Голубой вальс, стр. 50

Постепенно Белл приспособилась сидеть на плюшевых подушках. Время от времени она вспоминала о Дне святого Валентина, но всегда старалась заглушить это воспоминание. Понемногу она стала создавать свой собственный, воображаемый мир, откуда изгоняла смутные, отрывочные воспоминания о реальности. И со временем мир воображаемый и мир реальный слились в одно трудноразделимое целое. И все, что отражалось в ее сознании, представлялось ей совершенно истинным.

Мало-помалу она научилась спускать ноги с кровати, но, как и предрекла старуха, ходить не могла. Белл откидывалась спиной на свой перьевой матрас и, болтая ногами, с трудом удерживалась от слез. Она уже успела усвоить, что от слез нет никакого прока. Ее отец все равно не вернется, а нога не заживет. И девочка так и не давала воли накипающим слезам.

Однажды фермер принес ей самодельный костыль. День стоял солнечный, спальня была наполнена светом. За все те годы, что ее отец работал на хозяина, она так ни разу не видела его вблизи. А с тех пор как жила у него в доме, видела лишь в полутьме. Неудивительно, что ее детскому воображению он рисовался этаким безобразным, в бессчетных шрамах чудовищем. Но этот человек вовсе не был чудовищем.

Волосы у него были белокурые, и выглядел он куда моложе, чем она представляла себе, хотя в ее глазах он и был старым. Как бы там ни было, ему уже явно перевалило за тридцать. И Белл он казался дряхлым стариком. Глаза у него были голубые, кожа гладкая, белая. Под ее изучающим взглядом он явно чувствовал себя неловко. Но не только не ушел, а даже подвинулся ближе.

Сердце у Белл тревожно забилось. Она откинулась на подушки. В комнате было очень жарко, и еще до прихода фермера она отбросила в сторону одеяло и пододеяльник. Когда она хотела было прикрыться, он схватил ее за руку.

– Нет! – шепнула она. Она сама не знала, что подразумевает под этим «нет».

Он не обратил внимания на ее возражение. Тяжело опустился на матрас, который прогнулся под его весом. Его движения были неуклюжими, и Белл сосредоточенно наблюдала за происходящим. Он не сводил с нее глаз.

Она обмирала от стыда:

– Пожалуйста, нет…

Он продолжал смотреть, как бы не замечая, однако, ее изуродованной ноги. И в тот самый момент, когда он протянул, руку, чтобы прикоснуться к ней, она резко отодвинулась и еще раз выкрикнула:

– Нет!..

От ее движения одеяло и пододеяльник упали, открыв ее изуродованную ногу. Его протянутая рука повисла в воздухе. Белая кожа стала еще бледнее.

Странное до этого выражение его глаз сменилось чувством, которое Белл могла бы определить только как отвращение. Он отдернул руку, словно обжегся.

– Я принес тебе костыль, – сказал он через миг-другой.

– Для чего? – спросила она, чувствуя облегчение и унизительный стыд от того, что ее нога производит такое отталкивающее впечатление.

– Чтобы ты училась ходить! – отрезал он.

– Но эта старая женщина…

– Что – старая женщина?

– Она сказала, что я никогда не буду ходить. Его лицо потемнело.

– Она сама не знает, что говорит. Если захочешь, снова будешь ходить.

Она взглянула на него, затем на костыль и только после этого протянула руку. Ненавидит она его или нет, не важно, у нее нет другого выхода, кроме как поверить ему.

– Хорошо, я попробую. Тогда после возвращения моего отца я не буду обузой.

Фермер нахмурился:

– Твой отец не вернется! Ее грудь стиснул страх.

– Вы лжете!

Его черты исказил гнев.

– Никогда не смей называть меня лгуном!

– Мой отец обязательно вернется за мной! – резко ответила она. – Он ни за что не оставит меня здесь. Ведь он вас ненавидит.

Он изо всех сил стукнул кулаком по стене:

– Твой отец никогда не вернется за тобой. Ты – моя жена. Понимаешь? Моя, и больше ничья! Принадлежишь мне, как коровы на пастбище и лошади в конюшне. – Его лицо было перекошено. Белесые шелковистые пряди спадали на глаза. – Никогда не смей об этом забывать. Ты моя, только моя!

Хотя Белл и было всего тринадцать, с тех пор как гроб с ее матерью опустили в промерзшую землю, в ней почти не осталось детскости. Приподняв голову, она смело встретила его гневный взгляд.

– Я не ваша, – решительно шепнула она. – И никогда вашей не буду!

Она повернулась и пошла мелкими шажками по комнате, ощущая острую боль в ноге и под мышкой, куда упирался костыль. Она научится ходить с костылем, а потом и без него. А когда достаточно окрепнет, навсегда покинет этот дом. И, свободная, отправится на поиски своего отца.

Глава 24

– Да отвечай же, черт подери, Белл! – сказал Стивен, запуская пальцы в темную шевелюру. – Ты очень его любила?

Губы Белл сжались, глаза потемнели. И с чего она вообразила, что будет свободной?

Она осторожными шажками – только бы не упасть! – направилась к двери. Как ей нужен дом, свой дом! Но само это слово звучало сейчас пародийно. А ведь она была уверена, что приготовила для своего отца собственный дом – именно такой, о котором он всегда мечтал. И что же из всего этого получилось? Она не знала, смеяться ли ей или рыдать? Вместо этого она стала молиться. Пожалуйста, папа… Пожалуйста, приезжай домой!..

Подойдя изнутри к парадной двери дома, она схватилась тонкими пальцами за медную ручку, ярко золотившуюся на белом фоне, открыла дверь и оказалась наконец снаружи.

Стивен последовал за ней. Его волосы развевались на ветру, широкие рукава белой рубашки вздувались как паруса. Все время, пока они шли к ее дому, он разговаривал с ней. Но что бы он ни говорил, она ничего не отвечала, продолжая решительно двигаться, а он тащился за ней по пятам как тень. В другое время он был бы смущен подобной сценой. Но это время было особое, к которому не подходили обычные мерки.

Войдя в дом, она стала медленно и осторожно подниматься наверх, ее белая рука резко выделялась на полированном темном дереве перил.

Стоя в вестибюле, Стивен наблюдал, как она поднимается все выше и выше, пока не достигла четвертого этажа. Когда она скрылась в своей спальне, он подумал, что ему следует уйти. Эту мысль он пытался внушить себе несколько раз, однако вместо того чтобы уйти, бросился вверх, перепрыгивая сразу через несколько ступеней. Белл стояла у стеклянной двери, которая вела на балкон. Ее лоб был прижат к стеклу, затуманенному узорами ее дыхания. Она была вся во власти отчаяния и одиночества. Стивен уже много раз видел ее в таком состоянии. При виде страдающей молодой женщины Стивен почувствовал, что весь его гнев разом угас. «Или, может быть, это был не гнев, а ревность?» – вдруг пришло ему в голову. Но у него не было времени раздумывать, так это или не так. Она походила на потерянную маленькую девочку. Голубая лента, вплетенная в ее волосы, сбилась набок. Он даже не мог видеть ее глаз. Но он знал, что вряд ли сможет когда-нибудь понять затаенные в ее глазах желания. Если бы только он мог их понять! Но для этого ему нужна ее помощь. А она тщательно скрывает ключ к своему прошлому. Он может обыскать весь мир, может найти свидетельства о рождении, свидетельство о браке, даже свидетельство о смерти, но только из ее уст может узнать сокровенные тайны ее жизни.

– Ты правда так сильно его любила? – шептал он в мертвой тишине комнаты.

Ему казалось, будто он не шепчет, а выкрикивает эти слова. Но Белл словно не слышала, а если и слышала, то ничего не отвечала. Но он настаивал:

– Ну, пожалуйста, ответь мне, Белл. Каково бы ни было твое прошлое, перестань убегать от меня. Я хочу хоть один раз получить от тебя откровенный ответ. – Он заколебался: – Неужели ты любишь его так сильно, что никогда не сможешь полюбить меня?

Он почувствовал, как напряглось ее тело. Она закрыла глаза, но все еще молчала.

Его сердце упало. Впечатление такое, что он борется тщетно – тщетно бьется о стальную стену, которую никогда не сможет сокрушить. Все в нем бунтовало против того, что его жизнь лишилась всякого смысла и против этого он ничего не может поделать. Все рассыпается в прах. Сперва он потерял Адама, а теперь вот теряет и Белл.