Изумрудный дождь, стр. 66

Правда ли это, задумалась она, глядя в тусклое от жары августовское небо. Она жила своими картинами, потому что это был понятный ей мир. А можно ли жить без картин, просто жить, а не искупать своей жизнью чужую вину? Жить и не быть рабой собственных страхов? Можно ли получать от жизни такую же радость, какую ей дарит творчество?

Да, Николас дал ей пример такой любви, которой у нее никогда не будет. Но Элли была убеждена, что без него она бы никогда не узнала, что такое материнская любовь. Сейчас сама мысль о том, что Джонаса могло не быть в ее жизни, казалась ей невыносимой. Но у нее есть ребенок — вопреки всему.

Холодок восторга пробежал у нее по спине; «'Мириам тоже справилась», — подумала Элли. Мириам, брошенная и униженная, не сломалась, а выстояла. Они стали подругами, настоящими, и могут доверять друг другу.

И вдруг Элли поняла, что она больше не дочь своего отца. Она художник, мать, подруга — короче говоря, преуспевающая женщина, имеющая право на счастье. Она стала больше, чем просто Элиот Синклер, незаконнорожденная дочь Гарри Дилларда. Эта мысль поразила Элли в самое сердце, и ее охватило забытое ощущение счастья. Как странно, что к этой мысли ее подтолкнул Николас, когда раскрыл ее псевдоним. Не скажи он правду, она так бы и жила с Чарлзом, скрывая свою любовь к живописи. Никто бы не узнал, что М. М. Джей — это она. И конечно, она никогда не решилась бы написать его портрет. И разве сумела бы она доказать миру, что заслуживает в этой жизни большего?

И тут на нее снизошло просветление, такое же пронзительное, как боль от утраты Шарлотты. Николас никогда не пытался обидеть ее. В тот день, когда они виделись в последний раз и были близки, она увидела в его глазах окончательное, убийственное признание того, что им никогда не быть вместе, потому что им не дано отказаться от прошлого. И глубоко в душе Элли знала, что Николас показал портрет Смайту как ее прощальный подарок. Какой-то частью своей души он мог глубоко ее ненавидеть, но не менее глубоко продолжал любить. Вот настоящая причина его поступка.

В сердце вошла щемящая грусть. Но самое главное — Элли поняла, что их история закончилась. Все возможности исчерпаны. Счастливого конца не будет. Как она все это переживет?

Но Элли сумела справиться с острой болью потери. Она подавила страх от мысли, что без Николаса никогда не сможет жить полной жизнью. И на вершине этого гранитного монолита Элли торжественно поклялась, что никогда больше не позволит страху управлять ее жизнью.

В душе Элли затеплился слабый огонек надежды. Она будет писать. И много. Она выстоит. Пусть не будет Николаса, она все равно выстоит. Она Элиот Синклер, самостоятельная, независимая женщина, и у нее еще все впереди.

Неожиданно Элли вспомнила слова, сказанные ей когда-то Николасом: «Желай, и это сбудется. Трудись изо всех сил и будь настойчива». Она никогда не боялась тяжелого труда. Всю жизнь она боялась только себя.

Перед Элли приоткрылись такие горизонты, о которых она не смела и мечтать. С бьющимся от радости сердцем она повернулась, чтобы пойти домой, разделить радость с близкими ей людьми и начать жить заново. Захваченная своими мыслями, Элли только сейчас заместила, что не одна.

Внизу, ступеней на двадцать ниже, стояли трое. От их ухмылок у Элли кровь застыла в жилах. — Да, парни, — проговорил самый здоровый, — ждали-ждали и наконец дождались. Кажись, удача нам улыбнулась. Элли содрогнулась. Тип осклабился:

— Парни, да вы невежи — даже не представились дамочке! Меня зовут Руди. — Толстой, как свиной окорок, ручищей он ласково обнял за плечи стоящего рядом детину: — А это вот Билли и наш дружок Бо.

Элли незаметно передвинулась в сторону, поближе к лестнице. Что это за компания, ясно было без слов — от таких следует держаться подальше.

Руди в притворном удивлении приподнял брови:

— Кажись, дамочка очень торопится нас покинуть. Увы, — он с сожалением пожал плечами, — придется ей маленько обождать.

Элли сделала еще один шаг, но типы дружно шагнули ей навстречу.

— Ну нет, красавица, придется тебе остаться. Мы не затем столько дней тебя караулили, чтоб вот так отпустить. Нам должок один надо отдать, понимаешь? Отчего бы это сейчас и не сделать?

— О чем вы говорите? Я первый раз вас вижу!

— Тебе очень не повезло, милашка, что мы знаем одного твоего дружка. Николас Дрейк его кличут. Все найти его не могли, решили, что смотался куда-то. А тут, с неделю назад, Бо увидал, как он из твоего дома вышел. — Руди слегка повел широченными плечами. — Ну, мы решили поначалу, что он наведался к этому придурку Джиму, а он…

— Так это вы! — возмущенно выпалила Элли, па минуту забыв о своем положении. — Это вы приставали к Джиму!

— Нам не нравится слово «приставали». Верно, парни?

— Точно, босс.

— Верно, вы не приставали. — От возмущения кровь бросилась Элли в лицо. — Вы делали еще хуже. Ты и твои дружки трусливые слабаки, которые только и способны на то, чтобы обирать слабых. Вы самые настоящие подонки! Паразиты, о которых такие люди, как Николас Дрейк, не захотят марать руки. Да вы сами это знаете. Вот и решили отыграться на женщине. Мерзавцы!

Взбешенный Руди бросился к молодой женщине, но она сумела увернуться и помчалась вниз по ступеням. Ей почти удалось уйти от негодяев, когда она наступила на подол своей длинной юбки и потеряла равновесие. Элли закричала и отчаянно замахала руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Ухватиться было не за что, и Элли головой вперед полетела в разверзшуюся перед ней пустоту.

Часть IV

ЗАМОК У МОРЯ

Глава 37

Август 1899 года

Николас толкнул дверь и влетел в больницу. Как сумасшедший, он мчался сюда через весь город. Давно ли здесь отчаянно и безнадежно боролась за жизнь Шарлотта? Но сегодня прошлое было забыто, осталось лишь рвущее душу желание увидеть Элли и с облегчением понять, что Джим все перепутал.

— Где она? — бросился к дежурной медсестре Николас.

Женщина удивленно заморгала и непонимающе уставилась на неизвестно откуда появившегося взлохмаченного человека.

— Простите, сэр, где — кто?

— Элли Синк… Монро.

— А, понятно. Вы, должно быть, мистер Монро. — И она с сочувствием посмотрела на него.

Николас хотел было ее поправить, но тут она добавила, что к Элли допускаются только ближайшие родственники и то ненадолго. Николас решил остаться мистером Монро. Его провели в сумрачную палату с голыми стенами и без окон. Сердце сжалось от невыносимой боли, когда он увидел распростертую на постели, по-детски беззащитную фигурку Элли. Если поначалу он не поверил Джиму, то сейчас сомневаться в правдивости его слов не приходилось. Глаза молодой женщины были закрыты, грудь едва заметно приподнималась и опускалась в такт слабому дыханию. Волосы ее были зачесаны назад, голова перебинтована. Подойдя ближе, он увидел, как сильно она разбилась. Вид у нее был такой, как будто ее долго и безжалостно били.

— Нет! — простонал Николас. — Элли! Нет!

— Нет надежды, что она выживет. Николас резко обернулся и увидел стоящего в дверях Барнарда.

— Что вы такое говорите?

— Ушибы тяжелейшие, понимаете? — сдерживая слезы, через силу ответил Барнард. — И страшно разбита голова.

— Как это случилось? — глухо спросил Николас.

— Она упала с лестницы на гранитной башне неподалеку от дома. Вы знаете, где это? «Еще бы мне не знать», — подумал Николас. Он снова подошел к кровати и взял Элли за руку, показавшуюся ему теперь такой маленькой и хрупкой. «Почему ты там оказалась? — мысленно спросил он ее. — И как получилось, что ты упала? Но она не ответила. Дрейк переговорил с лечащим врачом. Через час приехал известный травматолог, которого пригласил Николас. Тщательно осмотрев Элли, худощавый хмурый доктор лишь подтвердил неутешительный прогноз. Тяжелая травма головы. Шансов остаться в живых практически нет.

После ухода врача Николас остался рядом с Элли. Час шел за часом, а он и не думал уходить. Медсестра попыталась было выпроводить его, но он так на нее посмотрел, что та оставила его в покое. Он сидел, вставал, ходил по палате, снова садился. И все время разговаривал с Элли. Но она была очень далеко и не собиралась возвращаться. После обеда в палате появилась Мириам.