Чеченская обойма, стр. 4

— Пошли!

Ай, нехорошо получилось, нехорошо! На секунду тормознулся посмотреть: все ли пошли дружно, не цапнуло ли кого? Вот теперь сиди на корточках, загорай на краешке этого коридорчика долбаного, в двадцати шагах от угла спасительного, за пеньком от старого тополя, да за железякой какой-то, благослови ее, господи! Лихо они меня подловили. Пульки щелкают — это ерунда, а вот гранатка сзади бахнула — это не есть хорошо. Вторая еще ближе легла — совсем плохо получается. Спинным мозгом чувствую: третью прямо на темечко положат.

— А-а-а!

Волчара, черт отчаянный, вылетел из-за угла, орет что-то, из автомата по кустам полощет. Обалдели «духи», отвлеклись. На долю секунды отвлеклись. Ноги, Змей, ноги! Рви, лети! Вот она — стеночка родненькая, вот он, коридорчик уютненький!

А теперь — вразворот. Теперь Волчка надо доставать. Это он, зверь серый, специально от стаи отбился, чтобы командир последним не шел, без прикрытия. А сейчас торчит за сарайчиком, и Яцек с ним. Долбят «духи» туда из подствольников. Обиделись, наверное: так купили их красиво.

Держитесь, братишки! Сейчас наш черед, сейчас мы вас так прикроем, что небу жарко станет!

— Третий, четвертый! Подствольники!

Кипит «зеленка». Небольшой пятачок: метров пятьсот на восемьсот. А мы в него три сотни «ВОГов» из подствольников да две сотни из «АГСа», да «Шмелей» и «Мух» десятка три. А уж всякого свинца — немерено.

Плохо сейчас в «зеленке». Так плохо, что хохол-наемник выскочить из нее не смог. Проще оказалось сдаться, на посты наши выйти. И приятеля своего раненого к нам вытащить.

Сука подлая! Скажи спасибо, что руки марать не хочется о тварей, что за «гроши» братьев своих единокровных убивают.

А чешутся руки, ох чешутся! И собры орут: «Уберите этих б…й от греха подальше!»

Раненого на носилки, второго — на пинках — в машину. На фильтрационном пункте разберутся. Там народ ласковый.

Хотя падаль такую не сажать надо. Их живьем надо закапывать.

А вот к «духам» нет у нас настоящей злобы. У них своя правда, у нас — своя. Если на центр Грозного посмотреть, да на траншеи кладбищенские, где тысячи женщин и детей вперемежку с мужиками лежат, то можно «духов» понять.

Всякое в этой войне было. Еще месяц назад здесь резня беспощадная кипела. Россияне друг друга убивали. Бред какой-то: ДРУГ — ДРУГА убивал. Кое-кто и до сих пор крови не напился.

А что до нас, то не бились мы в этих развалинах горящих. Не отправляли домой тела друзей, мерзкими надругательствами истерзанных. Свеженькие мы еще. Гуманные. Но многое знаем уже. И людей русских, из своих домов повыброшенных, да девчонок наших, грязным насилием униженных, понаслушались. И траншеи старые, задолго до декабря трупами забитые, да мэрию городскую, еще летом из дудаевских самоходок расстрелянную, видели.

Так что не все просто здесь. И хоть нет у нас ни на кого злобы лютой, настоящей, не надо нас убивать. Опасно это. ОМОН — фирма зубастая. Кусаемся мы. И крови тоже не боимся. Кровь за кровь мы обычно с процентами берем.

Вот и темно уже. Мои отработали. Выстрелов мало осталось. Надо на завтра приберечь. Сидят в комендатуре (мало ли что «духи» удумают) и ржут опять, как жеребцы стоялые. Обсуждают, как под «Шмеля» попали. Очень весело! Хорошо, что на открытом пространстве. Оглоушило троих, контузии схлопотали. Санька, санинструктор наш, метра три кувырком летел. Ну ничего, встал на четыре косточки, башкой помотал — и пополз другим помощь оказывать. У Удава от удара нога как бревно. Сидит, штанину задрал, бухтит что-то сам себе. А дай команду — рванет в бой, как здоровый.

Комендант с оставшимися офицерами да энтузиасты из СОБРа группу сколотили, «Шмелями» да «Мухами» пообвешались. Профессор с Полковником к ним пристроились.

— Пошли!

Закат красивый был, еще кусочек золота по краешку неба завис. Черные тени по нему скользят.

Плохо «духам»-автоматчикам. Они в общагу ПТУ забрались, думали — нас сверху бить ловчее будет.

А Николаич поставил своих в хоровод, и долбят они эту общагу, как дятел осину. Только грохот непрерывный, только вспышки бешено сверкают. Выстрелил — отскочил — следующий выстрел готовь. А на твоем месте другой уже, в прицел впился, орет:

— Уши береги!

Вот Профессор со своим «РПГ» за кирпичной стеной примостился. Тяжко ухнула «шайтан-труба». Небо над общагой раскололось. Двойной удар землю потряс.

— Профессор, ты что, ядерную боеголовку пристроил?

— Сдетонировало что-то у них. Да не по мелочи сдетонировало!

Вяло огрызается «зеленка». Замолкла общага.

Да и пора уже. Четвертый час. Утро скоро. «Духам» еще работы полно: убитых спрятать, раненых по пунктам Красного Креста разбросать, следы замести.

Сползаемся в комендатуру. Спина под броником мокрая. Липкие струйки по позвоночнику ползут.

— Ну что, Николаич, все?

— Все. Пошли в столовую, там мясо пожарили.

— Спасибо, я со своими.

— Это вам спасибо. Золотые у тебя парни.

— Бугор — Змею.

— Слушаю.

— Ужин готов?

— И завтрак тоже… Командир, тут ребята случайно в рюкзаке два пузыря нашли. Может, сегодня можно? В порядке исключения. Тут граммов по пятьдесят на брата и то не выйдет.

— Ну раз нашли, не выбрасывать же. В порядке исключения…

Не знаешь ты, Николаич, этих золотых парней… Жулье одно, ухорезы.

Братишки мои.

Вкус войны

Эх, война, война!

Впереди толпа гудит. Площадь народом запружена. На подходе к ней тоже кучки людей стоят, ненавидящими взглядами нас обжигают.

Митинг очередной.

Ну их к аллаху. Через этот улей ехать — дураком надо быть. Либо пулю всадят исподтишка, либо вообще на машину полезут, попробуют заваруху какую-нибудь учинить. Омоновцев, конечно, могут и побояться. У нас народ отчаянный, дойдет дело до драки — гранатами дорогу зачистим. Да только зачем зря грех на душу брать. Женщин полно.

Нормальные герои всегда идут в обход. Плохо, конечно, что улочки незнакомые. Правда, меньше шансов на засаду напороться, нас ждут на постоянных маршрутах. Зато можно с любой другой неожиданностью столкнуться. Есть районы, где боевики в открытую разгуливают.

А хочется побыстрей домой, на базу. В кабине «Урала», на командирском сиденье, огромная длинная дыня лежит. Специально на рынок заезжали. По жаре такой на эту фруктину чудесную спокойно смотреть невозможно.

— Ничего, скоро мы до тебя доберемся, правда, Винни?

Водитель, добродушный крепыш, родной брат Винни-Пуха, согласно кивает головой и непроизвольно сглатывает слюну. Он целый день сегодня за рулем, еще и с обедом пролетел. Пока другие перекусывали в столовой ГУОШа, Пух где-то хлопотал с погрузкой вещевки для отряда.

— Змей, смотри!

— Вижу.

«Сферу» — на голову, дверцу приоткрыл, ей же и прикрываюсь: броник мой на дверке висит. Не вывалиться бы, когда Винни тормознет.

Молодец Пух: вроде от дороги глаз не отрывает, а суету непонятную впереди по курсу засек.

Слева, на краю пустыря большого — рыночек. Киоски и просто столы на небольшой площадке стоят. На одних — запчасти поразложены. На других — овощи, консервы какие-то. Но люди не торгуются, у столон не трутся. Люди за киосками поприседали, под столы забились. Несколько человек на земле лежат. Кто неподвижно, руками голову закрыв, а кто бочком-бочком старается за кучу мусора заползти. Справа еще интересней: «уазик», а за ним двое в камуфляже, с автоматами. Нас увидели, но смываться не торопятся. Наоборот, руками машут, останавливают. Один еще и в сторону рынка показывает: мол, туда поглядывайте.

Мы, дорогой, везде поглядывать будем. Здесь недогляд смертью пахнет. Тем более нехорошее место, открытое. Только справа панели бетонные свалены, да впереди — узкая улочка с домами частными. Но до них еще добраться надо. Если оттуда стрелять не начнут…