Не только депрессия: охота за настроением, стр. 29

Я делал свое дело, и получалось, но личный Ад мой никуда не девался, не уменьшался… И я долго не понимал, почему в счастливые, бодро-радостные дни моего Рая подопечным моим депрессивникам, невзирая на всю щедрость моей души, после общения со мной часто становилось еще гаже и каким образом в адских состояниях, без кровинки в мозгу, я мог производить духоподнятие у других.

Не постигал и того, почему после самых блистательных побед врачебного оптимизма у некоего процента моих счастливцев возникали спустя какое-то время наизлейшие рецидивы упадка духа…

Искал свои ошибки, каверзы болезней и обстоятельств – и наконец вызрел общий диагноз…

Зависимость. Смена одной на другую… Все те, кого я так благодатно подсаживал на себя, нуждались в одном лекарстве: в свободе. И от меня в том числе.

Приоткрылось это именно во времена, когда я сам жил в Аду и когда мои самые тяжкие депрессивники, самые злостные ипохондрики, самые пришибленные психастеники расцветали один за другим, как оранжерейные кактусы.

Я гнал их всех в исцеление с такой исступленной верой, что они просто не имели права не выздоравливать. Вдобавок к общеупотребительным наизобретал множество духоподъемных средств, как-то: Сберкнижка Удовольствий (срочные вклады особо ценятся); Огород Радостей, вырастающий в дальнейшем в необозримое Поле (сеять самые ничтожные зернышки, поливать вниманием); Разжигание Костра Счастья (сперва самыми мелкими щепками детской фантазии, в качестве спичек – игры, в качестве бумаги – страницы моих книг); Метод Мементо Мори (вместе с некоторыми отчаявшимися, по примеру великого футболиста и оптимиста Пеле, ходил на экскурсии в морг; выползал с острым приливом жизнерадостности); Принцип Чем-Хуже-Тем-Лучше, он же Благородное Озверение (потрясающие результаты в случаях подыхания от скуки); целенаправленные размышления о бренности суеты, они же Теория Отсутствия Времени (и прошлое, и будущее, и настоящее – одинаковая чепуха, ибо никто никогда не видит перед собой ни того, ни другого, ни третьего, следовательно, о чем волноваться?); наконец, застолбленный в спецруководстве по фортунологии знаменитый Промежуточный Ход, специально для невезучих – тихая нелепая деятельность, времяпрепровождение, бесцельное по форме, но грандиозное по содержанию, за которым следует неизбежный и великолепный Зигзаг Удачи…

Все это были, как выяснялось из сопутствующего чтения, велосипеды производства весьма древнего. Принимались на «ура», как последние всхлипы психологической науки, жадно заглатывались (представь, с каким вожделением голодный человек проглатывает велосипед, долженствующий привести его к счастью) – и помогали, черт возьми, и везли!.. А я не понимал, как это у меня выходит. Ведь сам-то… Неужели, спрашивал я себя, неужели только ненормальный может лечить нормально?…

Работа была моим допингом: в каждом пациенте я лечил самого себя. Но кончался рабочий день, я возвращался к себе в застенок…

В моей личной камере пыток мне, как и им, нужны были мой личный врач и мой лекарства.

Все эти сапоги, которые я шил на других, мне не годились. У себя в Аду я ходил босиком.

При обилии всяческого общения был у меня тогда только один друг, все понимавший. Человек с абсолютным резонансом именно на меня. Он видел все. И молчал. Я тоже молчал. Но однажды кто-то из нас не выдержал… Поговорили раз, другой. Легче. Еще поговорили. Еще легче… Он был волшебно чуток и безотказен: знал, что только с ним я выползаю из камеры, ненадолго, но выползаю…

Все чаще я появлялся у него или просил посетить меня под тем предлогом или иным.

Он стал мне необходим, жизненно необходим – как воздух, как свет, как музыка, как пуповина, соединяющая с материнской утробой…

Не помню точно этого мига. То ли после его заминки в какой-то реплике, то ли после улыбки, показавшейся чуть натянутой, или льдинки, почудившейся в глазах… Вдруг дошло: это болеутоляющее общение исподволь взрастило во мне нечто несравненно подлейшее, чем примитивное потребительство. Во мне вызрел душевный паразитизм, наркомания самая хищная. Пережевывание переживаний, переживание пережевываний… Еще чуть-чуть, и я бы уже никогда не смог вспомнить, что душа, как и тело, не имеет права жить на содержании, чьем бы то ни было; что она может брать лишь взаймы, когда отчаянно невмоготу-и лишь до Предела Справедливости – до черты зависимости, за которой начинается нищенство: невозможность отдачи.

Я понял, что становлюсь вампиром. Понял свою ошибку – ту же, что и ошибка миллионов, миллиардов других несчастных…

Вот она, многотысячелетняя: бегство из Ада. Нескончаемые попытки бегства. Ад ведь дантовский, если помнишь, устроен по принципу множественных кругов, все пути бегства ведут в еще более адский Ад. В этом и состоит фокус зависимостной пытки: в наркотической беготне мы только упражняем, растим, развиваем свой Ад…

Не знаю, каким усилием решился на одиночество. Не на отшельничество, нет, не на отказ от общений – но на одиночество страдания. На отказ от обезболивания. От наркотизации. От зависимости.

На некое время с другом пришлось поссориться. Сперва он не понял; но позже, когда я перешел через пустыню и вернулся к нему в новом качестве…

Из сапог разных моделей остался у меня в личном пользовании на сегодня только один, старенький, зато неизнашиваемый: благодарность Жизни. Надевать только на босу ногу. Попеременно то на правую, то на левую. На другую мысленно…

Рейс пятый

Освоение боли: Любовный Водоворот

Что такое Люболь

Будьте к себе добры

Жонглотерапия: первые уроки

Заклинание на забывание

Гравитанцы с зависимостью

О внутренних дырах

Ошибка узкого кругозора

Вот и Любовный Водоворот, его нам не миновать, да и не интересно было бы проплывать мимо жизни, так что полный вперед!..