храпит во всю ивановскую.
Жила у Кужейки сирота Сусанка. Осталась она без отца, без матери, одна как перст на белом свете.
Когда у Сусанки умерла мать, Кужейка сказал:
— Не реви, пойдём ко мне! Будешь у меня коров и гусей пасти.
Сусанка согласилась и с той поры стала пасти у Кужейки коров и гусей.
Но Бобику жилось куда лучше, чем Сусанке. Бобик ел хрустящие рогалики с маслом, а Сусанка сухие корки глодала. Бобик лакал сметану, а Сусанка хлебала тюрю — хлебные корки, размоченные в воде. Бобик спал на шёлковой подушке в светлой, тёплой горнице, а Сусанка с коровами в хлеву на старом-престаром, набитом соломой мешке.
У Кужейки вместо сердца была в груди кочерыжка, да, да, самая настоящая кочерыжка. Чего же ждать хорошего от человека с кочерыжкой в груди? А у Сусанки сердце было доброе-предоброе. Ей хотелось, чтобы всем на свете жилось хорошо и никто никого не обижал.
Водяным всё было известно: и что Кужейка обижает, голодом морит сироту и каждый вечер отпирает большой кованый сундук и считает талеры. А устанет считать, спать на сундук ложится — боится, как бы его не ограбили.
Откуда водяные это знали, трудно сказать. Может, в лунные ночи вылезали из воды и заглядывали к Кужейке в окошко?
Когда Сусанка пасла коров на приречном лугу, водяные высовывали из воды сморщенные мордочки и с любопытством таращились на неё: давно не видывали они такой доброй девочки. Вылупят свои рыбьи глаза, головами качают, за ухом чешут — думают, как бы ей помочь. А девочка их не видит. Они, когда захотят, становятся невидимками.
В лунные ночи водяные, водяницы и водянята — их ребята вылезают из воды на росистые луга, от цветка к Цветку ходят, нюхают и чихают. Для них это самое большое удовольствие.
Вот как-то лунной ночью выбрался на прогулку сам царь водяных. Царь-то царь, а от жабы не отличишь!
Брюшко выставил, с ножки на ножку переваливается, на скипетр, как на палку, опирается, лапкой корону придерживает, не то с головы упадёт, укатится в траву — и ищи её, свищи! К каждому цветку подходит, нюхает, чихает и по брюшку себя гладит — блаженство!
Но царь был в летах и поэтому скоро устал. Сел он под лопух отдохнуть да и заснул. И до того крепко спал, что не заметил, как солнце взошло и огненным языком слизало росу с луга. Прилетела пчела, зажужжала у него над ухом, и он проснулся. Смотрит — и глазам своим не верит: солнце вовсю жарит, а росы и в помине нет.
— Ой-ой-ой! — захныкал старикашка, и из глаз как из ведра хлынули слёзы. — Что же мне, бедному, делать?
А Сусанка пасла рядом коров, услыхала она: кто-то под лопухом плачет. Подошла, наклонилась: безобразная жаба сидит, лапками глаза утирает.
— Ты чего плачешь? — спрашивает она. — Животик болит?
— Нет, не болит у меня животик. Ой-ой-ой!
— Может, головка болит?
— И головка у меня не болит. А плачу я оттого, что высохла на лугу роса. Ой-ой-ой!
— Есть о чём плакать! Ночью новая выпадет. Вот смешная жаба!
— Вовсе я не жаба, а царь подводного царства. И теперь — ой-ой-ой! — не дойду я до Вислы, не попаду в свой дворец — ой-ой-ой!
— Почему не дойдёшь? Висла-то вот она, в двух шагах.
— Не знаешь ты, Сусанка, что мы, водяные, можем ходить по лугу только в лунные ночи, когда роса ляжет. А нет росы — мы погибли! Ой-ой-ой! — опять захныкал водяной.
Пожалела его Сусанка и говорит:
— Не плачь, я отнесу тебя к речке.
— Правда? — обрадовался водяной царь.
— Конечно, правда!
— А тебе не противно? Ведь я похож на безобразную жабу.
Сусанка засмеялась в ответ, взяла его осторожно в руки и понесла к речке. Наклонилась над водной гладью и бережно опустила его в воду. А вода забурлила, вспенилась, и из глубины стали выскакивать озабоченные водяные, водяницы и водянята — их ребята. Они-то думали, их царя съел на лугу аист. В подводном царстве стоял стон, плач, вывесили траурные флаги и уже поговаривали о выборах нового царя из числа самых старых водяных. То-то была радость и веселье, когда их царь благополучно плюхнулся в воду. Значит, он жив! Значит, не съел его аист! Да здравствует Сусанка — спасительница водяного царя!
А безобразная жаба погрузилась в воду и превратилась в самого настоящего царя: в золотой короне, со скипетром в руках, в пурпурной мантии и алых узорчатых штанишках, с большим брюшком, в златотканых туфлях.
— Тихо! — проскрипел водяной царь пересохшим голосом и грозно взглянул на толпы ликующих подданных.
А подданные — взрослые и дети — кричали, визжали, вопили, верещали и квакали от радости. И тихая речка напоминала болото, которое кишмя кишит лягушками.
— Тихо! — переквакал наконец всех водяной царь и ударил скипетром по воде.
И наступила такая тишина, что слышно было, как над водой пролетела стрекоза. А царь снял корону, поклонился девочке и сказал:
— Говори, Сусанка, чем тебя наградить за то, что ты спасла мне жизнь?
Сусанка прыснула в кулак и говорит:
— Спасибо, водяной царь! Не надо мне никакой награды.
Удивились водяные, водяницы и водянята, зашушукались под водой: «Слышали? От награды отказывается! Ну и дела!» Но больше всех удивился сам царь и стал чесать скипетром за ухом.
— Проси чего хочешь: золота, драгоценных камней!
— Спасибо, ничего мне не надо, — отказывается Сусанка.
— Чем же мне наградить тебя? — забеспокоился царь.
— Позволь мне на твоё царство посмотреть, — сказала девочка.
— Добро пожаловать! — проскрипел водяной царь.
Но Сусанка в нерешительности стоит на берегу, с ноги на ногу переминается.
— Только вот что… Кто моих гусей и коров постережёт, пока я у тебя в гостях буду? Коли зайдут они в пшеницу, хозяин меня побьёт и есть не даст.
Водяной царь чесал-чесал скипетром за ухом, думал-думал, а когда придумал, сказал так:
— Не волнуйся, Сусанка! У меня голова на плечах не для украшения.
И в доказательство того, что голова у него служит не для украшения, приказал водяным пасти коров да глядеть в оба, чтобы они не потравили пшеницу. И за гусями следить, чтобы их вода не унесла.
Сказано — сделано. Вылезли водяные из реки и пошли исполнять царский наказ. А девочка отважно спустилась с водяным царём в омут. И ей ничуточки не было страшно.
На дне реки стоял царский дворец.
Глянула Сусанка на дворец, и у неё дух захватило. А в покои вошла — обомлела: стены там мраморные, потолки алебастровые, на полу лежат ковры мягкие, узорчатые, кругом золото, серебро, алмазы сверкают!