Далекие часы, стр. 100

И тогда почувствовала это: небольшой выступ вдоль края страницы, примерно на расстоянии дюйма. Что-то было засунуто между кожаной обложкой дневника и его последней страницей. Я перевернула ее и обнаружила жесткий кусочек бумаги с зазубренным краем, какие встречаются в дорогих наборах для переписки. Он был сложен вдвое.

Могла ли я не развернуть его? Сомневаюсь. У меня не самый блестящий послужной список по части чтения чужих писем, и как только я увидела листок, мурашки побежали по спине. Я ощутила на себе взгляд, взгляд из темноты, который побуждал меня развернуть листок.

Почерк был аккуратным, но чернила выцвели, и мне пришлось поднести бумагу ближе к лампе, чтобы разобрать слова. Письмо начиналось посередине фразы; по-видимому, оно заканчивалось на других страницах:

Я перевернула листок, но продолжения не было. Я поискала его в дневнике. Пролистала обратно страницы, даже взяла за корешок и очень осторожно потрясла. Ничего.

Что это значит? Какое сходство? С какой другой историей? Какие последствия? И кто счел нужным предостеречь писателя?

Шарканье в коридоре. Я застыла на месте, прислушиваясь. Кто-то идет. Сердце гулко забилось в груди; письмо задрожало в руках. Мгновенная нерешительность — и я засунула его в свою записную книжку и захлопнула обложку. Обернувшись, я увидела силуэт Перси Блайт и ее трости в дверном проеме.

Долгое падение

Не помню, как добралась до фермерского дома; ни единая секунда прогулки не задержалась у меня в голове. Вероятно, я сумела попрощаться с Саффи и Перси и затем поковыляла вниз по холму, умудрившись ничего себе не сломать. Поскольку я пребывала в состоянии шока, то совершенно не представляю, что случилось между уходом из замка и возвращением в гостиничный номер. Я не переставала думать о содержании письма — письма, которое я украла. Мне необходимо было немедленно с кем-нибудь посоветоваться. Если я правильно поняла письмо — а формулировки были не слишком сложны, — некто обвинил Раймонда Блайта в плагиате. Кто этот таинственный человек, и о чьей более ранней истории шла речь? Кто бы это ни был, он прочел рукопись Раймонда Блайта, а значит, прочел историю и написал письмо до того, как книгу опубликовали в 1918 году; этот факт сужал круг поиска, однако проще все равно не становилось. Я не имела ни малейшего представления, кому он мог послать рукопись. Вернее, имела; я работаю в издательском деле, и потому мне известно, что рукопись должны были прочесть редакторы, корректоры и несколько доверенных друзей. Но это только общие фразы, а мне нужны были имена, даты, подробности, чтобы оценить, принимать ли обвинения всерьез. Ведь если они истинны, если Раймонд Блайт присвоил историю Слякотника, размах последствий сложно представить.

О подобном открытии, сенсации, на которой можно сделать карьеру, мечтают ученые и историки — а также идущие на поправку отцы в Барнсе, — однако я испытывала только тошноту. Я не хотела, чтобы это оказалось правдой. Пусть это окажется шуткой или даже недоразумением! Мое собственное прошлое, моя любовь к книгам и чтению были неразрывно связаны со «Слякотником» Раймонда Блайта. Признать, что эта история никогда не принадлежала ему, что он где-то украл ее, что ее корни не уходят в плодородную почву замка Майлдерхерст… это не просто разрушало литературную легенду, это было жестоким личным ударом.

Однако я нашла письмо, мне платили за статью о создании «Слякотника» Раймондом Блайтом и в первую очередь за информацию об истоках романа. Я не могла отбросить обвинение в плагиате только потому, что оно не нравилось мне. В особенности учитывая, что оно превосходно объясняло скрытность Раймонда Блайта в отношении источника его вдохновения.

Я нуждалась в помощи и знала, кто сможет ее оказать. Вернувшись в фермерский дом, я уклонилась от встречи с миссис Кенар и прямиком направилась в номер. И схватила телефонную трубку, не успев даже сесть. Пальцы натыкались друг на друга в стремлении поскорее набрать номер Герберта.

Длинные гудки.

— Нет! — рявкнула я в трубку.

Трубка равнодушно посмотрела на меня.

Нетерпеливо подождав, я попыталась снова, без конца прислушиваясь к далеким одиноким гудкам. Я грызла ногти, перечитывала записи и пробовала опять, с таким же успехом. Я даже подумывала позвонить папе, остановило меня только опасение, что волнение может навредить его сердцу. И тогда мой взгляд упал на имя Адама Гилберта на расшифровке оригинального интервью.

Я набрала номер, подождала; нет ответа. Однако я не сдавалась.

Далекий щелчок — кто-то взял трубку.

— Алло, миссис Баттон у телефона.

Я едва не заплакала от радости.

— Это Эдит Берчилл. Позовите, пожалуйста, Адама Гилберта.

— Увы, мисс Берчилл, мистер Гилберт уехал в Лондон. У него назначен прием у врача.

— О! — Из меня словно выпустили воздух.

— Он должен вернуться завтра или послезавтра. Я могу оставить сообщение, и он позвонит вам, когда будет дома, если хотите.

— Нет, — отозвалась я; слишком поздно, мне нужно сейчас… и все же это лучше, чем ничего. — Да… хорошо. Спасибо. Если вы передадите ему, что это очень важно. Мне кажется, я наткнулась на нечто, связанное с загадкой, которую мы недавно обсуждали.

Остаток вечера я смотрела на письмо, рисовала не поддающиеся расшифровке узоры в записной книжке и набирала номер Герберта, слушая призрачные голоса, плененные внутри незанятой телефонной линии. В одиннадцать часов я наконец пришла к выводу, что пора снять осаду пустого дома Герберта и что я временно осталась наедине со своей проблемой.

Когда на следующее утро я отправилась в замок, усталая, с затуманенным взором, мне казалось, что меня всю ночь болтало в барабане стиральной машины. Я сунула письмо во внутренний карман пиджака и без конца проверяла, на месте ли оно. Не могу толком объяснить почему, но, покинув номер, я испытала нестерпимое желание вернуться и надежно спрятать письмо на себе. Отчего-то я и помыслить не могла оставить его на столе. Решение было иррациональным; я вовсе не боялась, что днем на него кто-то наткнется: меня охватила странная и жгучая уверенность, что письмо принадлежит мне, что оно выбрало меня, что между нами возникла связь, оно доверило мне свои секреты. Когда я пришла в замок, Перси Блайт уже ждала меня, делая вид, что выдергивает сорняки из горшка с цветами у главной лестницы. Я увидела ее прежде, чем она меня, потому и догадалась, что она притворяется. До того момента, как некое шестое чувство, крадучись, предупредило ее о моем присутствии, она стояла прямо, прислонившись к каменной лестнице, обхватив себя руками за поясницу и пристально глядя куда-то вдаль. Она была такой неподвижной, такой бледной, что напоминала статую. Хотя и не такую, какую большинство людей согласились бы поставить перед своим домом.

— Бруно нашелся? — крикнула я, поражаясь собственной способности говорить относительно нормально.

Она вяло изобразила удивление и потерла пальцами друг о друга, стряхивая приставшие частицы земли.

— Я не питаю особых надежд. Учитывая, как похолодало.