Вокзал, стр. 29

– Колено в сторону! Выворотность в паху! Ты плохо меня слышишь? – Он грубо кричал на нее во время урока и больно бил по коленям, по спине, по рукам.

Тяжело дыша, не решаясь вытереть стекавший по лицу пот вместе со слезами, от которых перед глазами постоянно стояла пелена, она испуганно смотрела прямо перед собой, боясь сделать лишнее неверное движение. А он продолжал истязать ее возле балетного станка, как будто бы забыв, что в балетном зале еще двадцать учеников, с недоумением поглядывающих на очередную экзекуцию самой талантливой и яркой учащейся группы – Оксаны Панчук. Даже особенно злорадные из них, отдыхая после урока в раздевалке, были в недоумении:

– Да чего он к ней привязался? Девка пашет больше всех. Выворотность – дальше некуда! А ему все мало…

Казалось, Олега Павловича настолько все раздражало в Оксане, что он готов был ее убить. И потому каждый раз перед уроком характерного Оксана испытывала такой ужас, что с трудом могла переступить порог репетиционного зала.

А как-то они отрабатывали экзаменационный цыганский танец из «Дон Кихота».

Олег Павлович требовал от Оксаны, измочаленной беспрерывными повторениями партии, несовместимых вещей – женского мягкого толчка перед прыжком и затяжного мужского полета. А главное, он снова не давал отдыхать. Репетиция длилась уже почти два часа. Шестнадцатилетняя балерина была близка к обмороку. В какой-то момент она расслабленно приземлилась на ногу и, вскрикнув, больше не поднялась.

Стопа ее быстро распухла и посинела. Олег Павлович понял, что репетиция закончена, и, выругавшись, сильно хлопнул дверью. А Оксану увезли на «скорой» в травмпункт. К счастью, кости были целы. Но небольшое растяжение связок было. И потому двухнедельный покой Оксане был гарантирован.

Но через четырнадцать дней она вернулась снова в училище. И первое, что ей тогда необходимо было сделать, – это отнести акт о рабочей травме на подпись Олегу Павловичу. У Олега Павловича был в тот день выходной. И ей пришлось идти к нему в гостиницу. Для него – приглашенного по контракту на учебный год педагога из Москвы – училище снимало номер в ближайшей гостинице.

Когда Оксана постучала и вошла в номер, Олег Павлович сидел за письменным столом. Он раздраженно оглянулся на нее, и вдруг взгляд его резко изменился.

Что-то дрогнуло в его лице, и глаза сделались пронзительно-нежными. А дальше все произошло стремительно и неожиданно. Она много раз потом вспоминала эти моменты, но так и не могла уложить их у себя в голове в четкой и ясной последовательности. Только остро помнила первый его шаг к ней и резкий, грубый поцелуй в губы. Она попыталась несмело отстраниться, еще плохо понимая, что происходит. Но он жестко удержал ее лицо в своих ладонях и снова больно сжал ее губы своими. И почти сразу она почувствовала его язык, бесцеремонно вторгающийся между ее губ.

Не давая ей опомниться, его руки властно скользнули по ее спине вниз. Она, ошалело хватаясь за них, попыталась остановить его. Но он снова не дал это сделать, грубо ударив ее по рукам. И в следующую минуту она оказалось брошенной на кровать. Еще мгновение, и ее брюки были сорваны с бедер. А рубашка задрана вверх, оголяя грудь.

Он лишь на мгновение тогда смог прийти в себя и остановиться, чтобы задать один странный вопрос:

– Ты была уже с мужчиной? Ты же понимаешь, я просто не имею права быть у тебя первым.

– Была, была, – быстро зашептала она, боясь того, что он сейчас возьмет себя в руки и не решится на близость с несовершеннолетней ученицей.

Когда после она вспоминала эту их первую близость, длившуюся несколько минут, то всегда чувствовала удушливое волнение. Именно неожиданность, стремительность, властность и даже грубость придали их первому занятию любовью такое острое и ни с чем не сравнимое ощущение. Все неудобства, страхи, вопросы и размышления – что и зачем – ушли на второй план. И именно тогда она испытала первый в своей жизни оргазм. Потом были нежность, обучение искусству любви. И три месяца упоительного счастья и блаженства. А после все пошло прахом.

Беременность, отъезд Олега в Москву, где у него была семья, отчисление из училища, поиск работы в варьете ресторана, убийство партнера…

– Решение о том, с какого вокзала или аэропорта будет отправлен Кантемиров, будет принято в последний момент, – продолжал излагать в кабинете начальника вокзала Чернов. – Скорее всего, конечно, с военного аэродрома. Но мы ничего точно сказать не можем. Я надеюсь, вам понятно почему так.

Ларин кивнул.

– Но эта неопределенность не должна вас расслаблять. Наоборот, все должно быть готово к тому, что пунктом отправления станет ваш вокзал. И повторяю – все в строжайшей секретности.

Ларин подумал о том, что весь этот разговор наверняка слышит Оксана. А вдруг она кому-то об этом сболтнет? По глупости. Надо, когда фээсбэшники уйдут, предупредить ее, чтобы держала язык за зубами. Не успел Виктор Андреевич подумать об этом, как в комнате отдыха что-то скрипнуло. Ларин сразу заерзал на стуле, стараясь перекрыть подозрительный скрип. Но кажется, пронесло, и фээсбэшники ничего не заметили.

«Только этого еще не хватало». – Виктор Андреевич почувствовал, как взмокла спина.

Оксана же, устав лежать в одной позе на диване, уселась, подогнув под себя ноги.

«Да уйдут они там когда-нибудь или нет?» – с раздражением подумала она о сидевших в кабинете.

Глава 28

СЕРГЕЙ

Одна и та же жуткая картина, которая время от времени возникала в его голове почти уже полтора года, снова появилась из прошлого. Всякий раз она как будто бы прирастала к сетчатке глаза, и не было никаких сил от нее избавиться.

Его Ирка – маленькая, хрупенькая, с коротко стриженными соломенными волосами – и вдруг голая, с бесстыже разбросанными в сторону ногами, лежащая под громоздким мужским телом. Сергея невероятно поразила тогда эта огромная мужская задница, равномерно вдавливающая его маленькую девочку в скрипящую кровать.

«Как она могла оказаться под телом чужого голого мужика?» – этот странный вопрос тогда надолго парализовал его сознание. И одновременно с этим вопросом Сергей впал в такое бешенство, от которого, казалось, он не избавится никогда.

«Дрянь, сука, б…дь!» – пульсировало вместе с мучительной картинкой в его голове.

Несколько дней после того он метался по своему дому, как раненый зверь.

Казалось, любой, кто сейчас дотронется до него, просто умрет на месте от той ядовитой злобы, которая овладела всем его существом. Даже отец и мать Сергея обходили сына стороной. По ночам он то ревел, то стонал, то скулил. И лишь на пятые сутки вдруг резко затих. Это успокоило его близких.

– Ничего, сынок, – как-то утром вошла в его комнату мать. – Время лечит!

Он продолжал молчать, но вместе с тем стал потихоньку возвращаться к прежним занятиям. И никому не было понятно, что обида и злоба никуда не исчезли, а ушли глубоко внутрь. И точили изнутри еще сильнее и больнее, чем тогда, когда он давал им волю выходить наружу. Но самым страшным было то, что время от времени появлялась пульсирующая картинка – его маленькая Ирка с разбросанными в сторону ногами под огромным мужским телом, вдавливающим в кровать хрупкое девическое тело…

Как он любил свою девочку! Той бескомпромиссной любовью восемнадцатилетнего мальчика, когда весь мир, каждая минута жизни сосредоточивается в одном желании – видеть ее, слышать, быть рядом. Когда прикоснуться к ней кажется таким несбыточным и невозможным.

Сергей больше не мог спокойно видеть ни одну женщину. Он ненавидел все: мир, в котором обречен был жить, людей, которые были вокруг всегда и везде, себя со своими чувствами и болью, от которых не было никакого спасения. И тогда он принял решение!..

Поезд сбавил ход и плавно затормозил. Застучали двери вагонов. В коридорах появились люди. Во всех купе загорелся яркий свет.

Дверь купе, где ехал Сергей, без стука открыли ключом со стороны коридора.