Следующий раз, стр. 1

МАРК ЛЕВИ

Следующий раз

Посвящается Луи и моей сестре Корен

Ажонатан,

ты по-прежнему носишь это имя? Сегодня я понимаю, что очень многого не знал, и не перестаю барахтаться в пустоте, окружившей меня после твоего ухода. Как часто, погруженный в потёмки одиночества, я взирал на небо, потом на землю, ожесточённо твердя себе, что ты где-то рядом. Так оно и было все эти годы, только мы не могли ни видеть, ни слышать друг друга.

Кажется, мы могли бы пройти рядом, не узнав друг друга.

Со дня твоего ухода я не перестаю читать, много где побывал, разыскивая тебя, пытался найти способ понять, постичь. И чем дальше переворачивались страницы жизни, тем понятнее становилось, что прозрение только отдаляется, как бывает в кошмарах, где каждый новый шаг вперёд отбрасывает тебя все дальше назад.

Я блуждал по бесконечным лабиринтам больших библиотек, по улицам города, который был нашим городом, о котором мы с детства хранили общие воспоминания. Вчера я бродил по набережным, между рядами рынка под открытым небом, который ты так любил. Я останавливался то тут, то там, и мне казалось, что ты гуляешь со мной. Потом, как всегда по пятницам, я вернулся в маленький портовый бар. Помнишь? Мы часто встречались там с наступлением темноты. Излюбленной нашей забавой было сталкивать друг друга в лавины слов, которые изливались из наших ртов вместе со страстями, которые мы с тобой разделяли. Забывая о времени, мы беседовали о картинах, оживлявших наши жизни и переносивших нас в иные времена.

Боже, как же мы, ты и я, любили живопись! Я часто возвращаюсь к написанным, тобою книгам и наслаждаюсь твоим стилем, твоим вкусом.

Джонатан, я не знаю, где ты. Не знаю, наделено ли смыслом, все пережитое нами, существует ли истина, но если ты когда-нибудь найдёшь эту записку, то узнаешь, что я сдержал слово, которое тебе дал.

Знаю, стоя перед полотном., ты заложишь руки за спину и прищуришься, как всегда щуришься, когда удивляешься, а потом улыбнёшься. Если, как я этого хочу, рядом с тобой окажется она, ты обнимешь её за плечи, и вы станете вдвоём взирать на это чудо, которое вам повезло разделить на двоих. Тогда, быть может, ты вспомнишь… И тогда, если все так и произойдёт, придёт, мой черёд кое о чём тебя попросить, ведь у тебя передо мной должок. Хотя нет, забудь, что я сейчас написал, дружба не терпит долгов. И всё же вот она, моя просьба:

Скажи, скажи ей, что где-то на этой земле, вдали от вас, от вашего времени, я бродил по тем же самым улицам, смеялся вместе с тобой за теми же столиками; камни никуда не деваются, вот и скажи ей, что каждый камень, к которому мы прикасались руками, на который глядели, навсегда впитал частицу нашей истории. Скажи ей, Джонатан, что я был тебе другом, а ты мне – братом, а то и больше, ведь мы выбрали друг друга, скажи, что ничто не смогло нас разлучить, даже ваше внезапное исчезновение.

С тех пор не было дня, чтобы я не думал о вас обоих, чтобы не желал вам счастья.

Я теперь стар, Джонатан, близится час моего ухода, но, благодаря вам, в сердце старика живёт искра света, дарующая ему блаженную лёгкость. Я любил! Всем ли дано уходить с таким бесценным богатством?

Ещё несколько строк, и ты сложишь это письмо, молча уберёшь его в карман пиджака, уберёшь руки за спину и улыбнёшься, как улыбался я, когда писал эти последние слова. Ведь я тоже улыбаюсь, Джонатан, улыбка никогда не сходила с моих губ.

Хорошо вам пожить вдвоём!

Твой друг Питер.

1

– Это я, я выезжаю из «Степлдона», буду у тебя через полчаса. Надеюсь, ты дома? Чёртов автоответчик! Я скоро.

Питер нервно оборвал связь, порылся в карманах в поисках ключей, потом вспомнил, что отдал их накануне служащему гаража. Он посмотрел на часы. Рейс на Майами вылетал из аэропорта Логан только под вечер, но в наступившие тревожные времена новые правила безопасности требовали являться в аэропорт не позднее чем за два часа до вылета. Он закрыл дверь элегантной квартирки, которую арендовал на год в жилом комплексе посреди финансового квартала. Пройдя по застеленному толстым ковром коридору, он нетерпеливо нажал на кнопку вызова лифта, как будто его нетерпение могло ускорить прибытие кабины. Спустившись с восемнадцатого этажа, он, торопливо минуя привратника Дженкинса, бросил ему на ходу, что вернётся через день. У двери квартиры он оставил для прачечной пакет с бельём. Дженкинс убрал в ящик стола тетрадку «Искусство и культура» из газеты «Бостон глоб», которую внимательно изучал, записал заказ Питера в служебный журнал и, опередив жильца, успел распахнуть перед ним дверь.

На крыльце он раскрыл широкий зонт с эмблемой, чтобы Питера не намочил мелкий дождик, полоскавший город.

– Я распорядился, чтобы пригнали ваш автомобиль, – доложил он, уставившись в обложенный тучами горизонт.

– Очень любезно с вашей стороны, – сухо ответил Питер.

– Миссис Бет, ваша соседка по лестничной площадке, сейчас отсутствует, поэтому, увидев, что лифт поехал на ваш этаж, я заключил…

– Я знаю, кто такая миссис Бет, Дженкинс!

Привратник взирал на серо-белую пелену у них над головами.

– Отвратительная погода, не правда ли?

Питер не ответил. Он терпеть не мог некоторые особенности проживания в шикарном доме, числившиеся преимуществами. Всякий раз, когда он проходил мимо конторки Дженкинса, ему казалось, что у него похищают частицу его личной неприкосновенности. Человек с журналом учёта, восседавший за конторкой лицом к огромной вращающейся двери, контролировал все приходы и уходы в доме. Питер не сомневался, что рано или поздно привратник изучит его привычки лучше, чем большинство друзей. Однажды, находясь в дурном настроении, он спустился до самой подземной стоянки по служебной лестнице и вышел из дома через ворота гаража. Когда, вернувшись, он шагал мимо Дженкинса с гордо задранной головой, тот любезно протянул ему ключ с круглой головкой. В ответ на недоуменный взгляд Питера Дженкинс невозмутимо произнёс:

– Если пожелаете возвращаться тем же способом, это вам поможет. Двери с площадок на лестницу запираются изнутри. Этот ключ отпирает замок.

В лифте Питер дал себе слово не проявлять своих чувств, потому что Дженкинс, как оказалось, узнает о них, следя за ним по системе видеонаблюдения. Когда спустя полгода он завязал эфемерные отношения с некой Тали, молодой модной актрисой, то, сам себе удивляясь, решил провести ночь в отеле, предпочтя анонимность, а не восторженную физиономию привратника, чьё неизменно благостное настроение по утрам раздражало его сверх всякой меры.

– Кажется, я слышу звук вашего двигателя. Ждать осталось недолго, сэр.

– Значит, вы узнаете машины по урчанию их моторов, Дженкинс? – спросил Питер с намеренной задиристостью.

– О, далеко не все, сэр. Но, согласитесь, у вашей немолодой англичанки слегка постукивают тяги. Их «тук-тук-тук» напоминает очаровательный выговор наших родственников с той стороны Атлантики.

Питер зажмурился, чтобы не взбеситься. Дженкинс всю жизнь жалел, что не родился подданным её величества, что было в этом городе с его англосаксонскими традициями признаком изящества. В жерле подземной стоянки загорелись большие круглые фары «ягуара». Служащий аккуратно затормозил на белой линии, проведённой специально для этой цели поперёк крыльца.

– Неужели, Дженкинс? – С этими словами Питер шагнул к своей машине, дверцу которой придержал вышколенный служащий гаража.

Сев с оскорблённым видом за руль, Питер заставил «пожилую англичанку» натужно взреветь и сорвался с места, делая пальцем непристойный жест – так, чтобы Дженкинс, которому жест предназначался, его всё-таки не увидел.

Он наблюдал в зеркале заднего вида, как привратник по привычке ждёт у крыльца, пока автомобиль жильца свернёт за угол, чтобы только после этого вернуться в дом.