Гордая и непреклонная, стр. 8

– И какую же, мистер Хоторн?

– То, что в этом деле всем заправляю я. Не вы. И не Грейсон.

Они находились так близко друг от друга, что он без труда мог ее поцеловать. И ему отчаянно хотелось это сделать. Ощутить под своими пальцами ее шелковистую кожу, жар ее губ…

Лукас понятия не имел, откуда взялось это неподвластное ему чувство. Он не в силах был отвести взор от едва заметных веснушек, проступавших на ее молочно-белой коже, от ее янтарных глаз. Его привлекала страстность, скрывавшаяся под внешней благопристойностью.

Реакция его оказалась немедленной и очень сильной, и от его внимания не ускользнуло и ее напряженное состояние. Интуиция подсказала ему, что, несмотря на всю свою браваду, она боялась его, всячески стараясь это скрыть.

Элис между тем, подавив страх, гордо расправила плечи:

– Тогда вы просто глупец, мистер Хоторн.

Ее слова задели Лукаса, и, выпрямившись, он заявил:

– Меня давно никто не называл глупцом, мисс Кендалл.

– И напрасно. Вас обвиняют в убийстве, мистер Хоторн. Не в мелком воровстве. И не в том, что вы рвали цветы с клумб в Паблик-Гарденз. Адвокат здесь я, а не вы. И если вы хотите, чтобы я представляла вас в суде, вы будете делать то, что я вам говорю.

Ее желчный тон поразил Лукаса, и горькая правда ее слов, наконец дошла до его сознания. Он невольно задался вопросом, как мог дойти до такого: его обвиняют в убийстве, имя напечатано крупными буквами во всех газетах, освещающих одно из самых сенсационных дел в истории Бостона. Несколько лет назад его старший брат Мэтью оказался замешанным в крупном скандале, потрясшем весь город. Грейсон женился на женщине, которая прославилась своей изумительной игрой на виолончели. Теперь, похоже, настала его очередь.

Но разве это могло сравниться с обвинением в убийстве и перспективой лишиться свободы. Или жизни. Он знал, что скорее, всего будет отдан под суд, имея в качестве защитника женщину, и не мог понять, почему Грейсон считал это удачной идеей.

Но выбора у него не было. Откровенно говоря, Лукас уже обращался к нескольким известным юристам, однако во всем Бостоне не нашлось адвоката, который согласился бы взяться за это дело, тем более что у Содружества имелся свидетель и ни для кого не было тайной, что Уокер Кендалл хотел свести с ним личные счеты. А кто бы посмел противостоять окружному прокурору?

– Итак, – решительным тоном осведомилась Элис, – ответьте мне, согласны вы на мои условия или нет?

Слова, так и оставшиеся невысказанными, повисли в накаленном воздухе. Наконец Лукас вынужден был признать, что ничего другого ему не остается, и коротко кивнул.

– Хорошо.

Не обращая внимания на то, что он преграждал ей путь, Элис поднялась с места. Она надеялась, что он отступит назад, и в любом другом случае он бы так и поступил. Но не сегодня. Они стояли так близко друг от друга, что ее юбка слегка коснулась его бедер. Каждый мускул в нем напрягся, восприятие казалось обостренным до предела, едва он уловил ее запах. Не терпко пахнувшего одеколона вроде тех, которыми пользовались девушки из кордебалета. И не дорогих духов, которыми в изобилии поливали себя более состоятельные искательницы приключений. То был нежный, сладковатый аромат самой невинности.

Взгляд ее потемневших глаз переместился на его губы, и в душе его вспыхнуло нечто похожее на удовлетворение. Но затем она, взмахнув ресницами, как бы вышла из забытья.

– Я жду вас завтра утром у себя в конторе ровно в девять часов, – проговорила она официальным тоном, – минута в минуту.

Лукас нахмурился. Она стояла перед ним, то ли рвущаяся в бой, то ли готовая обратиться в бегство. В ней оказалось куда больше внутренней силы, чем он мог предположить при их первой встрече. И эти ее глаза! Блеснувшая в них догадка сменилась вызовом, сделав их бездонными, ее взгляд манил, обдавая жаркой удушливой волной. Им овладели гнев и досада, но где-то в глубине души затаилось и другое чувство. Невольное восхищение? Глубокое волнение, не имевшее ничего общего с той переделкой, в которую он попал?

Последняя мысль только усилила в нем ярость.

– Я буду там, – отозвался он, зло прищурив глаза.

– Отлично! Только не опаздывайте.

С этими словами Элис Кендалл протиснулась мимо него и, гордо вскинув голову, покинула кабинет. И на сей раз, проходя через главный зал внизу, она не обратила внимания ни на женщин в откровенных нарядах, ни на мужчин, которые не сводили с нее слишком пристальных взглядов.

Глава 3

– И что, черт возьми, все это значит? – осведомился Грейсон, как только за Элис захлопнулась дверь. Отшвырнув цилиндр в сторону, старший из братьев Хоторн стащил с рук перчатки и сжал их в кулаке.

Едва сдерживая гнев, Лукас вернулся на свое место за столом и опустился в мягкое кожаное кресло с видом полной безучастности, далекой от его истинных чувств. «Что же на самом деле все это значит?» – спрашивал он себя. Желание доказать раз и навсегда, что он не из тех людей, с кем можно шутить. Потребность прикоснуться к ней, привлечь к себе, прижаться к ней всем телом… При этом воспоминании в нем снова разгорелась похоть, и он пробормотал себе под нос ругательство.

Лукас до сих пор видел перед собой ее лицо с изящно очерченными скулами, светлую, молочного оттенка кожу без малейших следов пудры или, что еще хуже, небольших доз стрихнина, которым некоторые из танцовщиц кордебалета по глупости пользовались, чтобы осветлить кожу.

Потирая виски, он произнес:

– Она мне не нравится.

Грейсон бросил на него недоверчивый взгляд, и Лукас едва ли мог осуждать его за это. Он и сам понимал, что со стороны его поведение выглядело нелепо. Однако Элис Кендалл действительно ему не нравилась – или, вернее, не нравились те чувства, которые она в нем вызывала. Еще никогда при виде женщины он не терял самообладания до такой степени.

– Ей не хватает солидности, – добавил он вместо этого, – и ты просто выжил из ума, если думаешь, что она способна принести хоть какую-то пользу моему делу. Любой юрист в Бостоне без труда возьмет над ней верх.

– Она не позволила это сделать ни одному из нас. Более того, я должен признать, что она умеет настоять на своем. – Грейсон посмотрел ему в глаза. – И ты будешь беспрекословно выполнять все ее требования. Тебе сейчас необходимо любое преимущество, какое ты можешь получить.

– А как насчет преимущества моей невиновности? – огрызнулся в ответ Лукас.

– И судью, и присяжных заботят только доказательства, а насколько мне известно, у тебя нет способа доказать свою невиновность. Так что нам волей-неволей придется представить тебя образцовым гражданином. Только одно обстоятельство, что мама живет здесь, с тобой, в конечном итоге может сыграть нам на руку.

Их разговор прервался, когда в большой зал внизу вошла женщина, одетая столь же безупречно, как и Элис Кендалл. Братья словно по команде повернули головы в ее сторону.

Грейсон покачал головой и усмехнулся:

– Вот уж и впрямь легка на помине…

Однако смех тут же замер на его губах, когда следом за их матерью в комнату вошла еще одна женщина. Его холодные обсидиановые глаза ярко вспыхнули, едва он узнал свою жену Софи.

Лукас застонал. Женщины, слишком много женщин – по крайней мере, порядочных. Элис Кендалл, Софи Хоторн, но в первую очередь его мать Эммелин в изящном платье для прогулок, с кружевным зонтиком от солнца, который она держала в руках. Ее седеющие волосы были скрыты широкополой шляпой, украшенной искусственными цветами. Переступив порог битком набитого посетителями заведения, она пробиралась между столами для игры в фараон, танцующими парами и полураздетыми женщинами, поглощавшими спиртное, которое лилось тут рекой, беседуя с каждой из них, как со старой знакомой.

Эммелин, его ангелоподобная мать, которую все в Бостоне считали воплощением благопристойности, не так давно неожиданно заявила, что хочет найти себя.

Лукас покачал головой, по привычке опустив закатанные рукава рубашки, как он делал всегда, когда его мать находилась рядом. Вырастив и воспитав троих сыновей, Эммелин Хоторн объявила, что чувствует себя никому не нужной, и теперь намерена начать новую жизнь. И первым делом она порвала со своим мужем Брэдфордом, уважаемым главой клана Хоторнов. Скандальный поступок, чтобы не сказать больше. Впрочем, Лукас не мог винить ее за это. Сам он редко разговаривал с отцом. Они плохо ладили друг с другом, и Лукас сомневался в том, что их отношения когда-нибудь станут более теплыми. Брэдфорд Хоторн не одобрял пристрастия своего младшего сына ко всему самому лучшему в жизни, он не понимал, что Лукас абсолютно независимая личность и не позволит собой руководить ничему и никому – ни сигарам, ни дорогим выдержанным винам и особенно женщинам. У него их было множество, и их общество неизменно доставляло ему удовольствие. Однако он не любил ни одну из них. Среди уроков, полученных им от отца, был один, достойный упоминания: он внушил сыну, что на свете не существует такого понятия, как любовь.