На качелях между холмами, стр. 31
Мимо нашего дома проехал медленно автобус, из окна которого выглядывали венки. Тоска моя от этого только усилилась. Вы знаете, я больше боюсь не покойников, а именно венков. Не знаю, почему. Но как-то были на похоронах (умер дедушкин товарищ), я на мертвеца смотрел без всякого волнения, а венки меня почему-то напугали. Может, из-за того, что на них тоже мертвые цветы? Один дядька, проходя мимо, зацепил меня венком, я думал тут и кончусь. Все внутри похолодело, я оцепенел, еле с места сдвинулся. Вот такой ужас. Мертвые цветы — ничего нет страшнее.
У нас в доме нет искусственных цветов, только живые. Мама готова возиться с ними сутками. Вечно их пересаживает, какие-то камушки в горшки засыпает, землю меняет, подвязывает веточки. Возится с ними, как с малыми детьми. Но хуже всего, когда она поливает их какой-то гадостью, от которой потом в доме не продохнуть. В такие дни даже папа ругается. Оказывается, это какие-то специальные цветочные витамины. Если бы вы знали, какие же они вонючие. Хорошо, хоть наши, людские витамины, так не пахнут. И чего они, эти ученые, не придумают витамины для цветов с приятным запахом? Зачем так издеваться и над цветами, и над людьми?
Я снова пялюсь в окно. Мимо дома пронеслись пацаны на велосипедах. Поехать самому, что ли, покататься? Может, хоть так развеять свою грусть. Но не хотелось появляться на улице с синяком. Лучше помечтаю. Где ты сейчас, Маша? Что там на тебя сейчас надевают?
Вдруг вспомнился случай с велосипедом. На мое восьмилетие родители купили мне обалденный велосипед. Почему обалденный? Да потому, что это был именно тот велосипед, о котором я мечтал. С мая месяца (после окончания первого класса) и до самого своего дня рождения (9 августа) я ходил в магазин и любовался этим аппаратом. Нет, вы не подумайте, что у меня совсем не было велосипеда, но просто его уже пора было сдавать в металлолом — весь поцарапанный, блеклый какой-то, да и маленький. Мне его купили, когда я еще в детский сад ходил. А этот, в магазине, был таким ярким, мощным, с тысячью скоростей, в общем, просто сиял весь. Не знаю, то ли папа сам догадался, то ли дед ему подсказал, хотя я ему говорил о своей мечте по секрету. Секреты, конечно, нехорошо выдавать, но я не против выдачи вот таких секретов и на деда не в обиде.
В общем, мечта моя сбылась! Три дня я наслаждался своим подарком. Даже тряпочку с кухни утащил, чтобы почаще протирать велосипедную красоту. На четвертый день у продуктового магазина мне повстречались двое пацанов. Если бы вы слышали, как они мне завидовали, как нахваливали мой велосипед. Я так был горд, что даже перед ними круг выписал на асфальте. Пусть еще позавидуют. И вдруг один пацан говорит:
— Велосипед, конечно, красивый, но, наверное, неудобный.
— И медленный, — говорит второй.
— Нет, — отвечаю, — очень удобный и быстрый. Смотрите, здесь миллион скоростей.
— Дай прокатиться, — говорит первый.
— Ага, нашли дурака, — отвечаю. — Сядете и уедете. Где я вас потом буду искать?
— Да ты что? — обиделся второй. — За кого ты нас принимаешь? Мы же знаем, где ты живешь, мы твои соседи почти.
— Правда?
— Конечно, — говорит первый. — Тем более мы не вместе прокатимся, пока я проедусь, мой друг с тобой побудет.
— Ну ладно, — говорю и подъезжаю к ним. — На, прокатись.
Первый уехал, а второй остался дежурить возле меня. Прошло полчаса, а первого так и нет. Я волнуюсь, спрашиваю:
— Ну, где же твой друг? Чего так долго?
— Не знаю, — отвечает дежурный, — ты постой, я схожу к нему домой. Вдруг что-то случилось.
— Нет, пойдем вместе, — говорю я, заподозрив подвох.
— Вместе нельзя, — говорит пацан.
— Почему? — удивился я.
— Сам подумай, — отвечает дежурный, — мы пойдем вместе, а вдруг мой друг приедет сюда. Увидит, что нас нету, и поедет искать. И так будем до вечера друг за другом ходить.
— Хорошо, — отвечаю, — только ты недолго.
— Я мигом, — говорит пацан, — если его дома нет, я сразу же вернусь сюда.
— Договорились, — кивнул я. А пацана и след простыл.
Простоял я так два часа, если не больше. Стало вечереть. Я вернулся домой заплаканным. Думал, отец задаст взбучку. Но, к моему удивлению, он выслушал меня и просто сказал:
— Простофиля ты, Мишка.
Если бы вы знали, как же это обидно потерять такой подарок. В милиции нам сказали прямо:
— Скорее всего, мы его не найдем. Велосипед ваш либо уже перекрасили, либо разобрали на запчасти.
Следующий велосипед мне купили только через год, на девятилетие. И не из-за отсутствия денег у родителей. Папа сказал, чтобы у меня было время сделать выводы. По поводу велосипеда я, конечно, выводы сделал — он до сих пор у меня цел. А вот с мобильником снова попал впросак, хотя мне уже к тому времени исполнилось десять лет. Такая же ситуация. У станции метро подошли двое. Один поплакался мне, что ему якобы срочно нужно позвонить кому-то в больницу, узнать, дескать, какие лекарства купить (там еще рядом аптека стояла). Ну, на, позвони, как не помочь человеку? Второй мне что-то давай рассказывать, я и не заметил, как первый куда-то исчез с моим телефоном. Пока я оглядывался в поисках первого, исчез и второй. Что за напасть такая. Никому верить нельзя. Никому… Когда я лишился телефона, бабушка воскликнула в своем стиле:
— У тебя, Миша, не понос, так золотуха.
Это она к тому, что не разобью телефон, так потеряю или отберут. Хоть бы слова подбирала. При чем тут понос, при чем тут какая-то золотуха? Тоже мне, пожалела, называется.
И вдруг моя тоска лопнула. Мгновенно исчезла — вернулась Машка. Ошибся я. Ничего она не устала, радостная, веселая, душистая. Если бы не мамы и все остальные, я бы обнял ее, прижал бы к себе изо всех сил и поцеловал прямо в губы. Оказывается, мама сегодня почти не издевалась над ней. Маша все обновки себе выбирала сама, за исключением каких-то там вещей, которые не принято показывать всем подряд. Но то их дело, главное — мы снова вместе на качелях.
— Ты соскучилась по мне? — спрашиваю.
— Не знаю, — говорит тихо и глаза прячет.
— Как так? — удивляюсь я. — А я соскучился ужасно.
— Правда? — засияла Машка.
— Конечно, правда, — говорю. Что за дурацкий вопрос. Неужели по мне не заметно?
— И я соскучилась, — говорит Маша.
Я пожал ее руку, потом погладил. И еще долго-долго мы сидели молча. А что скажешь после этих слов? Мне кажется, их вполне достаточно, чтобы помолчать. А вечером мы гуляли по лесу…
Глава 22
Пока я валялся с синяком, Машка обнаружила в сарае наш дорожный знак. Прибегает ко мне и спрашивает:
— Это что у вас там за чудо лежит в сарае?
— Какое? — удивился я. Впрочем, я уже говорил, что у деда в сарае можно найти все что угодно.
— Большой треугольник с котом и собакой. Такие милые. Это кто нарисовал?
— Юрка, мой друг, — отвечаю.
— А зачем? — спрашивает.
Вот любопытная! Пришлось рассказать о наших планах. Лучше бы я этого не делал. Машка как докопалась до меня:
— А чего тебе Юрка? Давай я тебе помогу.
— Нет, — говорю, — Юрка приедет, мы с ним и повесим.
— А почему ты не хочешь со мной это сделать?
— Ну… — Я замялся. Черт его знает, что отвечать в таких случаях. — Понимаешь, мы вдвоем начали, вдвоем и закончим это дело.
— Какая разница, с кем начали, — не унималась Машка. — Знак готов, его нужно повесить. Зачем тянуть?
— Юрка просил без него не вешать, — соврал я, — он что-то там хочет подправить.
— Что там еще подправлять? — вот зануда.
Не хотелось мне вешать знак вместе с девчонкой. Вот приедет Лофич, и повесим. В общем, я так и не согласился. Машка обиделась. Но ненадолго. Вечером разговаривала, словно ничего и не было. Добрая она девчонка, не злопамятная. Другая косилась бы целый месяц.
На четвертый или пятый день после происшествия в электричке синяк мой почти прошел. Проснувшись утром, я заглянул (у меня даже после этого случая привычка образовалась: пялиться каждое утро) в зеркало и наконец-то расплылся в улыбке — можно и на улицу выходить. Еще вчера мы договорились с Машкой навестить моего друга Владимира. Мария вырядилась в совершенно фантастическое платье. Припоминая выражения бабушки, скажу: у меня дыхание в зобу сперло. А еще верующая, подумал я. Да в таком платье тебя на километр к церкви не подпустят, а в Средние века непременно затолкали бы на костер. Но, черт возьми, красиво! Как же красиво! Так красиво, что хочется повзрослеть сразу лет на пятнадцать-двадцать. В самом деле, так хочется поскорее стать взрослым. Было бы мне сейчас лет тридцать (нет, нам с Машкой по тридцать лет), я бы сказал: