Дело гастронома № 1, стр. 30
– Как ты будешь жить с такой нежной и чувствительной душой?! – проговорила она. Затем погладила сына по голове, медленно поднялась и пошла на кухню. Антон двинулся за ней.
– Тебе жалко этих денег? Я их заработаю и отдам, клянусь тебе!
Зоя подошла к столу и начала разбирать сумку, вытаскивая оттуда кусок окорока, печень трески, гусиный паштет, банку крабов и другие деликатесы.
– Мне не жалко этих денег, но твой товарищ мог и обмануть тебя!
Антон сделал удивленное лицо:
– Зачем ему меня обманывать? И потом, я знал, что он играет. Они собираются по ночам, расписывают пульку. Играли по мелочи. А тут их понесло. Я его не оправдываю. Сейчас, уже трезво рассуждая, я бы отказал ему, но, когда он пришел ко мне, просто не смог! Понимаешь?
– Ладно! Я хотела купить тебе машину, чтоб летом ездить на дачу, на права же ты сдал, но теперь придется с этим повременить. Может, оно и к лучшему! Сейчас все так лихачат! – Она улыбнулась, повернулась к сыну, обняла его.
– Давай договоримся: ты больше никогда, не посоветовавшись со мной, не станешь принимать такие решения! Даешь слово?!
– Даю, – тихо выговорил он. Она подняла его лицо, на глазах сына блестели слезы. Она вконец растрогалась.
– Ну, все-все! Я не сержусь! Давай ужинать! Ты опять ничего не ел! Это какое-то наказание, – тяжело вздохнула она.
Потом зажгла газовую горелку, поставила суп разогреваться.
– Иди мой руки, а я пойду переоденусь! Устала как собака, – проговорила она и ушла в свою комнату.
Антон обнаружил среди свертков нежный окорок, понюхал его, отрезал кусок, намазал горчицей, отломил от длинного батона кусок и стал жадно есть. Включил маленький телевизор на кухне, показывали вечерние новости. Антон, не выпуская бутерброда из рук, вернулся к себе в комнату, увидел книгу Солженицына – край ее торчал из-под подушки – и застыл как вкопанный. Он слышал от друзей, что эта книга многим принесла несчастье, но то, что она обошлась ему слишком дорого, он понял только после разговора с матерью. Он со злостью взял ее в руки, открыл на первой странице и начал читать заново.
Было уже довольно темно, полковник сидел, покачиваясь, на качелях, когда во двор въехало такси. Из машины вышла Маша, направилась к подъезду. Скачко, заметив ее, поднялся и тихо, по-кошачьи, двинулся за ней, стараясь, чтоб она не заметила. Когда она схватилась за ручку двери, он шепотом окликнул ее по имени. Она ничуть не испугалась, повернула голову, и в этот миг он вынул из-под плаща букет роз, протянул жене.
– Поздравляю с днем рождения, Машенька! Ты уж прости меня! Вчера всю ночь проторчал на работе, спал четыре часа, хотя понимаю, что оправдания мне нет!
– Спасибо, – сухо ответила Маша и взяла цветы. Лицо у нее было грустное.
– У родителей была?
Она кивнула:
– Мог бы приехать или хотя бы позвонить. Папа с мамой опять обиделись.
– Я звонил, приезжал, шампанское в холодильнике стоит! Я себя не оправдываю! Даже работу свою чуть ли не возненавидел! Не сердишься? Ну скажи, нет?..
Маша вздохнула:
– Я вчера ночью чуть с ума не сошла! Ты не пришел, не позвонил. Что я должна была думать? Что ты борешься с преступниками или счастливо засыпаешь в объятиях чужой женщины?!
Она взглянула на него. Он натянуто улыбнулся.
– Ну, ясное дело, засыпаю в объятиях чужой женщины, – пошутил он.
У Маши округлились глаза, она бросила ему в лицо цветы. Они рассыпались, упали на землю.
– Дурак! – крикнула она и, хлопнув дверью, убежала в подъезд. Полковник поморщился.
– Действительно, дурак! Это надо же взять и такое сморозить, голова садовая!
Он шумно вздохнул, глянул наверх. На балконе стоял мужик в майке и курил, глядя на него. Полковник нахмурился и вошел в подъезд.
12
Андропов вошел в кабинет Брежнева. Он и раньше, за пятнадцать лет руководства КГБ СССР, не раз бывал в этом кабинете, где решались такие важные вопросы, как начало войны в Афганистане, репрессии по отношению к физикам и правозащитникам Орлову и Сахарову. Да и деликатная и сложная история с писателем Солженицыным тоже не раз обсуждалась в стенах этого кабинета. Андропов понимал: его взлет был возможен только потому, что он всегда умел играть на честолюбии Брежнева и немало поспособствовал созданию его культа. За это Брежнев позволил ему и КГБ значительно расширить контроль над всеми сферами жизни государства и общества. Не говоря уже о зарубежных странах, куда переправлялись огромные деньги лидерам компартий и тем общественным деятелям, которые поддерживали СССР. «Вот так, мои дорогие Ильичи», – сказал он тихо в адрес больного Брежнева и огромного портрета Ленина, который висел на стене за спиной у Леонида Ильича.
Увидев Андропова, Брежнев приветливо взмахнул рукой, приглашая подойти. Андропов подошел.
– Дорогой Леонид Ильич! Разрешите доложить: приступил к обязанностям секретаря ЦК КПСС! Заверяю вас, что на новом посту полностью оправдаю ваше доверие, с честью буду служить интересам родной коммунистической партии и советского народа!
Брежнев улыбнулся и снова махнул рукой – мол, хватит, садись.
– Присаживайся! Как тебе новый кабинет? Костя говорит, не хуже, чем на Лубянке? И готовят там хорошо!
– Леонид Ильич, быть рядом с вами и работать под вашим руководством для меня великая честь!
– Понял! Хорошо, хорошо. Теперь давай по делу! Меня волнует обстановка в Афганистане. Ты с Устиновым заварил эту кашу, вы за нее и в ответе! Спрос с вас обоих будет строгий! Мне тут докладывали: каждый день в Афганистане нам обходится в четыреста тысяч рублей! Тяжелое бремя ложится на наш народ! А результатов никаких!
– Но, Леонид Ильич…
– Молчи! Ну, сам подумай. Три года прошло, а война разгорается все жарче! Людские потери, прежде всего нашего контингента, все растут и растут!
– Американцы, вооружая моджахедов и Пакистан, тратят не меньше! Фактически это война между нашими державами, – успел вставить Андропов.
– Молчи, не перебивай! – рассердился Брежнев.
– Извините, Леонид Ильич, – пробормотал Андропов и побледнел. Он сидел, напряженно выпрямив спину.
– Я не хочу повторения вьетнамской войны! Я вам поверил, вы обещали закончить афганскую операцию за два года! Где результат?!
Андропов вытащил платок, промокнул лоб.
– Я могу вам доложить о причинах, которые повлекли за собой некоторый сбой в наших планах…
– Не надо! Напишешь отчет, отдашь Косте Черненко! Такой же отчет я затребовал и от Устинова. Таков порядок! Оба отчета рассмотрим на Политбюро! За тобой, ты знаешь, страны Европы и наш социалистический лагерь. Тут ты поопытнее многих, потому мы тебя и назначили! Определи стратегию по каждой стране! Как действовать, что предпринимать в плане развития политических отношений! Страны бурлят! Капиталисты не дремлют! Польше особое внимание, как сам понимаешь! Срок для разработки стратегии – одна неделя!
Брежнев вдруг обмяк, даже немного накренился в кресле. Испугавшись, что тот сейчас свалится на пол, Андропов вскочил, поддержал его. Леонид Ильич открыл глаза, несколько секунд смотрел на Андропова невидящим взором, словно не узнавая, потом взгляд его немного прояснился, и он невнятно пробормотал:
– Дай мне таблетку!
И показал на пузырек, стоявший на столе. Андропов открыл его, дал таблетку, налил воды. Брежнев проглотил, запил, еще несколько секунд сидел с посеревшим лицом, затем глаза у него ожили, и он окончательно пришел в себя.
– Вот, стал уставать… – объяснил он и вдруг взглянул на Андропова так трезво, грустно и осмысленно, что Юрию Владимировичу стало не по себе.
– Я знаю, ты занялся чисткой в Москве! Я не против. Заворовавшихся купчиков надо выводить на чистую воду! Я тебя и с Медуновым поддержал. Мы намерены этот курс продолжить! Ворам надо, как прежде на Руси, руки рубить! У Гришина есть недостатки, не спорю. Ленив стал, много лет на Москве сидит, боевой пыл растерял! Но он наш проверенный товарищ, член Политбюро! Верно я говорю?