Потомок Микеланджело, стр. 47
Дождавшись, пока утихнет новый взрыв аплодисментов, Мале сказал:
— Этот документ я подписал своим именем и званием. Нам остается составить еще ряд декретов, которые прекратят войну, отменят воинскую повинность, возвратят свободу завоеванным территориям…
— А что мы предложим нашему народу? — спросил Анджелони.
— Ты знаешь это не хуже, чем я. Мы восстановим свободу прессы, культов, общественного образования, торговли, амнистируем всех политических заключенных…
На этот раз рукоплескания не смолкали очень долго.
— Тише, братья, — снова поднял руку Мале. — Чего доброго, нас услышат на улице. А там полно шпионов… Ваши аплодисменты я принимаю как одобрение нашей скромной работы. Остается назначить дату выступления…
Он внимательно оглядел притихших братьев, выдержал паузу и сказал:
— Я предлагаю 30 мая…
С этим Лекурб и возвратился в Женеву…
8
Когда он закончил свой рассказ, в мастерской Марата надолго воцарилась тишина.
— Как-то странно все это, — наконец произнес Буонарроти. — Просто не верится, чтобы горстка людей с фальшивыми указами Сепата могла в одночасье свалить колоссальную машину, в которой отработан каждый винтик…
— Но в этом же и все дело! — воскликнул Лекурб. — Когда я в частной беседе с братом Леонидом выразил подобные сомнения, он быстро рассеял их!
— Каким образом?
— А вот каким. Наполеон так отладил государственную бюрократическую машину, что она может свободно действовать и без него. Его исчезновения почти не заметят. Чиновники разных степеней бездумно исполняют (и исполнят) любой приказ, они достаточно выдрессированы и боятся только одного — потерять свои кресла. А отсюда вывод: взять власть при этих условиях не так уж трудно!
— Может быть. Но ведь потом придется ломать всю бюрократическую машину!
— Правильно. Но это — следующая задача, новый этап после того, как власть будет взята. А ломать машину — дело не легкое и не быстрое — будет уже весь народ на всей территории страны. Тогда и мы внесем свою лепту.
После раздумья Буонарроти сказал:
— Не сорвалось бы. Вспоминаю Бабефа…
— Я и сам не очень-то убежден. Но меня покорил энтузиазм этого замечательного человека. Он же верит, верит непреложно. Ну что ж, нам остается ждать — благо ждать не так уж и долго: 30 мая не за горами…
Но 30 мая ничего не произошло.
А вскоре после этого женевские филадельфы узнали: все заговорщики в Париже арестованы.
9
Мале недаром «чувствовал кожей» слежку: она велась с того самого дня, как он переселился в столицу. Впрочем, первым объектом наблюдения был все же не он. Шпики господина Фуше главную «заботу» уделяли его ближайшему соратнику и другу — Эву Демайо. Эв сам во всем виноват: он был неосторожен. Наивно считая себя среди своих, он постоянно проговаривался. И вскоре полицейские агенты имели исчерпывающие сведения о маршрутах его прогулок и разговорах, которые он вел на улице.
Базен был под подозрением давно. Особенно им стали интересоваться после истории с «Философскими письмами».
Впрочем, долгое время дело ограничивалось обычной агентурной слежкой. На совещания братьев шпикам проникнуть не удавалось, да и о самих этих совещаниях они имели весьма смутные понятия.
Но тут подоспел донос Лемуана.
Лекурб недаром отнесся к бывшему товарищу по армии с известной неприязнью: то действовала интуиция. Лемуан отнюдь не был борцом во имя республиканской идеи, надежды и планы филадельфов ему были чужды. К заговору он примкнул случайно и теперь, когда понял, как далеко зашло дело, не на шутку струхнул. Ему показалось, что за ним следят. И тогда он отправился прямым путем в полицию.
Его принял префект Дюбуа. Они были знакомы.
— Я пришел сообщить вам об ужаснейшем деле… Но прежде прошу вас дать мне честное слово, что я не буду выдан.
Опытный полицейский сразу понял, как ему повезло. Он постарался быть возможно более предупредительным.
— Не беспокойтесь, генерал. Слово честного человека, что все останется в этих стенах. Я слушаю вас…
— Совершенно невольно я стал участником страшного заговора…
…Выдавая своих товарищей и их планы, Лемуан все же побоялся назвать имя Мале. Он сказал, что во главе заговора находятся Эв Демайо и бывший генерал Гийом. Не скрыл он и того, что к заговору примкнули двенадцать сенаторов, что намечено свергнуть правительство и установить временную военную диктатуру, что ему, Лемуану, предложено командовать войсками парижского гарнизона…
Дюбуа внимательно слушал, делая по ходу разговора заметки.
Когда доносчик кончил свои сбивчивые показания, префект ободрил его:
— Вы поступили как подлинный патриот, и это будет вам зачтено. Но запомните. Я пообещал вам не выдавать вас; со своей стороны прошу хранить полное молчание о том, что произошло.
— Разумеется, господин префект.
10
Демайо и Гийом были немедленно арестованы.
На допросах Демайо все категорически отрицал, зато Гийом сразу же сдался: он подтвердил донос Лемуана и назвал имена Мале, Гийе и Корнеля.
Гийе и Корнеля взяли без затруднений. Мале, осведомленный об аресте Демайо, успел скрыться. Жандармы, нагрянувшие к нему на квартиру, кроме нескольких сабель и карабинов, ничего не нашли. Обыск у Сервана оказался более результативным. Здесь обнаружили важные документы: детальные планы заговора и список заговорщиков. Хотя имена были зашифрованы, многие из них, в том числе и имя Базена, удалось раскрыть. Это позволило быстро завершить облаву.
Из осторожности Базен держал в Париже несколько секретных квартир. Это ему не помогло: квартиры были выслежены полицией. В предместье Сен-Дени, в доме № 2, он и был задержан.
Одновременно схватили Бланше, Жакмена, Рикора, Бодемана, Флорана Гийо и других.
— Делу конец, — радостно сообщил префект своему начальнику. — Теперь с заговором все ясно.
— Мне лично ничего не ясно, — сухо ответил Фуше. — Пока лишь одни предположения…
Поведение главы министерства озадачивало ретивого Дюбуа.
Поскольку в документах Сервана фигурировало имя Антонелля, префект обратился к Фуше с просьбой о санкции на арест. Но министр отказал. Вместо этого он предложил допросить вдову Гракха Бабефа и произвести у нее тщательный обыск. Разумеется, обыск оказался безрезультатным. Ничего не дал и допрос несчастной женщины. Из попытки Дюбуа притянуть к заговору Эмиля Бабефа, старшего сына покойного трибуна, также ничего не вышло: Эмиль, путешествующий за границей по делам книготорговой фирмы, имел полное алиби.
Дюбуа был взбешен.
Встретив члена Государственного совета Паскье, он сказал:
— Мне кажется, у шефа притупился нюх. Или же, — он замялся, — господин герцог Отрантский играет в какую-то только ему одному понятную игру.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Паскье.
— А то, что он не замечает лежащего под носом и ищет то, что невозможно найти.
— Ну, ну, — проворчал Паскье. — Советую быть поосторожнее.
Он не добавил, что сам только что отправил тайный рапорт Наполеону, жалуясь на нерадивость министра полиции.
11
Наиболее лакомой добычей для департамента господина Фуше был Ригоме Базен. И не только потому, что у него на квартире было обнаружено огнестрельное оружие и множество ценных для следствия бумаг. Нет, сама фигура революционного публициста давно уже занимала полицию. История с конспиративным журналом достаточно высветлила его роль среди филадельфов. Теперь Дюбуа и Паскье рассчитывали, что допросы Базена дадут исчерпывающие материалы для подведения итогов всему делу.
Но тут они жестоко просчитались.
В отличие от Демайо, Базен не пошел по пути голого отрицания. И поначалу Дюбуа даже казалось, что цель почти достигнута. Но это было обманчивое впечатление. Базен говорил много и охотно, говорил обо всем на свете, но только не то, что от него хотели услышать.