Путевые заметки рассеянного магистра, стр. 10
Видимо, снег ему понравился: попробовав его на вкус, он удовлетворённо фыркнул и принялся энергично разгребать передними лапами.
— Смотрите-ка, — хохотал Нулик, — Пончик занялся археологическими раскопками.
Олег воспользовался этим обстоятельством по-своему:
— Умный пёс! Это он намекает, что пора спуститься вслед за Магистром в пещеру, где собраны разные окаменелости.
Президент втянул голову в плечи.
— В таком случае, берегите лбы, а то расшибётесь об эти… как их там… столо… стило…
— Только не называй их, как Магистр, сталагми?тами. Вернее всего, в пещере были сталакти?ты — ведь они свисали с высокого свода, как сосульки с крыши. А сталагмиты, наоборот, поднимаются снизу вверх.
— Сталактиты, сталагмиты… Не все ли равно, обо что расшибаться. Шишка так и так вскочит! — философски заметил Нулик. — Лучше скажи, чей всё-таки череп попался Магистру: андертальца или не андертальца?
Таня всплеснула руками:
— Ну и невежда! Пора бы уж знать, что неандерталец — не два, а одно слово. И появилось оно в прошлом веке, когда в Германии, в Неа?ндертале — в долине реки Неа?ндер, — был найден череп первочеловека. Что же касается андертальцев, то они существуют только в воображении Магистра…
— И ещё не мешает тебе знать, — продолжил Сева, — что учёные считают неандертальца, то есть первочеловека, переходным звеном между питека?нтропом (иначе говоря, обезьяночеловеком) и человеком нынешним, так сказать, нашего образца…
— Ага! — воодушевился Нулик, но тут же задумался. — А ведь Магистр утверждал, что эти самые люди нашего образца жили уже миллионы лет назад, в самом конце четвёртого периода…
— Не четвёртого, а четвертичного, — поправил его Олег.
— Все одно! — отмахнулся Нулик. — И ещё Магистр заявил, что относится этот четвертичный период к самой что ни на есть древней эре… как её… кай… най…
— Ты хочешь сказать — кайнозойской? — засмеялся Олег. — Но тут Магистр все перепутал. Самая древняя эра называется азойской (или архейской). А кайнозойская — это наша, новая эра. И название её произошло от двух греческих слов: «кайнос» — новый и «зое» — жизнь.
— А что это за азойская эра? — спросил Нулик.
— Эра, когда ещё никакой жизни и в помине не было. Ведь буква «а» в начале слова означает отрицание, — разъяснил Олег.
— Выходит, Магистр малость промахнулся?
— Ну да. Сказал, что встреченные им люди жили давным-давно, в самом конце четвертичного периода. Но ведь четвертичный период ещё продолжается и конца ему пока что не предвидится.
— Значит, Магистр увидел наших современников? — развёл руками Нулик.
— Вот именно, — подтвердила Таня. — А принял их за неандертальцев и питекантропов.
Нулик схватился за голову:
— Неандертальцы! Питекантропы! Да ну вас совсем. На дворе снег, а они… Объявляю перерыв! Президент я или не президент?!
— Президент, президент! — успокоил его Олег. — Но остались-то нам сущие пустяки — всего два вопроса…
— К тому же первый из них — игра, — поддержал Сева. — Вот и сыграем. Для наглядности.
У президента заблестели глаза.
— Прямо тут, во дворе?
— Во дворе, на снегу, — улещала Таня.
Предложение было слишком заманчивым, и Нулик, еле сдерживаясь, чтобы не завизжать от удовольствия, принялся вместе со всеми вычерчивать на снегу Луну и Солнце, вбивать столбики — словом, готовить всё необходимое.
Когда работа была закончена, Сева вынул из кармана пачку заготовленных дома бумажек с номерами. Каждый вытащил билетик наугад, а один оставшийся — номер 5 — достался Пончику. Вот она, собачья жизнь: не можешь вытащить номер сам, бери тот, что не вытащили другие!
Сева обвёл глазами заснеженное пространство, на котором резко чернели две правильные окружности.
— Начнём?
— Начнём! — сказал президент и одним прыжком очутился на Луне, но тут же снова спустился с небес на землю. — А для чего, собственно, нам играть?
— Что за вопрос? — удивилась Таня. — Чтобы выяснить ошибки Магистра.
— Но ведь на сей раз Магистр ни в чём не ошибся.
Олег посмотрел на Нулика поверх очков.
— Ты думаешь? Тогда сыграем для собственного удовольствия.
Тут уж президент не заставил себя упрашивать. Отчего бы и не побегать с одного круга на другой, особенно когда знаешь, что набегаешься досыта: как-никак впереди целых 720 перестановок! Но каково же было разочарование Нулика, когда после пятой перестановки игроки, в третий раз переселившись на Солнце, стояли уже в первоначальном порядке: 1, 2, 3, 4, 5 и 6. А это означало, что игре конец.
— Как же так? — недоумевал президент. — Ведь из шести чисел получается 720 перестановок!
— Что правда, то правда, да игра-то к перестановкам никакого отношения не имеет.
— Так, значит. Магистр ошибся?
— А ты — вслед за ним.
Сева со смехом толкнул Нулика в снег — и пошла кутерьма!
— Ой, щекотно!.. Ой, не могу!.. — отбивался президент.
— А ошибаться можешь?
— Один раз не в счёт!
— Один? Как бы не так!
— Да ну?!
Нулик даже привстал от неожиданности. Он был очень забавен в эту минуту: раскрасневшийся, взъерошенный, весь в снегу.
— Вот те и ну! Ты не заметил, что Магистр ошибся дважды: сперва, когда сказал про перестановки, а потом — когда написал, что все шесть игроков при каждом переходе с одного круга на другой занимали другое по счёту место от столба.
— А разве не так?
— Хочешь убедиться? Сыграем ещё разок.
— А ведь действительно! — сказал президент задумчиво, после того как был сыгран второй тур. — Менялись местами все, кроме Пончика.
— Значит, кроме номера 5, — уточнил Сева. — Он всегда оставался на пятом делении от столба.
— Выходит, передвигались с места на место всего пять, а не шесть игроков?
— В том-то и дело!
И тут Нулика осенило:
— Так вот почему Единичка хотело назвать эту игру «Упрямая пятёрка»!
Таня молитвенно воздела сложенные ладони.
— Слава тебе господи! Наконец-то дошло…
— Не такой уж я недогадливый, — обиделся президент.
Сева хитро прищурился:
— Это ещё надо проверить!
Излюбленное изречение Нулика, обращённое против него самого, возымело сильнейшее действие. Задетый за живое, президент раззадорился и разделал задачу с орехами, что называется, под орех. Он неопровержимо доказал, что если чан наполнен орехами на одну четверть и каждые пятнадцать минут туда ссыпают столько же орехов, сколько в нём уже есть, то спустя пятнадцать минут чан наполнится наполовину, а ещё через четверть часа он будет полон. Вот хитрюга Единичка и попросила Магистра подождать всего каких-нибудь полчасика!
— По-моему, — сказал я, — последнее попадание президента с лихвой искупает его предыдущие промахи. И так как чан наполнен, а ошибки Магистра исчерпаны, заседание можно бы и закрыть…
Все охотно со мной согласились, тем более что давно было пора обедать.
ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ РАССЕЯННОГО МАГИСТРА
Эх, вдоль да по экватору!
Кажется, совсем недавно сидели мы с Единичкой на берегу озера Чад, а вот уже шагаем вдоль экватора! Мы решили дойти до Индийского океана, чтобы далее продолжать путешествие по воде.
Солнце сильно пекло, однако мы все же прибавили шагу, так как в это время года на экваторе дни очень короткие. А бродить ночью по Африке неприятно и даже опасно. Ведь там обитают огромные мухи цеце! Укус их вызывает бессонницу, а я, знаете ли, и так сплю чрезвычайно мало, так что пользоваться услугами какой-то мухи мне ни к чему.
Итак, держась за руки, шли мы с Единичкой точно по экватору, как вдруг где-то на 50 градусе восточной долготы нас нагнал поезд, который тоже шёл точно по экватору. Мы с Единичкой отскочили, причём в разные стороны, и оказались таким образом в разных полушариях: я — в северном, она — в южном. На экваторе такое иногда случается.
Поезд остановился как раз между нами. А когда он снова тронулся, я обнаружил, что спутница моя исчезла. Боже мой! Её, конечно, похитили, усадили насильно в поезд, и теперь она, бедная, ломает руки и рыдает от тоски и неизвестности. И то сказать, ужасно ей не везёт: в прошлом году потеряла на станции папу Минуса, теперь в минусах оказался я!