Старая сказка, стр. 40

Копыта стучали по земле, подали голос гончие, и охотничьи рога присоединили свой торжествующий рев к будоражащей кровь музыке охоты. Олень свернул и перепрыгнул через огромное упавшее дерево, скрывшись в зарослях на другой стороне. Король натянул поводья, останавливая своего жеребца.

— В объезд, в объезд, — закричал он, размахивая руками. — Ствол слишком толстый. Его не перепрыгнуть.

Но я ударила пятками в бока Гарнет, посылая ее вперед, к поросшему мхом гигантскому стволу. Я хорошо знала лес и уже прыгала через это упавшее дерево. На другой стороне была чистая прогалина, куда можно приземлиться.

— В объезд, — вновь закричал король.

— Здесь невысоко. — Сорвав с головы шляпку и торжествующе размахивая ею, я послала Гарнет в прыжок, и мы перелетели через ствол, имея несколько дюймов высоты в запасе.

Гарнет аккуратно приземлилась по другую сторону и устремилась в погоню за оленем, а вслед за мною через ствол упавшего дерева хлынули охотники и собаки. В мгновение ока гончие окружили оленя, и он остановился, выставив рога и грозя поднять на них любого, пока псы лаем и нападками удерживали его на месте.

Спустя некоторое время к нам присоединился король с остальными придворными. Лицо его потемнело от гнева. Он метнул неприязненный взгляд, после чего совершенно перестал обращать на меня внимание, хотя несколько вельмож приветствовали меня восторженными криками:

— Прекрасный прыжок, мадемуазель.

— Глупая ты девчонка, — прошипела мне на ухо Мари. — Неужели ты не понимаешь, что короля нельзя обгонять вот так? Ты выставила его на посмешище перед всем двором, и он тебе этого не забудет.

На глаза у меня навернулись слезы. Я ведь вовсе не намеревалась унижать короля, а всего лишь хотела показать ему, как умею ездить верхом. Мне пришлось вытирать злые слезы манжетой перчатки.

Старший егерь отступил в сторону, давая Его величеству возможность спешиться и обнажить кинжал. Король шагнул вперед и перехватил оленю горло. Светлая шкура животного окрасилась на груди кровью, хлынувшей из раны. Олень затрубил и тряхнул головой, а потом упал на передние колени и вновь заревел. Собаки завыли и дружно рванулись вперед, торопясь первыми добраться до поверженной добычи.

Я заставила себя смотреть, помня о том, чему меня учили. «Вы должны смотреть и запоминать увиденное, — говорил мне егерь. — Будьте благодарны оленю за то, что он отдает свою жизнь, чтобы мы были сыты. Без мяса мы ослабеем и будем страдать от голода. Но при этом не забывайте, что мы не убиваем ради забавы. Мужчина, который поступает таким образом, черен душой и прогнил изнутри, и его следует опасаться. Бойтесь людей, которые получают удовольствие от убийства».

И сейчас, глядя, как король отсекает переднюю ногу оленя и поднимает ее высоко над головой, с торжеством обводя взглядом шумно аплодирующих ему придворных, мне вдруг показалось, что он как раз из тех, кто получает удовольствие от убийства.

Замок Шато де Казенев, Гасконь, Франция — октябрь 1662 года

Два годя спустя, когда я и думать забыла о происшествии в лесу, мне пришлось вспомнить потемневшее от гнева лицо короля и то, как он держал над головой окровавленную переднюю ногу оленя.

Кардинал Мазарини скончался в половине третьего утра 9 марта 1661 года. Едва узнав об этом, двадцатидвухлетний король заперся в его кабинете. Выйдя оттуда через много часов, он провозгласил себя абсолютным монархом, которому более не требуются советники. «Государство — это я», — заявил он ошеломленным министрам, которые с ворчанием удалились, ожидая, что через неделю он вновь призовет их к себе. Этого не случилось.

Другим, необъявленным, честолюбивым его девизом стало: «Une foi, un loi, un roi». Одна вера, один закон, один король. Хотя пройдет еще много лет, прежде чем Людовик XIV окончательно избавит Францию от гугенотов, — сотни тысяч их были убиты, проданы в рабство или отправлены в изгнание, — он приступил к делу сразу, начав с моей матери.

Поначалу, когда маркиз де Малевриер прибыл в Казенев в октябре 1662 года в сопровождении драгун, имея на руках предписание о заточении матери в монастырь, никто из нас ему не поверил. Это казалось нам ужасной шуткой.

— Но… я — баронесса де Казенев… и реформистка, — беспомощно проговорила мать.

— Таков приказ короля, мадам, — ответствовал маркиз де Малевриер.

Он был одет в черный бархат, с тяжелым крестом, украшенным драгоценными камнями, на шее, и его бородка клинышком лежала на белом кружевном воротнике.

— Но… этого не может быть… он знает, что я принадлежу к другой вере.

— Вы должны быть обращены в единственную истинную веру, мадам. Вы будете заточены в монастыре Анонсиадес до тех пор, пока настоятельница не убедится, что вы уверовали искренне. Ваше приданое и возмещение иных расходов за пребывание в нем будут возложены на это поместье. В сборах нет нужды. Монахиням не разрешено иметь личные вещи.

Мать смертельно побледнела.

— Позвольте мне самой взглянуть на приказ короля.

Маркиз де Малевриер протянул ей lettre du cachet. [97] Мать прочла его, прижав руку к горлу.

— Мои дочери… — выдавила она.

— Король, явив великое милосердие, поместил ваших дочерей под опеку государства, а меня назначил их опекуном до тех пор, пока не удастся устроить для них подходящий брак. Вы можете не опасаться за их безопасность.

Lettre du cachet, кружась в воздухе, упало на землю. Maman покачнулась и непременно упала бы, если бы один из солдат не подхватил ее. Ее усадили на небольшую повозку. Мы с сестрой плакали, кричали и призывали на помощь. Когда прибежал Монтгомери, солдаты выставили алебарды и едва не проткнули его насквозь. Повозка запрыгала на ухабах, и толчки вывели мать из ступора. Она упала на колени, протягивая к нам руки, и по ее лицу текли слезы.

— Mes fifilles! Mes fifilles! [98]

Тогда я видела ее в последний раз. Немного погодя до нас дошли известия о том, что с помощью своего кузена, прослышавшего о намерениях короля, по пути в монастырь она сумела бежать. Но Его Величество отправил в Кастельно войска, и маму под стражей доставили в аббатство, где она и умерла.

Лувр, Париж, Франция — июнь 1666 года

Через четыре года, когда мне исполнилось шестнадцать, меня призвали ко двору, где король кивнул мне своей массивной кудрявой головой и сказал с жестокой улыбкой:

— А, да, я помню вас. Вы все еще ездите верхом, мадемуазель?

— Разумеется, — ответила я. — А вы?

Фантазия

…Увы, я старюсь, И сердце мое глухо к позывам любви, Идут года, пока я распускаю И вновь сплетаю сажени своих волос.

Уильям Моррис. Рапунцель

Легкое помешательство

Скала Манерба, озеро Гарда, Италия — апрель 1595 года

На следующий день после лунного затмения La Strega показала Маргерите, какими длинными стали ее волосы и зачем они понадобились куртизанке.

Она вынула косы Маргериты из-под сеточки, намотала их на крюк, вбитый сбоку от окна, после чего перебросила конец через подоконник. Коса развернулась, словно веревка из червонного золота, и опустилась на сто футов вниз, к самому подножию башни, окруженному невысокими колючими кустами, ветки которых были усеяны крошечными белыми цветками. Внизу виднелись островерхие скалы, по краю которых тянулись обрывающиеся в бездну ступени, за которыми был только воздух. Башня была построена на краю утеса, а далеко внизу, в призрачной дымке, лежало голубое озеро, окруженное лесом у подножия горных вершин, увенчанных снежными шапками.

вернуться

97

Королевский приказ о заточении в тюрьму (фр.).

вернуться

98

Мои доченьки! (фр.)