Потомок Микеланджело, стр. 51
Но разговор окончен не был.
До сих пор Наполеон ни на кого не смотрел, он говорил словно в пространство, и это было хорошо — в лоб никто обвинен не был.
Теперь он вдруг вперил свой пристальный взор в Талейрана и быстро к нему подошел. На несколько секунд воцарилось молчание. Император словно пронзал взглядом своего бывшего министра. Тот старался выдержать этот взгляд. И вдруг громким, резким голосом Наполеон произнес:
— Вы предатель и негодяй!
Талейран отшатнулся. Ему показалось, что сейчас император ударит его по лицу.
Но император — видимо, подальше от соблазна — спрятал руки за спину. Он продолжал бить Талейрана словами, бить наотмашь, яростно и беспощадно.
— Подлец, лишенный совести и чести… Вы всех продавали и обманывали, для вас нет ничего святого!.. Вы бы продали и собственного отца!..
Сановники стояли, вытянувшись в струну. По лбу Камбасереса струился крупный пот, но он его не вытирал. Лебрен открыл рот и от страха забыл закрыть его. Фуше укоризненно покачивал головой. Вероятно, он вспоминал разнос, учиненный ему после взрыва на улице Сен-Никез…
А властитель продолжал. То был один из редких приступов ярости, силу которых сановники прекрасно знали. Он уже не мог остановиться, не выплеснув всего.
Вспомнил он и о герцоге Энгиенском:
— Разве не на вас его кровь? Кто уведомил меня о месте пребывания этого несчастного? Кто подстрекал меня сурово расправиться с ним?..
Из всех присутствующих только адресат этих слов оставался абсолютно спокойным. Слегка наклонив голову, он внимательно слушал, словно боялся пропустить хоть слово из всех поношений, градом сыпавшихся на него. Его мучил только один вопрос: «Знает ли он в с е?»
— Каковы же ваши планы? Чего вы хотите? На что надеетесь?! — кричал Наполеон. — Скажите же мне! Посмейте! Ну посмейте же!..
Он знал, что ответа не будет, и не дожидался его:
— Вы заслужили, чтобы я растоптал вас. Почему я когда-то не повесил вас на решетке Карусельной площади? Но время для этого еще не упущено…
Здесь князь Беневентский стал слушать особенно внимательно. Что за этим последует? Приказ о взятии под стражу?..
Но об аресте ни слова сказано не было.
Вместо этого Наполеон, чуть выждав, бросил последние слова, полные презрения:
— Вы просто грязь, дерьмо в шелковых чулках!.. Дерьмо!.. Дерьмо!..
«Нет, всего он не знает», — с облегчением подумал Талейран.
При выходе из кабинета он с чувством собственного достоинства оглядел столпившихся придворных.
— Как жаль, что император так плохо воспитан, — пробормотал он и как ни в чем не бывало спокойно продефилировал мимо.
На следующий день к нему явился Савари.
— В какую из тюрем вы меня сейчас отвезете? — спросил князь Беневентский.
— Подобного поручения не имею, — улыбнулся Савари. — Я просто прибыл, будучи обязан сообщить вам, что вы более не Великий Шамбеллан двора.
«Только-то и всего? — подумал Талейран и чуть было не рассмеялся в лицо жандарму. — Значит, я был прав — он всего не знает».
Не теряя времени, он отправился к своему другу Меттерниху. Нужно было окончательно оформить акт продажи своих услуг Австрии, тем более в преддверии надвигающейся войны.
У сиятельного князя достало наглости продолжать появляться при дворе и делать вид, будто ничего не произошло. Он даже пытался заговаривать с Наполеоном. Но Наполеон при встречах смотрел сквозь него и не удостаивал ни словом, ни жестом.
Что же касается Фуше, то его император пока оставил на прежней должности, но фактически устранил от дел.
Глава пятая
1
К войне все было готово, но военных действий Наполеон не начинал, желая показать, что он не изменил мирным намерениям и не заинтересован в новых захватах.
12 апреля австрийцы стали перебрасывать передовые части через границы Баварии, союзной Франции. Это значило, что война началась.
Как обычно, Наполеон сразу поставил врага на место. Блестяще выиграв первое сражение, гоня перед собой эрцгерцога Карла, он направился к Вене и 13 мая овладел ею.
Но если он думал, что этим война закончится, то жестоко заблуждался. На этот раз австрийцы, два года готовившиеся к реваншу, не собирались так быстро сложить оружие. Всего через неделю французы потерпели жесточайшее поражение под Эсслингом, первое поражение, которое Наполеон (всегда трактовавший неудачи как победы) был вынужден официально признать.
В битве погиб маршал Ланн, один из талантливейших военачальников Франции.
Начался зловещий шепот: наконец-то! Зарвавшийся выскочка получил по заслугам! К двум недавним катастрофам — Байлену и Синтре — прибавилась третья, Эсслинг. Если в первых двух поражениях терпели подручные тирана, то здесь он собственной персоной получил афронт! Это значит, что конец приближается. Фортуна отвернулась от людоеда — не век же ему куролесить!..
Шептались между собой и родственники императора.
Одни со злорадством, другие со страхом.
— Боже мой, — ужасалась сестрица Полина, — теперь нас всех перережут!
Слова эти, хотя и сказанные тихо, стали достоянием гласности и передавались из уст в уста.
Но злорадствовали и ужасались не только шепотом.
Бравый майор Шилле формировал в Пруссии первые партизанские отряды. В Тироле простой крестьянин Андрей Гофер поднимал народ на борьбу и уже одерживал первые победы. В Испании маршалы Ней и Сульт отступали под натиском «оборванцев».
Даже римский папа, потерявший Рим и власть, теперь вдруг заговорил в полный голос. Пий VII, его кардиналы и многочисленные священники во всех церквах вели проповеди против «святотатца». Они утверждали и всячески внушали прихожанам, что Эсслинг — кара божья, заслуженное наказание тирану, обидчику и притеснителю католической церкви…
— Я еще не умер, — отвечал на все это Наполеон. — И католической братии отпевать меня рано.
И тут же показал, что означают на практике эти слова.
По его приказанию у папы был немедленно отобран Ватикан — его последнее пристанище, сам же Пий VII был арестован и пленником увезен в Савонну.
Так закончил свои отношения с церковью создатель Конкордата, восстановивший католицизм во Франции.
Все католики (да и не только католики) были потрясены этим актом. Он, этот изверг, осмелился поднять руку на святого отца! Да кто же теперь посмеет отрицать, что это и есть антихрист!
Между тем «антихрист» не терял бодрости. Сидя в Шенбруннском дворце, он умудрялся контролировать все, даже самые отдаленные, уголки своей империи. Он писал строгие письма родственникам, отдавал приказания маршалам, воюющим в Испании, следил за каждым шагом Фуше. В период подготовки генерального сражения, которое, по его мысли, должно было поставить точку в войне, он особенно много занимался деятельностью европейских тайных обществ, в первую очередь филадельфов.
2
Перед решающими событиями Наполеон имел обыкновение просматривать списки высшего и среднего командного состава, которому предстояло принять участие в очередном деле. Сейчас, когда он погрузился в подобный просмотр, его внимание привлекло имя полковника Жака-Жозефа Уде. Из донесений агентурной разведки император знал, что этот офицер тесно связан с филадельфами и пользуется у них особым уважением и почетом. Он тут же вспомнил о своей единственной встрече с Уде и о беседе, которая тогда произошла между ними и закончилась ничем. И вот теперь этот оппозиционер, некогда смещенный с должности коменданта одного из укрепленных островов, оказался участником кампании и одним из тех, от кого зависит исход решающей битвы.
По требованию Наполеона Уде был разыскан и предстал перед ним.
И вновь он рассматривал этого худощавого невысокого человека с черными, чуть вьющимися, коротко подстриженными волосами и внимательным взглядом серых глаз.
После затянувшейся паузы он сказал: