Искуситель, стр. 28

– Я задыхаюсь! – проговорил болезненным голосом синьор Казоти. – Мне дурно!

– Ступайте вон! – шепнул граф Ланцелоти, и аббат, шатаясь как пьяный, вышел из комнаты.

Никогда не забуду взгляда, который бросил вслед за ним Калиостро, – казалось, он хотел им превратить в пепел бедного Казоти. Когда все пришло опять в прежний порядок, Калиостро взял с жертвенника книгу, отошел к стороне и начал читать вполголоса. Как я ни напрягал мой слух, но не мог ничего разобрать, зато ни одно движение Калиостро не укрылось от моих глаз. Он час от часу становился тревожнее, грудь его волновалась, посиневшие губы дрожали, волосы приметным образом становились дыбом, крупные капли пота текли по лицу, и он, как будто бы изнемогая от сильного напряжения, от времени до времени переставал читать и, казалось, с трудом переводил дыхание. Вдруг вся наружность его изменилась, глаза запылали, яркий румянец разлился по бледным щекам: заметно было, что после тяжкой борьбы наступила минута одоления и торжества. Калиостро закрыл книгу и мощным ударом, который и теперь еще раздается в ушах моих, повторил трижды какое-то таинственное слово, при третьем разе, что-то похожее на электрическое потрясение, пробежало по всем моим нервам, стоящий перед жертвенником семисветильник погас, и на нас повеяло могильным холодом. Не знаю, что происходило с другими, я могу говорить вам только о моих собственных ощущениях – мне было страшно, но этот страх вовсе не походил на тот, который при виде опасности стесняет наше сердце, он скорее напоминал это страдание, эту неизъяснимую тоску, которая в смертный час, как жадный коршун, падает на грудь умирающего грешника. Я ничего не видел, ничего не слышал, никто ко мне не прикасался, но, несмотря на это, отгадывал чье-то невидимое присутствие. За минуту нас было только шестеро, а теперь я чувствовал – да, господа! смейтесь надо мною, – а я точно, не видел, не слышал, а чувствовал, что кто-то седьмой был вместе с нами. Меж тем Калиостро бросил еще в жаровню несколько щепотей порошка, дым заклубился, поднялся аршина на три кверху и, вместо того чтобы разойтись по всей комнате, остановился неподвижно над жертвенником, мало-помалу оконечности его стали принимать определенную форму, верхняя часть этого дымного облака округлилась, что-то похожее на сложенные крестом руки обрисовалось на его середине, которая начала белеть, и через несколько минут представилось нам хотя еще тусклое, но уже совершенно правильное изображение человека в белом саване. С каждым мгновением это явление делалось яснее и вещественнее, формы округлялись, черты лица стали отделяться одна от другой, и вдруг полупрозрачный образ бледного, изможденного болезнью старика, с лицом грустным, но спокойным, тихо опустился на пол и стал перед жертвенником.

– Праведный боже! – вскричал граф Ланцелоти. – Это он!

Двери с шумом распахнулись, и несколько слуг вбежало торопливо в комнату. Привидение исчезло.

– Екселенце! – проговорил один из людей. – Дом окружен солдатами!

Все вскочили с своих мест.

– Нам изменили, – вскричал хозяин.

– Кажется, ищут графа Калиостро, – продолжал слуга. – Сам синьор баржелло [104] ведет сюда своих сбиров.

– Спасайтесь, Калиостро! – сказала торопливо графиня. – Вы можете задними дверьми выйти в сад.

– Там стоят двое часовых, – шепнул слуга. Калиостро не трогался с места.

– Спасайтесь! Бога ради, спасайтесь! – закричал граф Ланцелоти. – Вы и нас погубите вместе с собою.

– Нет! – сказал Калиостро. – Все ваши усилия спасти меня будут напрасны, мой час наступил!

В коридоре раздались шаги поспешно идущих людей. Калиостро подошел ко мне.

– Я обещал сделать вас моим наследником и должен сдержать мое слово, – сказал он вполголоса, подавая мне запечатанный пакет. – Тут не более десяти слов, но этого довольно, чтоб сблизить вас с тем, от которого вы узнаете все.

Я взял пакет и спрятал его поспешно в мой карман.

– Еще одно слово, – продолжал Калиостро. – Я был обязан клятвою передать кому-нибудь мою тайну, но ничто не обязывает вас воспользоваться этим пагубным наследством. Не забывайте этого!

Тут полицейский начальник с толпою сбиров вошел в комнату.

– Кто здесь Калиостро? – спросил он повелительным голосом.

– Я! – отвечал граф Калиостро.

– Именем правительства, – продолжал полицейский начальник, – я беру вас под стражу.

– Позвольте спросить… – сказал граф Ланцелоти.

– И вы также, граф, – прервал полицейский, – должны явиться со мною в Дель-Говерно [105]. Ваша связь с этим негодяем – все, что я вижу в этой комнате… Но вы могли быть обмануты, и я надеюсь… Гости ваши свободны, я запишу их имена. Этого самозванца! – продолжал чиновник, указывая на Калиостро. – В замок святого Ангела, а вы, граф, из вольте ехать со мною.

На другой день меня попросили выехать из Рима. Спустя шесть лет после этого приключения я узнал, что Калиостро умер в замке святого Ангела, а жена его пропала без вести. Говорят, что она также кончила жизнь в заключении. Бедная Лоренца, как она была прекрасна!

III. НЕЗНАКОМЫЙ

Нейгоф замолчал.

– Ну что, – спросил князь Двинский, – только-то?

– А чего ж тебе еще больше? – отвечал равнодушно магистр, принимаясь снова за свою трубку.

– Как что? – вскричал Возницын. – Да разве ты не слышал?.. Нет, любезный! Если он не лжет…

– Я никогда не лгу, – прервал магистр.

– Так этот колдун, – продолжал Возницын, – заткнул бы за пояс и моего касимовского знахаря… Экий дока, подумаешь! Тот еще мертвецов-то с того света не выкликал, а этот чертов сын, Калиостро…

– Мастер был показывать китайские тени! – подхватил князь.

– А что такое было в запечатанном пакете, который он тебе отдал? – спросил Закамский.

– Несколько слов о том…

– Как делать золото? – сказал князь.

– Нет, – продолжал магистр, – тайна, которую поверил мне Калиостро, была гораздо важнее, он открыл мне способ, посредством которого я могу призывать духов…

– И ты, верно, испытал его?

– Нет.

– Почему же ты не хотел этого сделать? – спросил я с удивлением.

– Потому что я не забыл последних слов и бедственной участи графа Калиостро.

– Ах, душенька Нейгоф! – вскричал князь. – Сделай милость, покажи мне черта!

– Что ты, что ты, князь! Перекрестись! – сказал Возницын. – Иль ты не боишься…

– Кого? Черта? Ни крошечки.

– Шути, брат, шути! А как попадешься в лапы к сатане и сделаешься его батраком…

– Чего князю бояться сатаны, – пробормотал магистр. – Тот, кто ничему не верит, и без этого принадлежит ему.

– А если так, – продолжал князь, – так почему же ты не хочешь меня потешить?

Нейгоф закурил трубку и, не отвечая ни слова, пошел бродить по роще.

– Какой чудак! – сказал Закамский.

– Что за чудак! – вскричал князь. – Он просто сумасшедший.

Я не слышал, что отвечал на это Закамский, потому что пошел вслед за магистром.

– Послушай, Антон Антоныч, – сказал я, когда мы, отойдя шагов пятьдесят от наших товарищей, потеряли их вовсе из виду, – ты несколько раз уверял меня в своей дружбе, докажи мне ее на самом деле.

Нейгоф взглянул на меня исподлобья и покачал головой.

– Ты догадался, о чем я хочу просить тебя? – продолжал я.

– Может быть. Говори, говори!

– Сделай милость, открой мне свой секрет.

– Какой?

– Ну, тот, которым ты не хотел воспользоваться.

Магистр нахмурил брови и, помолчав несколько времени, сказал:

– На что тебе это?

– На то, чтоб узнать наконец, кто из вас прав: ты или Двинский!

– И ты точно решился испытать это на самом деле?

– А почему нет? На твоем месте я давно бы уже это сделал.

– Право?

– Уверяю тебя.

Нейгоф задумался.

– Послушай, Александр, – сказал он, – я не хочу тебя обманывать, я могу тебе передать это незавидное наследство и, признаюсь, давно ищу человека, который мог бы снять с меня это тяжкое бремя, но знаешь ли, что тебя ожидает, если ты, подобно мне, не решишься им воспользоваться?