Записки Серого Волка, стр. 50
– О, душа любезный, – сказал он, – втюрился Мишка…
– Потому и завязал? – спросил я.
Мишкин нос зашевелился, совершил небольшой круг вокруг своей оси. Он закурил и сообщил:
Ты что думаешь, это тебе пятьдесят четвертый год? Или думаешь – Мишка дурак? Или слепой? Ты ничего не знаешь. Вот поживешь – увидишь. Ты думаешь, еще есть воры? Не ищи – нету. Сейчас не так, как было раньше. Тебя в тюрьме только надзиратели охраняли, а здесь с тебя не спускают глаз: жена – раз, уголовный розыск – два, милиционер – три, бригадмильцы – четыре, дружинники – пять, – Мишкины пальцы один за другим растопырились. – Без прописки не проживешь и двух дней, а говорить нужно научиться во что бы то ни стало на грамотном языке, без всяких там междометий и прочих словечек…
Тяпнули, закусили, повздыхали.
– Тряпки и часы обесценены, за них ни черта не возьмешь, разве если что-нибудь заграничное попадется… А деньги… За мелочью не погонишься, а большие деньги все на сберкнижках.
Налили, выпили, повздыхали.
– Раньше, бывало, пробежишь по карманам – на базаре, в трамваях. Смотришь, к вечеру, мало-помалу приличный заработок набран. Теперь же и карманы… Ну что в них найдешь? Разве что вытянешь перчатки у какого-нибудь ротозея. Как выдумали эти новые деньги невероятно малого размера… так спрячут – не найдешь. Да еще одеваться стали непонятно, ты себе не представляешь! Моды всякие… Ты, например, уверен, что карман на своем месте, где ему быть полагается, а его уже переместили в другое место, где тебе в голову не придет его искать.
Налили, выпили, задумались.
– И как тут жить… при такой ситуации? Только дураку неясно, что надо менять пластинку. А ты? Что же…
Мишка не закончил вопроса, но я понял его.
– Нет, Миша, не я тот дурак. И время тут ни при чем.
Тут откуда-то сбоку послышалась знакомая речь; оглянувшись, я увидел за столом в углу компанию молодых людей. Это были даже не молодые люди, а скорее ребята по двадцать лет и меньше. Но эти парни – семь морд – с длинными до плеч волосами, одеты чудно, шпарили по «фене» так, что душа радовалась, на них глядя.
– Однако врешь ты маленько, – сказал я Проныре, – еще, видать, не перевелись мушкетеры. – И показал на компанию в углу.
– Эти-то пугалы… мушкетеры?! Петухи несчастные, – буркнул Мишка презрительно, и кончик его носика зашевелился, описывая круги. – Этих я знаю, они тут всегда. У них у всех приличные папочки-мамочки имеются, и, будь спокоен, если они кого и обворовывают, так своих любезных родителей. От вольной жизни, кроме жаргона, где-то нахватанного, у них ничего нет.
– А лихо как пьют-то, – заметил я, – и девчонки у них интересные…
К ним действительно подсели две крали в невероятно коротких юбочках, с прическами необъятной высоты и глазами под китайца – точно девицы из фленсбургского порта. Мишка досадливо махнул рукой, и мы занялись воспоминаниями.
– Ты куда думаешь определиться? – спросил Мишка. – Здесь остаешься?
Он задел за больное место. Ведь не все мои бывшие дружки такие, как Мишка, иной из них хуже врага, да и последние не перевелись. И еще здесь на каждом шагу преследуют воспоминания…
– Уеду отсюда. Хочу новой жизни, на новом месте.
Мишка что-то заерзал на стуле, с беспокойством поглядывая на часы, потом виновато сказал:
– Ну, ты прости, мне пора. Ждут меня. – Понятно – жена… Тяпнули еще, повздыхали, затем, пожав руки друг другу, расстались. Вернее, я остался сидеть с недопитой бутылкой коньяку, а Михаил Карапетян ушел домой, к своей семье.
Какое-то хорошее чувство появилось у меня к этому смешному человеку. На столе он забыл сигареты, я закурил. Противно, погасил.
В углу все еще заседала лихая компания, шпарила по «фене», пропивала пот родительский. Тут еще появился деятель один – длинный, костлявый, одет небрежно, в изношенном коричневом костюме. Лет ему сорок, а может, и больше. Лицо – большое, угрюмое – покрыто шрамами, на руках все объясняющие татуировки. Сел за столик рядом, заказал пиво. На меня он не обращал ни малейшего внимания, но с какой-то жадной тоской стал наблюдать за компанией в углу, и вот на его равнодушном лице появилось красноречивое выражение надежды, загорелись глаза. Он, подавшись вперед, остро прислушивался к пьяному гомону за столом в углу.
Однако точно так же, как недавно Мишка, он скоро отвернулся от них, но с каким-то совершенно другим – жалким выражением разочарования на лице, словно его только что подло обманули. Это был не человек – сплошная хандра. Тут он обратился ко мне.
– Курить есть?
Я подал ему сигарету, он закурил, быстро допил свое пиво и, ни разу не взглянув в тот угол, ушел.
Смешно мне что-то стало. Видно, Мишка во многом прав: кое-кто ищет и не находит. Впрочем, кто ищет – тот найдет. Только смотря как выйдет: ищешь одно – найдешь другое…
Я встал из-за стола, направился на перрон. Скоро мой поезд.
И опять дорога. И опять ритмичный стук колес. А впереди – жизнь. Кто знает, может быть, не все еще потеряно…
ОТ АВТОРА
Уважаемые читатели!
После опубликования «Записок Серого Волка» мне поступает множество писем. Получаю письма от студентов, военнослужащих, педагогов, инженеров, словом, людей всевозможных профессий. И, разумеется, от заключенных. Многие из тех, кто имел отношение к уголовному миру, выражают благодарность за то, что мне удалось по возможности правдиво изобразить жизнь людей, живших жестокой и суровой жизнью вора. Однако недавно я получил послание (целая тетрадь, исписанная от корки до корки – кодекс воровского «закона»), в котором меня упрекают в плохом знании этого «закона». Высказывается соображение, что я, возможно, не был в «законе».
Я очень хотел бы сказать, что не был вором, хотя почти полжизни воровал и некоторое время общался также с «законниками». Вор, кем бы он себя ни считал – «законником», «честнягой», «одиночкой» – существо жестокое, беспринципное и настолько аморальное и отвратительное, что назваться им хотя бы из «тщеславия» (как выражается мой корреспондент) не делает чести никому. Это из тех явлений, которыми не гордятся нормальные люди. Мне всегда были ненавистны жестокость и подлость. А воровал и совершал другие преступления в силу обстоятельств и собственного характера тоже.
Люди, подобные мне, есть еще, и я уверен в том, что человеческое в них найдет их, сколько бы ни прошло времени. И такие люди о «законе» этом говорить не станут, они о нем забудут.
В моей же книге изображена жизнь преступника (неважно, «штопорило» он, «краснушник» или «майданник») – волка, поставившего себя против общества, стремящегося жить за счет других.
Книг о «перековке» преступников написано немало, но я вовсе не стремился создать такую книгу. Я хочу сказать в этой книге всем тем, кто потерял веру во все лучшее, потерял веру в свои силы, я хочу сказать им, что они могут стать сильными, и что не нужно бояться жизни, а нужно стремиться к ней.
Я рассказал о своей жизни для того, чтобы поддержать тех, кто ищет, по-настоящему ищет пути в жизнь. И, судя по многим письмам от заключенных, я сделал эту работу не напрасно.
Приведу выдержку из письма бывшего вора. Его пишет человек, проживший долгую и бесполезную жизнь:
«…вот я здесь. Позади десятка два с половиной неправильной жизни, а впереди… три тысячи сто десять дней заключения. Возраст солидный – 20 ноября стукнет 46 лет. Что будет – не знаю. Но жить, думаю, стоит. Вы, Серый Волк, еще раз убедили меня в этом».
Фраза из другого письма:
«Раньше, перед выходом на свободу, я строил какие-то планы, а сейчас стараюсь не думать об этом. Будь что будет. Вы знаете, иногда я придумывал для себя и для других конец такой, который удалось достичь Вам, но в глубине души не верил в достижение подобной мечты…».
Таких писем очень много. Да, люди ищут, потому что хотят жить, но они… не верят. Не верят себе, не верят другим. А начинать надо с себя. Вот об этом я больше всего хотел рассказать.