Последний рыцарь Тулузы, стр. 13

Дверь скрипнула, и я поднялся на ноги, ожидая всего чего угодно. На пороге стояла девчонка.

– А где господин-то? Нет его в комнате! – Она казалась растерянной. Я оттолкнул ее и влетел в комнату.

Ну я дурак, расставил стражу, а птичка уже давно упорхнула!

Одним прыжком я оказался внизу, велел поднимать людей и обыскивать гостиницу и окрестные улицы.

Воины начали действовать быстро и бесшумно, но я не думал о них, полагаясь на своего выдвиженца. Прихватив с собой троих лучников, я пошел через площадь к дому астролога.

Небо было черно, словно вороново крыло, ни тебе звездочки, ни луны. Город спал, но в доме старого Иоганеса Литтенбаха горел свет. Оставив лучников у дверей, я отыскал садовничью лестницу и, приставив ее к стене, поднялся на плоскую крышу.

Внизу подо мной в личных покоях астролога горел свет и слышались голоса. Я лег на пузо и заглянул на расположенный подо мной балкончик, куда как раз в этот момент вышли сам астролог и сопровождающий Раймона учитель-катар. Ситуация становилась все интереснее и интереснее.

– Мне не следовало соглашаться с вашим предложением, брат Христиан, – услышал я писклявый голос астролога. – Во имя всего, что вам свято, во имя милосердия, юному Раймону не место на тулузском престоле. Ему вообще нельзя давать никакой власти.

– Судя по тому, что вы мне сообщили, дражайший брат, наша вера будет подвергнута невиданным доселе гонениям, мать наша Тулуза будет в огне и пепле, и только Раймон Шестой сумеет спасти ее.

– Да. Но ценою невыносимых страданий! Ценою позора, гонений и разочарований. Ценою права на спасение и вечной жизни, наконец! Сатурн в таком положении, что... боюсь даже произнести, но все указывает на то, что у Раймона не будет даже собственной могилы, что, согласитесь, уже слишком! Во имя милосердия, благочестивый брат. Неужели вам, его наставнику, не жалко бедного мальчика? Заклинаю вас, милейший, отпустите его, и да не прольется кровь агнца даже ради спасения Тулузы!

– В Тулузе тысячи моих братьев, во Франции, Англии, Аквитании и Италии десятки, может быть, сотни тысяч, а вы говорите о жизни одного мальчика?

– Уверен, так же говорили и во времена Христа, – вздохнул астролог. – Тогда тоже решили, что человечество и один человек – несопоставимые понятия, тем не менее мы до сих пор содрогаемся при одном воспоминании об этой жертве. Не знаю, как вам, любезный синьор, а мне невыносимо думать, что ради меня была пролита сия драгоценная кровь, что Он страдал ради меня! Вы знаете, крест на моей груди – это пустой крест, крест без распятого, крест, символизирующий раскрывшийся дух человека, а не муки и пытки...

– Раймон не Христос, я давно знаю этого мальчика. У него на редкость плохие наклонности, он сластолюбив и похотлив, постоянно засматривается на женщин, любит роскошь, подвержен гневу и злобе. Словом, мне не жалко Раймона. Признаться, я не могу понять, почему именно Романе избран жертвенным агнцем. До сих пор я считал, что жертвой может стать лишь самый чистый, самый лучший из людей, но Раймон... Раймон – это маленький дьяволенок и ничего больше.

– Так вы хотите распять дьяволенка? Принести его в жертву? Простите, но я мог бы обвинить вас в своеобразной мести дьяволу...

– Ради спасения своих братьев я принесу в жертву тысячу таких дьяволят, больше! Мне безразлично, как вы это назовете. Раймон никогда не станет Совершенным, он будет сидеть на троне Тулузы и защищать нас, катар. И это будет правильно и справедливо. Аминь.

– Аминь, – прозвучало у меня за спиной. Я дернулся. Рядом со мной стоял Раймон.

Искушение Раймона

– Прирезать? – Я тихо тронул Романе за плечо, он отвернулся, смахивая слезы.

– Астролога? Бог с ним, пусть живет, небо коптит, что мне до него, только грех на душу брать.

– А катара? – Я первым ухватился за лестницу, поддерживая мальчика.

– Перед посвящением? Дурак!

– Так вы все-таки собираетесь его принять? – От волнения я чуть не потерял равновесие, но вовремя удержался на месте, прижимая лестницу и стоящего на ней Раймона к стене.

– Это мой путь. Астролог же сказал – подальше от власти.

– Но он еще сказал, что вы избраны, что без вас Тулуза погибнет. Все мы...

– Что мне все? – Раймон презрительно засмеялся. – Как расцветет, в общину. Я был кротким месяц. Если здесь еще немного поживу, точно кого-нибудь порешу.

Мы достигли земли, и я, спрыгнув, подал Романе руку.

Весь следующий день мы провели в седлах, редко отдыхая и варя на привалах походную кашу. Романе был мрачнее обычного и ни с кем не разговаривал. Двигались мы, однако, медленнее, чем в прошлый раз, поэтому к Ла-Рош-сюр-Йон, где собирались заночевать, не успели добраться до заката.

Сумерки делали леса таинственными и волшебными. Один из воинов взял в руки трехструнную гитару и тихо запел старинную балладу. Романе не захотел заночевать в лесу, и мы двигались теперь по проселочной дороге в сторону ближайшей деревеньки, где рассчитывали найти приют.

Меж деревьев невдалеке поблескивало озерцо. Над водой клубилась легкая дымка, точно шарф подводной дамы. Чьей-то дамы сердца. Интересно, есть ли у меня сердце? А у Раймона? А если сердца нет, полагается ли иметь даму сердца?

Благодаря моему росту и телосложению многие бывалые воины почитали меня за старшего. Мне же шел двадцать первый год жизни. Никчемной, если подумать, жизни. Моей дочери уже, должно быть, исполнилось года два. Жива ли она? Хотя, что с ней сделается?

Я чуть было не заснул в седле, когда кто-то из лучников толкнул меня в бок. Я тут же протер глаза. Откуда-то доносился устойчивый запах гари.

– Деревня должна быть справа? – Я поднялся на стременах и сделал отряду знак остановиться.

– В чем дело? Там, должно быть, разбойники грабят крестьян! А мы, рыцари, будем на это смотреть? – налетел на меня Раймон.

– Зачем же смотреть, можно и отвернуться. – Я сплюнул. – Мое дело доставить вас в целости и сохранности, а не бегать по полям и лесам за лихими людишками да в поисках чужих стрел на свою голову.

– Тогда я сам пойду в деревню. И пусть меня убьют! – Конь под Романе рыл копытами землю.

Я махнул старшему, чтобы тот подъехал поближе. Решение далось мне немалыми усилиями. Раймон молод и безоружен. Его нужно охранять, но и людям нужна помощь. Я разделил отряд надвое. Половину отослал вперед в горящую деревню, с другой половиной решил пройти мимо, по возможности не ввязываясь в бой и защищая Раймона.

На первый взгляд все складывалось вполне нормально, но не успел передовой отряд скрыться за поворотом дороги, а наш перестроиться для нового марша, как вдруг на дорогу рухнуло здоровенное дерево, напугав коней скачущих перед отрядом герольдов. Двое юношей рухнули наземь, я схватил поводья коня Раймона левой рукой и, прикрывая себя и молодого хозяина щитом, повернул на боковую тропку.

Идущие за нами повозки с провиантом и оружием не могли повторить этого маневра и оказались отрезанными.

Несколько воинов последовали за нами, но я сосредоточился на защите Раймона, полагая, что лучники сумеют позаботиться о себе сами.

Сразу две стрелы врезались в мой щит, я пришпорил коня, не разбирая дороги и стремясь любой ценой вырваться из кольца засады.

Ветки стегали нас по плечам, под Романе встрепенулась, встала на дыбы и тут же рухнула лошадь. В последний момент я успел сгрести юного господина и перетащить его на круп своего коня.

Вскоре мы вырвались из леса, и тут же навстречу моему коню вылетели два всадника. Я спихнул Раймона на землю, и он скользнул в густую рожь, сам же я бросил на землю щит и, обнажив огромный меч, ринулся навстречу врагам. Меч первого всадника оказался на локоть короче моего. Так что я успел сразить противника еще до того, как его меч сделался для меня опасным, после чего мой конь умчал меня на встречу со вторым нападавшим. Не успев поднять меч во второй раз, я развернул его острием в сторону врага, точно это не меч, а турнирное копье, и наклонил голову так, чтобы через прорезь в шлеме не видеть, что произойдет.