Потомок Микеланджело, стр. 50

— Прекратите, сир. Вы резки, а я упрям. Будем разговаривать спокойно и рассуждать, как здравые люди. А то ведь я могу и уехать…

Сказано было таким тоном, что Наполеон сразу осекся. Во все глаза глядел он на собеседника. А ведь этот и впрямь может уехать… Но откуда вдруг взялась такая прыть? Что сделало столь непоколебимым этого мягкого и ласкового византийца?..

…Если бы император французов знал о том, что произошло всего лишь несколько дней назад, он вряд ли стал бы удивляться…

С самого начала пребывания в Эрфурте Александр Павлович заметил, что князь Беневентский, находившийся в свите Наполеона, упорно ищет с ним встречи с глазу на глаз. Русский император от подобной встречи уклонялся. Талейран был ему неприятен. Царю была хорошо известна роль, сыгранная в убийстве герцога Энгиенского тогдашним министром иностранных дел. А главное, Александр не мог забыть, что в те дни Талейран прислал ему ноту с язвительным намеком на обстоятельства смерти Павла I. И все же хитрый француз добился своего. На одном высокопоставленном приеме он улучил момент, когда царь оказался вне обычного окружения, и подошел к нему.

Талейран приступил к делу прямо, без всяких околичностей.

— Государь, зачем вы приехали сюда?

Александр удивленно вскинул брови.

Не дожидаясь ответа, его собеседник продолжал:

— На вас пала благородная миссия спасти Европу. И вы в силах этого достичь, лишь во всем противостоя Наполеону…

…Как мог он отважиться на подобный шаг? Ведь он прекрасно понимал, что скажи Александр два слова Наполеону, и он погиб безвозвратно. Но Талейран был тонким знатоком человеческих душ. Он достаточно присмотрелся к царю и был уверен, что тот его не выдаст. Знал он также, что Александр его внимательно выслушает…

…При таких обстоятельствах радетель о «спасении Европы» стал платным агентом русского правительства. Но царь не ведал, что еще до этого Талейран успел продать свои услуги австрийской короне…

Хотя эрфуртское свидание закончилось теми же объятиями и поцелуями, с которых началось, Наполеон, проводив Александра, был мрачен и задумчив. Он понял, что прочный союз, на который он рассчитывал, не удался. Во всех спорных вопросах, если дело касалось России, Александр оставался непреклонным. В отношении континентальной блокады он, как и раньше, не проявлял особенного энтузиазма. Когда Наполеон намекнул на возможность и желательность брака с русской великой княжной, царь отвечал уклончиво, уверяя, что это от него не зависит. Одним словом, по всем статьям Эрфурт для французского императора означал шаг назад по сравнению с Тильзитом.

Одного лишь Наполеон добился: он мог надеяться (на ближайшее время, во всяком случае), что, отправляясь на Пиренейский полуостров, не получит неожиданного удара в спину.

Нужно было немедленно использовать эту возможность для быстрого завершения испанской войны.

Испанская война оказалась самой жестокой и кровавой из всех, которые до сих пор вел великий полководец.

Нельзя сказать, чтобы это было для него полной неожиданностью. События весны и лета 1808 года наглядно показали, что здесь полумерами не обойдешься, что его военачальники с этим делом не справились. Именно поэтому он в конце концов решил лично возглавить кампанию.

И все же он не предвидел всего, с чем ему пришлось столкнуться. Он совершенно не мог понять: почему так взъярилась против него эта нация? Неужели испанцы жалели ничтожных Бурбонов, которых он от них убрал, дав взамен прогрессивные декреты, зачеркнувшие феодализм, изгнавшие инквизицию и улучшившие экономическое положение страны? Наполеон хорошо знал историю, но в этом случае не вспомнил, что еще две тысячи лет назад вольнолюбивые иберийцы так же отчаянно бились против великой Римской державы, не желая подчиняться ее хваленым законам и ее порабощающей цивилизации…

Он обладал превосходной армией, в состав которой входили свежие силы и опытные ветераны, имел отличных помощников, был всему миру известен своим полководческим гением. А они… «Чернь», «нищие оборванцы», «грязное мужичье» — так презрительно величал император своих противников. Но это «мужичье» давало ему уроки, каких он никогда не имел от вымуштрованных армий коалиции. Он бил их, уничтожал десятками тысяч, его армия подобно огненному смерчу проносилась по Испании, но они, не зная страха, дрались и умирали за каждый город, каждую деревню, каждую пядь своей политой потом и кровью многострадальной земли.

Особенно страшной была осада Сарагоссы. Несколько месяцев держалась героическая крепость, наконец 27 января 18 09 года пала. Но еще почти три недели пришлось завоевателям усмирять взятый город! «Нищие оборванцы» сумели превратить каждую улицу, переулок, двор в новое поле боя. Используя любое прикрытие, они поливали свинцом проходившие полки, с самодельными кинжалами, кухонными ножами, железными прутьями бросались на вооруженных до зубов французов, погибая, но и губя захватчиков. Более пятидесяти тысяч испанцев вырезали солдаты маршала Ланна, не щадя ни женщин, ни детей, прежде чем полностью овладели городом.

— Какая война! — со вздохом говорил Ланн, проезжая по усыпанным трупами улицам Сарагоссы. — Быть вынужденным убивать столько храбрых или пусть даже сумасшедших людей! Эта победа наводит на тяжкие размышления…

Сопротивление Испании заставило устыдиться сателлитов Наполеона.

Зашевелилась Пруссия.

— За Пиренеями блеснул луч света! — радостно говорили австрийцы. — Пора и нам вступать в борьбу. Теперь злодей может биться с нами только одной рукой — вторая надолго парализована!..

Австрийская армия начала разворачиваться вдоль баварской границы.

Об этих настроениях и действиях Наполеон прекрасно знал. Они-то и вынудили его, не закончив кампанию, снова бросить ее на руки маршалов и лететь в Париж.

Но была и еще одна причина, заставившая императора поспешить с возвращением в столицу. Его тайной полиции удалось проникнуть в переписку, сильно компрометирующую Фуше и — в особенности — Талейрана. Наполеон еще ничего не знал об эрфуртском предательстве своего бывшего министра иностранных дел, но уже имел кое-какие материалы о его шашнях с Меттернихом. Перехваченные письма превращали предположения в уверенность. И он решил покончить с Талейраном, одновременно подыскивая замену Фуше.

Собственно, замена уже была найдена. Находясь в Испании, император окончательно решил сделать ответственным за всю полицию страны начальника жандармов генерала Савари, незадолго до этого ставшего герцогом Ровиго.

Савари Наполеон знал давно, еще с тех времен, когда, будучи генералом Бонапартом, руководил египетской экспедицией. Потом они вместе сражались в Италии. Адъютант Дезе, затем его личный адъютант, Савари первым сообщил Консулу Бонапарту о благоприятном переломе в битве при Маренго. И, быть может, именно с той минуты Наполеон поверил в него. Именно Савари поручил он грязное дело юного герцога Энгиенского, с которым его бывший адъютант справился превосходно. Но особенно хорошо Наполеон узнал его в Испании. И убедился, что этот молчаливый, внешне приятный и всегда подтянутый генерал хотя и не очень умен, но чрезвычайно исполнителен и предан ему буквально по-собачьи. С Савари император мог обсуждать любую проблему, мог дать ему любое поручение и быть уверенным, что все останется в тайне и будет выполнено безукоризненно. Именно такой человек (натура во многом противоположная Фуше) и был ему сейчас необходим…

Он прибыл в Париж 23 января. И почти сразу созвал совещание высших государственных сановников.

Все видели, что император не в духе и следует ждать разноса. Действительно, Наполеон обрушил на головы своих подчиненных целый поток обвинений и упреков. Не собираясь выслушивать оправданий, он поднялся из-за стола. Другие тут же не без облегчения вскочили по его примеру: видимо, разговор окончен, сейчас он их отпустит.