Не только депрессия: охота за настроением, стр. 58
Дул вялый зюйд-вест, «Цинциннат» двигался со скоростью около тринадцати узлов в час в направлении Моря Скуки… Поминутно мы забирались на капитанский мостик, поочередно смотрели в подзорную трубу, надеясь углядеть где-нибудь вдали знакомый флажок, пальму… Нет. Ничего. Только буграми по горизонту ходили остатки уходящего шторма, да стаи чаек кружились то там, то здесь с надрывными криками.
– Ой… Слушайте… Слышите?! – крикнула Оля шепотом. Именно так: шепотом по негромкости, а криком по значимости.
Мы прислушались – и услышали свист… Тот самый.
И звуки выброса из воды и плюханья, легко отличимые от ударов и плеска волн.
– Они здесь! Вернулись!
За кормой резвились дельфины, покинувшие нас после того, как мы оказались в безопасности на борту. Все трое: Кирюша, Сим и Гомер, один за другим высоко выпрыгивали из воды, словно соревнуясь, кто выскочит выше всех, и вытянутые клювы их то и дело поднимались над краем борта.
Мы опрометью кинулись на корму.
– Смотрите!! – заорал ДС вслух (обычно он орет молча). – У них что-то есть!! Для нас!!!
Мощный выирыг Кирюши последовал вслед за тем, и на корму из клюва его что-то полетело, упало и покатилось… Бутылка!
«Мерзавчик»!
Оля проворно схватила бутылку и принялась распечатывать – это было не трудно, всего лишь отодрать с горлышка скотч… Но тут выпрыгнул Сим (мы, хотя и не успели разглядеть наших друзей, как-то нутром знали, кого как зовут, наверное, они нам это транслировали – дельфины, как известно, великие телепаты) – взлетел над бортом еще выше Кирюши и вбросил еще одного «мерзавчика», прямо с лету его подхватил ДС.
А следующего, как уже понятно читателю, пришлось принять от Гомера мне. Вышло это, правда, не совсем гладко: Гомер, хотя и был самым крупным из троих, прыгал всех ниже, до края борта не доставал – то ли вес мешал, то ли возраст – и несколько раз мне пришлось тянуть руку вниз, чтобы выхватить у него «мерзавчик» из клюва, но ничего не получалось, бутылка летела обратно в воду, Гомер там ее ловил и, прежде чем снова прыгнуть, делал по два или три кувырка, чтобы набраться духу…
Наконец, выпрыгнул еще ниже, зато успел подкинуть бутылку в воздух, и я, перевесившись с борта вниз головой, успел ее подхватить на лету, но не удержал равновесия и оказался бы снова в воде, если бы ДС не удалось поймать меня за штанину и с превеликим трудом затащить назад.
Тем временем Оля с нетерпеливым любопытством, свойственным лучшей половине человечества, распечатала свой «мерзавчик».
– Бумажка какая-то… В трубочку свернута… Вытрясла… Записка, ребята!
– Что еще за Петр Петрович, – удивился я. – И след птичьей лапы… Вместо подписи, что ли?
– Кроме петуха никто такую подпись поставить не мог, – с экспертной уверенностью заявил ДС. – Тээк-с. Что в следующем послании?
– Ну, это ясно кто! – засмеялась Оля. – Читайте скорее третье!
– Сейчас… секундочку… Тьфу ты ччч…
В моем «мерзавчике» бумажка расправилась и вытрясаться не желала.
– Разбейте, – посоветовал ДС.
– Ни-ни, – не позволила Оля, – это музейный экспонат, это история. Дайте-ка сюда…
Булавочной заколкой подцепила бумажку, вытащила и с торжеством показала:
– Живооой!!! – завопили мы в один голос. – Ура-аа! – и кинулись в пляс, в обнимку друг с дружкой, бумажками и бутылками.
– Стойте, – опомнилась Оля. – Надо Ивану Афанасичу записку послать, хотя бы словцо…
Вытащила карандаш и блокнот – они всегда при ней, профессия требует – но блокнот весь измок вместе с одеждой…
– Вот клочок петиного послания, текст не пострадал, – выручил ДС. – Что писать будем?
– Вот что:
– Вряд ли мы это сообщение передадим, – сказал я грустно, – вон, посмотрите: Они уже далеко…
Три сине-черных спинных плавника, издали похожих на рыбацкие поплавки, то пропадая, то выдаваясь вверх, быстро двигались к горизонту.
– Ох, ну… Мужики вы или нет?… Дайте мне…
Мгновенно Оля запихнула бумажку в бутылку, залепила ее тем же скотчем и бросилась к борту.
– Кирюша! Кирюююшааа!! Кирюшенькааа!..
Ноль реакции со стороны удаляющихся.
И тогда Оля размахнулась и со всех своих женских силенок бросила «мерзавчика» в море.
Совсем недалеко. Безнадежно.
Что произошло дальше, легко догадаться, поняв логику нашего подзатянувшегося повествования.
Один из дельфинов – конечно, Кирюша, кто бы усомнился – дал полный назад, доплыл до беспомощной бутылки, поймал ее в клюв, трижды жонглерски подбросил, как рыбку, вверх, успев при каждом подбрасывании дружественно покивать нам головой, – и ринулся догонять товарищей.
Через полминуты Они слились с горизонтом.
Эпилог: отплытие в следующую книгу
Эк куда занесло автора нашего, помыслит иной читатель. Начал за здравие, за депрессию то бишь, а закончил… Благо, не за упокой, но уж беллетристики навалял, стишочков невпроворот… Кому это надо?…
Внимание здорового (?) читательского большинства в наше время привлекается и удерживается либо тремя журналистскими Ж – Желтым, Жареным и Жестоким, оно же чернуха, либо тремя П – нет, не Поэзией, не Писательским мастерством, а вот чем: Практичностью, Пользой – ясной и недвусмысленной Применимостью текста: чтобы понятно было, что делать и как, главное даже не что, а как, как и как, бесконечные как, без заметного интереса (NB!) к вопросу – зачем.
Хитом востребованности была, есть и будет книга кулинарных рецептов – идеальный образчик Поваренной Книги Жизни, оторваться от коей человечеству так же проблематично, как голодному младенцу от материнской груди.
Никогда не насытит…
Пища духовная имеет свои уровни и разряды. Есть то, что жуется – и то, что вкушается. Есть напитки столовые, имеются и десертные, и слегка, и весьма горячительные, и элитные вина.
Откровенный вымысел – пир фантазии, цирк пера – если только выписан от души, лихо и вкусно, наподобие незабвенного «Гаргантюа и Пантагрюэля», подчас так забирать способен, что расставаться с ним трудно, как просыпаться от сладкого сна или кусок тела живого отрезать…
Это и читателя касается – продолжения, продолжения! – а что дальше?! – а герой жив?! – и писателя: образы, рожденные воображением, живут своей самовольной жизнью, как дети – не слушаются, озорничают, не хотят засыпать, о прощании навсегда и знать не желают…
Эта вот утка по-пекински, которой Иван Афанасьевич запустил в кота совершенно логично в своем положении, но для меня неожиданно, а уж тем паче непредсказуемо вдруг ожившая и улетевшая на корабль, – утка и там не успокоилась, а взяла да и вывела утят в укромном местечке кубрика, где прикармливалась кое-чем из наших припасов. Рыбку, понятно, тоже ловила, слетала с палубы в океан. Спросите – как успела за столь короткое время обзавестись потомством, – и кто папочка, извините, неужто непорочным зачатием?…
Не знаю, ей-богу, ума не приложу, но факт, как озорно пошутил бы Иван Афанасьевич, на яйцо. Точнее – на целых семь утиных яиц. Когда мы вернулись на «Цинциннат», пекиночка наша спряталась с утятами в трюм, как бы чего не вышло, но потом вывела семерых пушистых малышек на палубу: пора было спускать их на воду, учить жить…