Постепенное пробуждение, стр. 13
Нет ничего такого, от чего нужно прятаться; мы можем сказать: «Ух ты! И внутри меня находится этот хлам?» Но это есть «я» до тех пор, покуда мы это прячем. Вынесенное на свет, оно не имеет над нами власти, не устремится к действию. Когда мы располагаем достаточным состраданием, достаточным терпеньем по отношению к себе, чтобы позволить такому состоянию появиться и быть видимым, оно медленно распадается. Сознание, свободное от осуждения, обладает силой увидеть нечто таким, каково оно есть, и освободиться от него. Когда мы оказываемся способны увидеть нечто не столько как содержание, сколько как процесс, мы узнаём, что весь этот эмоциональный хлам, который мы так часто принимаем за себя, в действительности не так уж лично наш.
Нам не следует бояться увидеть что бы то ни было. Когда мы ясно видим гнев, или страх, или неуверенность, или сомнение, каждое из этих явлений растворяется; оно не требует выражения, его реактивная сила рассеивается. Внимательность пробьется сквозь него; внимательность ослаблит силу его возникновения также и в будущем, даже несмотря на то, что она может иметь такую энергию, что на некоторое время удержится. Когда мы переживаем чередование мгновений внимательности и гнева, мы начинаем подрывать власть гнева.
Иногда мы пребываем в недоумении относительно того, как реагировать на какое-нибудь упорное разочарование. Если, например, мы готовим ужин своим детям, а какой-то незваный гость сует нос в холодильник и бесцеремонно съедает пищу, предназначенную на вечер, мы можем положиться на себя, ибо знаем, как поступить. Нам нет нужды выбрасывать его из сердца, когда мы выставляем его вон.
Природа ума такова, что когда наличествует осознавание, оно вытесняет тот вид вожделения, который порождает разочарование. У нас не могут существовать одновременно активное осознавание и вожделение. В одном и том же пространстве они несовместимы. Когда мы невнимательны, когда мы отождествляем себя с помыслом, – а это есть забывчивость, противоположная внимательности, – нас затягивает в процесс. Когда же мы внимательны, каждый помысел возникает и исчезает, сменяясь следующим; и прилипчивости нет. Поэтому когда мы внимательны к гневу, он не удерживается. Мы не подавляем его, мы его не устраняем. Мы просто внимательны к нему, переживаем его, наблюдаем, как он приходит и уходит.
Внимательность представляет собой мощнейшее средство для очищения, которым мы располагаем, потому что она взращивает в уме отсутствие вожделения. Любопытно, что в буддийской мысли не так много говорят о взращивании любви и доброты, как о развитии отсутствия ненависти; а об освобождении меньше, чем о развитии невожделения. Когда эти нездоровые качества, ненависть и алчность, в уме отсутствуют, раскрывается естественное состояние любящей доброты и великодушия. Когда отсутствует ненависть, становится очевидной любовь, всегда присутствующая в уме мудрости.
Внимательно вступить в данный момент – значит полностью принять самих себя. Мы знаем, что существуют чувства с неизвестными нам корнями, чувства, с которыми мы не соприкасаемся: «Я думаю вот так, но не знаю, почему; я испытываю неловкость, но не знаю, откуда она происходит; вот и сижу здесь с ней». Мы можем разрешить себе не напрягаться в ответ, не погружаться в него, не вызывать в уме противодействия, не противодействовать также и в теле. Если мы не знаем, то это хорошо – у нас остается место для знания.
Мы можем экспериментировать со своей практикой, чтобы увидеть для себя, что происходит в нас. Мы можем наблюдать, на что похоже чувство гнева, на что похоже чувство радости, или отдельности, или страха, или свободы от потока, или беспокойства. Мы можем увидеть, как работает освобождение. Мы можем целиком пережить самих себя. Мы создаем пространство для самих себя во всей полноте и со всей душой возвращаемся в поток – с умом, терпимым к самому себе, не пойманным в осуждении других душевных состояний.
Мы позволяем себе просто наблюдать выносящий суждения ум и видим, как оценивающее суждение, говоря словами третьего патриарха дзен, «помещает небо и ад бесконечно далеко друг от друга». Мы видим, что открытое пространство, в котором появляется содержание ума, само по себе полностью свободно от суждений, от мнений, от разделенности. Оно не останавливается на том или этом, оно принимает все. Суждение разбивает первоначальное пространство ума на миллиард осколков. Наблюдая выносящий суждения ум, проявляя к нему сочувствие, мы внимательно культивируем приятие самих себя.
10. Препятствия
Препятствие – это преграждение света ума-мудрости. Вряд ли стоит называть его «грехом», лучше бы усмотреть в нем просто помеху для понимания, отвлекающую внимание, создающую отождествления, уводящую нас от уравновешенного осознавания потока. Препятствия составляют основу многих реакций поневоле и семена многой кармы.
Хотя существует множество препятствий, их обыкновенно делят на пять главных разрядов; это, если хотите, пять врагов уравновешенного ума. Вот они: чувственные желания, которые представляют собой особую форму алчности; ненависть или гнев, представляющие особую форму отвращения; леность и вялость; взвинченность и беспокойство; наконец, пожалуй, величайшее препятствие для исследования и ясности – сомнение. Большинству из нас до некоторой степени свойственны все эти качества, хотя часто одно из них получает преобладание над другими. Например, в случае чувственного желания и ненависти, алчности и отвращения в какой-то момент времени может присутствовать только одно из них, поскольку по своему действию они взаимно-противоположны. Если мы страстно желаем чего-то, мы стремимся к этому, мы готовы поглотить желанный предмет. Если же мы чувствуем к нему отвращения, мы стараемся оттолкнуть его подальше. Хотя ум способен измениться в течение какой-то доли секунды, мы не в состоянии иметь и то и другое в один и тот же момент ума.
Алчность зачастую бывает желанием приятных состояний, желанием «больше, раньше, быстрее». Это не обязательно похоть, хотя она, несомненно, представляет собой легко узнаваемый аспект алчности. Это может быть даже страстное желание некоторых таких тонких состояний ума или вершинных переживаний; это может быть желанием лестных образов себя, скажем: «Я хорошо медитирую». Проблема этого препятствия, как и всех препятствий вообще, заключается в том, что оно направляет внимание во внешнюю сферу, а потому редко распознает себя. Конечно, без осознавания того, что происходит, очищению и освобождению возникнуть очень трудно. Мы можем уловить качество страстного желания в гораздо более тонкой форме, когда едем по шоссе и замечаем, что наши глаза читают дорожные афиши и объявления, хотя мы и не устремляли туда взора; такова обусловленная страсть ума к получению стимулов.
Это одна из преобладающих энергий, которые мы замечаем в уме, – вожделение к объектам, жажда переживаний. Вожделение может быть для нас самих крайне болезненным, а нередко болезненным и для вожделенного объекта, если объектом нашего вожделения оказывается другой. Вожделение по отношению к кому-то, – плотское или более тонкое, когда мы желаем, чтобы этот человек служил отражением того, чем мы представляем самих себя, – так вожделение является причиной того, что данный человек становится предметом для удовлетворения, то есть объектом, лишенным своей удивительности, своей собственной внутренней ценности. Мы полностью отделены от таких предметов удовлетворения, мы питаемся ими, пользуемся ими. Этим мы не хотим сказать, что нам нельзя слегка потанцевать со своими желаниями; но музыка должна слышаться с обеих сторон, и сердца надо держать открытыми.
Второе препятствие – это отвращение, или ненависть; оно заключает в себя и страх. Это все, чего мы не хотим, все вещи, которые отталкиваем. Когда налицо отвращение, оно закрепощает тело и ум. Чувствуемые гнев, предрассудки, отвращение отталкивают прочь целый мир. Все эти виды отвращения противодействуют тому, что есть; все они создают преграду для свободно текущего ума, который познает вещи в каждое мгновенье такими, каковы они есть, и не желает их переделать. Будда уподобляет гнев, наиболее обычную форму отвращения, протягиванию голой руки в костер, чтобы взять там уголек и бросить его в кого-то другого. Прежде чем навредить другому, мы навредим самим себе. Наблюдая гнев, мы замечаем, что целью гнева бывает желание как-то навредить другому, унизить его. Мы не в состоянии по-настоящему рассердиться на кого-то или на что-то, не желая навредить ему. Таково злосчастное естественное свойство этого душевного фактора.