Атлантида, стр. 13

Да, увидал, и это оказалось так легко в сравнении с теми душевными муками, которые я перенес. Да и чем, в сущности, я рисковал, спускаясь на дно океана в своем водолазном аппарате, который устроен с полнейшим комфортом?! Удивительно, что люди до сих пор не исследовали морского дна! Как слаба в них любознательность и любовь к науке! Итак, я увидал ее! Мое божество живет в хрустальном дворце, через стены которого я любовался ею! Я должен проникнуть в этот дворец, но каким способом? Этого я еще не знаю, но готов на все, чтобы достичь своей цели!

Меня беспокоит единственно только прием, который я там встречу со стороны старика. Он не позволил мне остаться у себя долее, чем требовала необходимость, несмотря на просьбы моей красавицы. Я чувствую, что она ждет меня и удивляется моей медлительности. Что значит для меня гнев ее опекуна в сравнении с одной ее улыбкой! Никакие небесные громы не могут устрашить меня. В настоящее время бесконечные вопросы возникают в моей голове. Какова ее жизнь в этом дворце, похожем на темницу? Чем она занимается там, довольна ли, счастлива, или сходит с ума от скуки? Когда я вспоминаю ее лицо, ее голос, легенда о сиренах не кажется мне более мифом, а действительностью, случившейся с каким-нибудь путешественником. Чтобы ни произошло, я узнаю это вскоре или погибну!

Не осуждай меня, Этьен, и не обвиняй в эгоизме! Клянусь, что какая-то сила, с которой я не могу бороться, заставляет меня действовать таким образом! Если я не вернусь, ты заменишь меня около матери и сестры, ты объяснишь им, что я не мог поступить иначе, что я повинуюсь высшей воле. Прощай!

РенеKayдаль.

P.S. 10 часов утра. Мы находимся как раз над тем местом, где я нашел подводный дворец. Запечатываю письмо. Гольфстрим доставит его тебе. Мы опускаемся. Мой последний привет всем!»

ГЛАВА XI. Мрачные предчувствия

Доктор Патрис не замедлил передать семье Рене полученное им письмо. Увидя почерк сына, мадам Каудаль ожила, но когда выяснилось, по прочтении письма, что оно написано три недели тому назад, последний луч надежды потух в ее сердце и отчаяние ее было беспредельно. Не лучше ли было потерять Рене в детстве, чем теперь, в расцвете сил и способностей? Напрасно Елена употребляла все старания, чтобы несколько успокоить несчастную мать; ее усилия не приводили ни к чему, да и сама она не верила в то, что говорила. Мадам Каудаль не только не соглашалась ни на какие доводы племянницы, но даже сердилась, когда та говорила, что письма Рене могли пропасть.

— Ты говоришь глупости, милая девочка! — с нетерпением отвечала мадам Каудаль. — Разве письма теряются? Писем нет, потому что он их не писал, а не писал он их потому…

Слова замирали на ее устах и глухие рыдания вырывались из груди.

— Да нет же, тетя, — пробовала возражать Елена, сам готовая заплакать.

— Я не говорю про письма, посланные по почте; Рене мог послать их таким же примитивным способом, как и первое, и, может быть, они где-нибудь носятся теперь по океану в ожидании, когда их поймают.

— Я тебе говорю, что этого не может быть, — восклицала мадам Каудаль, втайне упиваясь словами племянницы и ожидая новых противоречий с ее стороны. — Смерть отнимает у меня всех, кого я люблю, я одна на свете!

— О, тетя! А я-то! — со слезами говорила Елена. — Разве я не ваша дочь?

— Прости, дитя мое! Горе делает меня злой. Ты одна поддерживаешь меня в эти тяжелые минуты. Оплакивая Рене, я плачу и за тебя: я потеряла сына, а ты — жениха, лучше которого тебе никогда не найти!

— А я вовсе не хочу оплакивать его, — с живостью возражала молодая девушка. — Я уверена, что он вернется, и какая это будет радость для всех!

— Бедная девочка! Ты молода, оттого и можешь еще надеяться. Для меня же все кончено, да я и заранее знала это!

Подобные разговоры повторялись не часто, так как мадам Каудаль почти все время проводила в мрачном молчании, которое разрывало сердце Елены. Бедная девушка совершенно забывала о собственном горе и только придумывала способы утешить свою приемную мать, состояние которой внушало ей серьезные опасения. Доктор Патрис помогал ей, как мог, но их усилия не достигали цели. Они вздумали сперва увезти мадам Каудаль обратно в Пеплие, надеясь, что вдали от моря ее печаль скорее успокоится, но она категорически воспротивилась этому, объявив, что останется в Бресте до тех пор, пока не получит каких-либо определенных сведений. Со своей стороны, Елена была довольна этим решением, так как также рассчитывала на то, что, раз Рене жив, то вернется именно в Брест; кроме того, ей было легче переносить горе среди окружавших ее друзей, особенно же благодаря доктору Патрису, который делал все, что мог, чтобы утешить горячо любимую девушку. Елена привязывалась к нему с каждым днем все более и более, и нужно было только такое ослепление, как у мадам Каудаль и у самого доктора, чтобы не замечать этой привязанности. Если бы Елена могла невидимо присутствовать при разговоре, происходившем однажды вечером между несколькими офицерами «Геркулеса», то она поняла бы причину сдержанности своего верного рыцаря. Выйдя однажды с прочими офицерами от мадам Каудаль, Арокур заметил:

— Мадемуазель Риё действительно очаровательна. Она, по-видимому, так же добра, как прекрасна. Как трогательна ее привязанность к несчастной мадам Каудаль!

— Это правда! — подтвердил лейтенант Бриан. — Если бы это слово не было слишком банально, я бы назвал ее ангелом-хранителем.

— И притом удивительно хорошенький ангел и одетый всегда прекрасно! — легкомысленно заметил де Брюэр. — Вы, кажется, давно знакомы с ними, Патрис?

— Давно! — холодно отвечал доктор.

— Счастливый смертный! Я думаю, у мадемуазель Риё хорошенькое приданое?

— Возможно! — еще более ледяным тоном проговорил Патрис.

— Бедный Каудаль! Если он не вернется, то, вероятно, кузина будет его наследницей?

Доктор не нашел нужным отвечать на это.

— Получит она наследство или нет? — не унимался де Брюэр. — Мне очень жаль бедного Каудаля, но что же делать! Он погиб, это бесспорно!

— Черт возьми! — перебил Арокур. — Если мадемуазель Риё наследует все его состояние, она будет одна из самых богатых невест в нашем крае. Я хорошо знаю их земли.

— Ну, что же, Патрис? Не знаете ли, каковы планы прелестного ангела-хранителя? — спросил де Брюэр, которому, видимо, доставляло удовольствие помучить несчастного влюбленного.

— Я не знаю планов мадемуазель Риё, — проговорил Патрис, выведенный из себя, — да и, говоря откровенно, нахожу, что они не касаются ни вас, ни меня!

С этими словами он круто свернул в одну из боковых улиц и удалился быстрыми шагами. Де Брюэр разразился при этом веселым смехом.

— Та, та! — воскликнул он. — Уж не имеет ли сам доктор видов на мадемуазель Риё?

— Надо признаться, — вмешался Арокур, — что наш разговор был не особенно деликатен и мог рассердить его, как друга дома.

— Это совершенно верно, — признался де Брюэр. — Однако я не нахожу ничего неприличного в моем восхищении такой прелестной девушкой, как мадемуазель Риё; что же касается ее приданого, то с моей стороны это было простое любопытство, без всякой задней мысли.

— Несчастная мать, — проговорил Арокур, желая переменить разговор. — Если Каудаль не вернется, ее жизнь разбита навсегда! Какая тяжелая участь ожидает матерей, сестер и невест моряков!

— Надеюсь, командир, что вы не будете распространять ваши пессимистические взгляды между молодыми барышнями! — с притворным ужасом воскликнул де Брюэр.

— Дитя! — не мог не засмеяться Арокур. — Но зачем вы так расстроили сегодня бедного Патриса?

— Вернее, он сам себя расстраивает. Разве преступление восторгаться молодой девушкой?

— Все-таки было нехорошо с твоей стороны огорчать Патриса, — вмешался Бриан. — Это не по-товарищески.

— Ну вот! Все против меня! Мне остается только скрыться скорее. А все-таки я повторяю, что мадемуазель Риё очаровательна, да если она кроме того и богата, то моряки должны не дремать. Я первый готов предложить ей руку и сердце! — И смеясь от всего сердца, он распрощался со своими спутниками, которых находил сегодня слишком серьезными.