Варяжские гнезда, стр. 18

БЕНЬ-МАТФАН

– Замысловата, царь, твоя сказка! – сказал Елисей бень-Матфан. – Конечно, смелость и доверчивость Имилькона полонили сердца волшебников или духов, хотя они и жестокие людоеды и оборотни были. И ты, царь, милостями своими и радением о всех воинах твоих завоевал сердца этой разноплеменной и разноверующей толпы и можешь надеяться, что царство твое разрастется, подобно кораблю финикийца. Но не очень льсти себя надеждами, что лютые звери, которых ты много принимаешь в свою рать, когда-нибудь сделаются людьми, и не гневись на нас, слуг твоих, что прикосновение иных из них нам кажется нечистым.

– Может ли быть человек нечистым для человека? – строго сказал Водан. – Веруй каждый по своему, это я сам требую, но приравнивать своих соратников к диким дверям, этого я не могу допустить.

– За дружбу с язычниками и избрание жен среди дочерей их, – сказал Елисей, – не был ли сам мудрый царь Соломон осужден Господом, и не за этот ли великий грех его десять колен Израиля были отторгнуты из рук сына его Ровоама? Не за общение ли с инородцами рука Господня поражала в Израиле Иеровоама, Ахава, Иоахаза и других царей до Оссии? Не за то же ли карал Господь Ровоама, Ахаза, Аммона, Иоакима, Иохаза и Седекию – царей иудейских?

– Не за то! – отвечал ему равви Иеред. – Лучшие годы дружбы царя Соломона с тирцами и сидонцами были годами построения и освящения храма и великой славы Соломона. Господь карает вероотступничество, а не общение с иноверцами.

– Мы, следуя заветам учителей наших, даже руки омываем не только по общении с язычником, но и с евреем, если не знаем, до чего идет его благочестие, – сказал Елисей.

– Мы из писания только одному Моисею верим, – сказал Иона. – Пророков читать нет греха, это то же, что греческие писатели. Верить же каждому их слову нет веления от Господа.

– А вот почему нет достоверных, неопровержимых преданий, – сказал Иерд. – Это знают все люди книжные. Царь Иоанн Гиркан, разоритель врагов, завоевал Галилею, Самарию и покорил идумеев, принудив их к принятию закона Моисеева. При завоевании Самарии, он до основания разрушил храм Гаризинский, где самаряне собирались праздновать священные дни и приносили жертвы Господу. Он хотел заставить их приходить на молитву в Иерусалим, но они знали, как их там принимают – наравне с нечистыми животными, и неохотно шли в град Давида и Соломона. И от разрушения храма Гаризинского велика была скорбь во всей Самарии. И совершив все дела свои, царь и первосвященник Гиркан собрал священников, левитов и книжников на великий пир. И в конце пира он сказал им: «Отцы мои и учителя. Вам всем ведомо, что я покорный ученик и почитатель ваш. Всегда я слушал и исполнял ваши мудрые указания. Говорите каждый! Кто из вас думал, что я в чем-либо уклонился от пути истины? Говорите, советуйте! Если я брожу во тьме, укажите мне свет! Дайте мудрый совет. Я ему последую немедленно». Все встали. «Благословение Елоима над тобой, царь, – заговорили и священники, и книжники, и левиты. – Мы ли осудим великие, перед Господом, дела твои? Мы все единодушно встаем, чтобы заявить перед Израилем и миром, что мы в тебе всегда видели величайшего из царей и достойнейшего из первосвященников и великого правителя Господа на земле. С путей, указанных Господом, ты, царь великий, никогда не сходил, и счастлив вовеки тот, кто пойдет путями, тобой указанными». «Так и будет во веки веков! – изрек царь Гиркан. – Вы мне верьте – как я вам верю».

– Славный царь был, – радостно заметил Водан.

– Погоди радоваться, – остановил его Саркел, – дай равви Иереду досказать эту историю, в которой, я уверен, ни я, ни ты, не пожелали бы быть участниками.

Иеред продолжал:

– Но среди собрания пирующих был священник и великий книжник Елеазар, из рода Елеазара, сына Аарона. Он стал среди палаты, где происходило пиршество, и громко воскликнул: «Да здравствует на многие лета царь Гиркан! Великий царь! Если хочешь быть воистину праведным, ты меня, раба своего, послушай. Если хочешь, как ты говорил, внять голосу правды, последуй совету меня, недостойного: будь царем, надень золотые доспехи и веди нас на бой с врагами. Но звание столь высокое, первосвященника, передай иному, которого изберет Адонай-Господь, чрез недостойных рабов своих, священников и левитов». Царь удивился и спросил: «А какая тому может быть причина? Отец мой Симон и дядя Ионафан разве не со славой исполняли священные обязанности первосвященника? Разве не достаточно славны в летописях народа иудейского имена Маттафия и сыновей его? Род Маккавеев освободил Израиль от чужеземного ига и славно его будущее во веки веков!» «Все так! – ответствовал Елеазар. – Но, во имя славного рода Маккавеев, я тебя и прошу сохранить царство и отказаться от первосвященства». «Так открой мне причину! – сказал Гиркан. – Было тебе видение или откровение свыше?» «Царь! – сказал коленопреклоненно Елеазар. – Тебе самому ведомо, что, когда город Модаин был взят сирийскими воинами царя Антиоха Епифана, твоя мать попала в плен к сирийцам и оставалась в их руках, пока блаженной памяти Симон, отец твой, не взял города обратно. Теперь мы не знаем, чей ты сын: Симона, Антиоха или неведомого сирийского военачальника?» Слыша такие слова, все книжники онемели. Сорок лет царь Гиркан уже был первосвященником. Заявление Елеазара его возмутило. «Что скажете, священники, книжники и левиты!» – воскликнул он. Все продолжали молчать. Царь был до того разгневан, что призвал воинов своих и приказал им всех присутствующих избить, кроме Елеазара, который был отведен в темницу и затем всенародно сожжен заживо. Но многие книжники не были на пиру у царя Гиркана. Они стали мстить за учителей и братьев своих, и враждовали с царем до самой его смерти. В народе тогда уже начали появляться чистые, обособленные, как они себя начали звать. От слова «фарас» – отделиться, они стали называться фарисеями, и, мнится мне, что уважаемый бень-Матфан из их числа.

– Ты это сказал, а я этим горжусь! – горячо воскликнул Елисей.

– И я тебе скажу, – продолжал так же спокойно равви Иеред, – что ваши люди чаще всего люди почтенные. Они горячи, они очень уверены в своем уме и совершенстве. Но они не враги истины, и им часто мучительно хочется иметь откровение, подобное Моисею и пророкам. Явись учитель, не согласный с их учением, они будут его оспаривать, они запретят ему говорить, но на убийство они не пойдут.

– Велико человеконенавистничество среди учеников бень-Шетарха, – сказал Иона бень-Манассия. – Я колена Манассии. Был я в Иерусалиме раз в жизни. Везде принимали меня хуже язычника. Бывали такие, которые мне серебреники, которые я должен был от них получить, не давали в руки, а швыряли на скамью, говоря: «На! Бери, самарянин!» И раз я, уходя из их дома, вижу, сейчас начинается моление, кропление благовониями, окуривание. Одно мое присутствие делало уже дом их нечистым. Но не все иудеи одинаковы, – продолжал Иона бень-Манассия. – Моя бабушка часто рассказывала нам, как еще в молодости встретила она одного иудея, который, говорила она, верно пророк, гораздо больший, чем все те, которых книги хранятся в храме Иерусалимском. Бабушка моя была колена Ефрема и жила в городе Сихар, близ участка земли, данного праотцем Иаковом сыну своему Иосифу. Бабушка была молодая и красивая женщина, но все работы по дому выполняла сама. Ходила за водой сама очень часто. Идет под гору к колодцу. На голове у нее амфора. Колодец же у нас священный. Его приказал вырыть еще патриарх Иаков и сам при рытье его несколько лопат земли вынул. Сняла амфору с головы, привязала к ней веревку и опустила в колодец. «Дай мне пить!» раздался близ нее мягкий, кроткий голос. Она обернулась и увидела молодого иудея, с длинными волосами, раздвоенными по сторонам. Глаза его пристально на нее смотрели. Было что-то доброе, вдумчивое в этих глазах. Бабушка моя стала перед незнакомцем и как-то оцепенела, не зная, что сказать. Она стольких иудеев на своем веку видела и так много терпела от них оскорблений, что в эту минуту своим ушам не верила. «Ты, – сказала она, – просишь пить у меня? Кто ты и кто я?» «Если б ты знала, кто я, – сказал незнакомец, – ты бы у меня попросила воды живой. Кто выпьет ее, тот не будет жаждать во веки, а вода сделается в нем источником жизни вечной». Бабушка не понимала слов этих и сказала иудею: «Неужели ты более отца нашего Иакова, который дал нам этот колодец? Он сам из него пил, и дети его, и скот его. Дай мне воды живой, чтобы мне более не иметь жажды и не приходить сюда черпать». Но потом она сама не рада была, что продолжала этот разговор. «Поди, позови своего мужа и приди сюда!» сказал ей странник. Услыхав требование иноплеменника, смотревшего на нее своими кроткими, но проницательными глазами, она растерялась и едва внятным голосом проговорила: «У меня нет мужа». Он ей ответил: «Правду ты сказала, что у тебя нет мужа. Ты имела пять мужей, а тот, которого ныне имеешь, не муж тебе; это справедливо ты сказала». Бабушка остолбенела. «Я вижу, что ты пророк!» – воскликнула она. Взглянув на Гаризинскую гору и увидев развалины храма, разрушенного Гирканом, она рассказала пророку о скорби всей Самарии, и доныне терзающей сердце всякого сына Иосифа. Он тогда произнес слова, которые бабушка так часто повторяла, что я помню их слово в слово: «Поверь мне, что наступает время, когда не на горе сей и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу. Настанет время и наступило уже, что истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет себе. Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине». А ведь правду сказать, именно духа-то у учителей иудейских и нет, а потому и учение в устах их не трогает сердца. Два дня прогостил чудный незнакомец в Сихаре, в доме и ныне принадлежащем моему отцу. Много сходилось людей из Сихема, Сихары, Самарии и других мест. Многие поучались у пророка, а многие и поныне верят, что Мессия, обещанный пророками, уже пришел на землю и свет учения Его скоро озарит весь род человеческий. Что касается моей бабушки, то она всю жизнь помнила чудного незнакомца и часто видела его во сне. В горе он ей был утешением, в сомнениях ниспосылал решения благие и удерживал от зла. Прошлого года, когда я был уже в Танаисе, она умерла и, умирая, видела его в облаках, в сиянии славы. Лицо ее приняло радостное выражение. Она громко, с великим восторгом воскликнула: «Иду, Господи, иду. Прими меня, грешницу!» И почила.