Шелковый шнурок(изд1985), стр. 51

— Дёшево же цените вы нашу кровь, панове! Обхитрили нас, как хотели, а теперь имеете нахальство опять обращаться за помощью! Не выйдет! — Палий разгневался, голос его дрожал.

Порадовский напыжился, надменно посмотрел на полковников.

— Не я обманывал вас, панове! Як бога кохам! [94] Езжайте к тем, кто над нами… Просите их…

— Что-о? Просить?! — Палия передёрнуло. — Мы столько крови пролили, да ещё просить? Не поедем мы побираться! Тебе ж, пан Порадовский, поручаем передать вот эту нашу благодарность вельможному панству за лицемерие и обман! — С этими словами Палий неожиданно ударил комиссара ладонью по щеке. — Не тебя бью, а их! А у тебя за это прошу прощения…

Порадовский в первое мгновение растерялся. Потом потянулся к сабле. К нему кинулся Монтковский, удержал.

— Ради бога, пан! Посекут в куски! Что греха таить, справедливо нас обвиняют… Глаз не могу поднять от их обвинений!

Порадовский зло взглянул на Палия.

— Ну, этого я тебе никогда не забуду, полковник! Пока жив, не забуду! — Он сбежал с крыльца и пошёл прямо на казаков.

Казаки расступились, давая ему проход. Монтковский последовал за ним. Когда комиссары удалились, Абазин тихо сказал Палию:

— Не следовало так делать, Семён!

Однако казаки, стоявшие поблизости и слыхавшие это, зашумели:

— Правильно! Правильно!

— Не его же я бил, а в его лице тех, кто над ним!

Но тут же Палий с досадой махнул рукой.

— Может, и не следовало. Погорячился… Впрочем — пусть знают! Черт с ними! Теперь и ломаного гроша не пришлют!

Вперёд протиснулся Свирид Многогрешный.

— Панове полковники, дозвольте слово молвить! Вам и всему товариству!

— Ну говори! Чего хочешь? — разрешил Абазин.

Многогрешный взбежал на крыльцо, скинул шапку.

— Братья, поручил мне наш гетман Юрий Гедеон Вензик Хмельницкий бить челом вам… Зовёт он вас, братья, под свои знамёна!

— Это под турецкие, значит? — грозно спросил Палий. Он ещё не совсем успокоился после стычки с Порадовским. — Чтобы опять орда и янычары топтали нашу землю, а нас вырубали под корень? Прочь отсюда, выродок! Прочь, собака, да живо! Не то отведаешь моей сабли!

— Убирайся вон! Долой! — закричали казаки.

— Гони его ко всем чертям!

Многогрешный съёжился, надвинул шапку и сбежал с крыльца.

3

Конный отряд, сопровождавший комиссаров в поездке на Украину, готовился к отъезду. Жолнеры седлали коней, приторачивали к сёдлам дорожные саквы. Сами шляхтичи сидели в корчме возле окна и ели вкусную горячую колбасу-кровянку, запивая её холодным, из погреба, пивом.

Оба молчали. Маленький, круглый, как бочонок, черночубый Монтковский был ниже чином и не смел первым начать разговор, видя, в каком скверном настроении Порадовский. А тот, высоченный, рыжий, все ещё пылал от стыда и злобы из-за безболезненного, но оскорбительного удара Палия, из-за того, что придётся теперь возвращаться, не выполнив поручения Яблоновского.

Они уже кончали трапезу, когда в дверь прошмыгнул Свирид Многогрешный и в почтительной позе замер у порога.

— Прошу прощения у вельможных панов… Мне хотелось бы поговорить с панами о том, что их интересует, — льстиво произнёс он.

— А что нас интересует? — вытаращился на него Порадовский.

— Я был на Выкотке в то время, как этот разбойник Палий…

— На что пан…

— Сотник Свирид Многогрешный.

— На что пан Многогрешный намекает? — грозно спросил Порадовский.

— Прошу вельможного пана на меня не сердиться. Что было, то было… А вот про то, что будет, хотел бы поговорить. Пан комиссар сам понимает, что речь пойдёт про того разбойника…

— Палия?

— Да.

Порадовский подумал, вытер ладонью жирные губы.

— Ну что ж, послушаем…

Многогрешный суетливо приблизился и примостился у стола. Оба комиссара впились в него глазами.

— Панове, я хотел тайно доложить вам, а через вас — гетману Яблоновскому о ненадёжности Палия… Пан король дал ему приговорное письмо на Фастов и окрестные земли, осчастливил его своей милостью. Он же — Палий — замыслил чёрную измену супротив короля…

— Что именно? Говори! — воскликнул Порадовский.

Многогрешный подвинулся поближе. Почувствовав себя увереннее, налил из кувшина пива — осушил кружку. Оглянулся, не подслушивает ли кто, прошептал:

— Он хочет подбить других полковников на то, чтобы все Правобережье снова присоединить к Левобережью, точнее — к Москве…

— Что? — подскочил Порадовский. — У тебя есть доказательства?

— Я сам — доказательство тому, панове! — напыщенно заявил Многогрешный. — Своими ушами слышал, как Палий болтал с казаками, а те, разинув рты, как дурни, слушали его…

Порадовский радостно потёр руки.

— Гм, это важная весть! Значит, Палий — изменник, и его нужно немедля арестовать!

— Без приказа пана Яблоновского? — засомневался Монтковский.

— У меня есть такой приказ! Касающийся не лично Палия, а всех, кто так или иначе выступает против короны! В данном случае есть доказательства измены полковника Палия…

— Об этом я и говорю, — обрадовался Многогрешный. — Палий — опасная личность. Уверен, что гетман Яблоновский отдаст его под суд. А я готов свидетельствовать против него… Тем более, панове, что мне давно хотелось перейти на службу к пану Яблоновскому… При возможности замолвите за меня словечко, как за верного слугу.

— Замолвим, — согласился Порадовский. — Пан Яблоновский щедро платит преданным людям… Но слова — лишь слова, пан Многогрешный. Для того чтобы я поручился за тебя перед самим коронным гетманом, нужны дела!

— Какие?

— Ты поможешь мне арестовать Палия.

— Побойся бога, пан! — воскликнул удивлённый Монтковский. — К Палию благосклонно относится сам король!

— Король пока не знает о его истинных намерениях! — отрубил Порадовский. — Дело решённое, Палия арестуем! Но как?

— Тихо, без шума, — ответил Многогрешный. — Можете целиком положиться на мою ловкость.

4

Документы, заготовленные Ненко, оказались весьма кстати. Без серьёзных препятствий Арсену и Златке под видом янычарского чорбаджия с подчинённым удалось добраться до Болгарии, а затем, переодевшись на перевале Вратник, в межгорья Старой Планины.

Погостив у воеводы Младена в его гайдуцком краю и дождавшись приезда Ненко к отцу, Арсен со Златкой тронулись в путь, на Украину.

В Белой Церкви, где они решили отдохнуть с ночёвкой, неожиданно узнали об аресте Палия. Хотя кони, да и сами они — особенно Златка — нуждались в более длительном отдыхе, Арсен без колебаний сказал:

— Поехали, милая! Здесь недалеко — тридцать вёрст… Как раз к утру будем дома.

Златка не перечила Арсену, понимая, что речь идёт о важном деле. Быстро собравшись, они двинулись на север.

В Фастов прибыли, как и думал Арсен, к завтраку.

Весна приукрасила, убрала зеленью и цветами разоренный войнами и лихолетьем город. Шумели на фастовской горе, возле крепости, молодые яворы, седыми облаками нависли над серебристой Унавой ветвистые вербы.

Вот наконец подъехали они к приземистой хатке, где жили мать с дедом. Ещё с дороги Арсен заметил во дворе осёдланных лошадей. Сердце его тревожно забилось. Кто бы это мог быть?

Когда открыл ворота и помог Златке слезть с коня, услышал топот ног и радостные восклицания:

— Арсен! Златка!

— Родные наши!

— Слава богу! — послышался голос матери. — Живы!

— Слава аллаху! — вторил ей Якуб.

В хате оказалось полно людей: Арсен и Златка переходили из объятий в объятия.

— Яцько? Неужели ты, парень? — не поверил своим глазам Арсен, здороваясь с русоголовым двадцатилетним парубком в бурсацкой одежде. — Ну, как наука — не идёт без дрюка? Иль закончил уже школу?

— Да, закончил и… домой, — смутился Яцько. — То есть к тебе, Арсен, потому как мне, сам знаешь, больше некуда… Собирались мы с Семашко приехать через неделю — хотелось на воле побродить по Киеву, да узнали про арест батьки Семена и примчались…