Призрак джазмена на падающей станции «Мир», стр. 29

— Говоришь только, что в порту возле баржи есть труп, и всё. После чего тут же отсоединяешься. Уловил?

Он утвердительно кивнул, принимая трубку.

Когда мы вышли из кабинки, Карен находилась примерно в двадцати метрах от нас, высматривая то, что еще можно было разглядеть на пристани.

«Рехнуться можно, — подумал я. — Мне почти удалось привыкнуть к этому парню. Не то чтобы я находил его присутствие приятным, но, в конце концов, оно кажется мне вполне сносным».

Но я не был действующим лицом какого-нибудь дурацкого романа, в котором два типа, только что совершившие нечто подобное нашей драке, падают друг другу в объятия, разыгрывая мужественных бойцов, глубоко уважающих своего соперника.

Нужно, чтобы этот парень сыграл свою роль. Он не умер, потому что у него другое предназначение — послужить нам и пустить свору легавых по ложному следу.

— Сейчас я опишу тебе положение дел. Через десять минут сюда нагрянут копы. Через двадцать они обнаружат тело твоего кореша и «Steribox» с твоими отпечатками. Что касается нас, старик, знай, нас здесь вообще нет, мы не существуем. Только заикнись о нас — и ты кончишь жизнь в пасти крокодила, перед этим тебя еще живьем нашинкуют на мелкие кусочки. Только намекни на то, что ты видел этой ночью, — и ты исчезнешь с лица этой планеты, как будто вообще никогда не рождался. Понял меня?

Во взгляде его голубых глаз читалась тоска торчка, яростная, убийственная тоска, за которой я смог также распознать настоящий страх. Я почувствовал, что он купился на все мои россказни.

Наркоторговец кивнул головой, медленно.

— Собирай свои манатки и мотай из города, — добавил я. — Уезжай из страны. Уезжай из Африки. Ляг на дно где-нибудь на Аляске. И молись, чтобы никто и никогда не узнал, что произошло здесь этой ночью.

Мы дождались, пока он исчезнет во тьме, чтобы двинуться в противоположном направлении. Сирены полицейских машин уже слышались на другом конце порта.

Занималась утренняя заря. Когда мы, Карен и я, вернулись в отель, красно-оранжевый шар солнца показался из-за городского горизонта.

Мы потихоньку прокрались к себе в номер через задний двор.

Оказавшись в комнате, Карен бросилась к холодильнику и залпом выпила полулитровую упаковку фруктового сока, затем вскрыла дозу «эпсилона».

— Мне нужно поспать, — только и сказала моя подруга.

Я же направился в ванную и принялся промывать порезы на ладони и гематомы, обнаружившиеся почти по всему телу.

Я взглянул на отражение своей рожи в зеркале.

— Боксер, только что покинувший ринг. Неброский и элегантный, что идеально подходит для проведения международных банковских операций, — сказал я себе с иронией.

После чего вздохнул и откупорил пузырек с девяностоградусным медицинским спиртом.

Я приложил все силы к тому, чтобы как можно лучше завершить самую длинную ночь в моей жизни.

But don't step on my blue suede shoes… [84]

По возвращении в «Люксор» каждый из нас принял душ два раза подряд. Притом на обратном пути мы наскоро почистились под хилым, полусломанным краном водяного насоса для бездомных. Этого хватило для того, чтобы старый араб, спящий за стойкой, не обратил на нас внимания.

Находясь в ванной во второй раз (с нас лишние десять долларов за десять минут обливания водой сверх ежедневной нормы), я услышал, как Карен включает телевизор, принимающий спутниковые каналы. Я уловил только фоновый шум, в котором трудно было что-нибудь различить, а также шуршание помех и что-то вроде эха, как в бетонном колодце, от музыки, напоминавшей спиричуэлс, какие транслируют из Лос-Аламоса.

Когда я, еще влажный от брызг воды (что недавно орошали мое тело с интенсивностью в час по чайной ложке), вышел из совмещенного санузла, Карен в своем алом халате лежала на кровати. Глаза девушки по-прежнему лучились УФ-светом, характерным для фазы обострения вируса. Она была чертовски прекрасна, а напротив нее, на экране телевизора мелькали кадры, изображавшие станцию «Мир», всю в штриховке помех, напряженные и осунувшиеся лица космонавтов, которые по-английски говорили с Землей, слышавшей лишь жалкие обрывки их слов.

— Станции — крышка, — сказала Карен, — если только Альберту не удастся ее спасти.

— При помощи саксофона? Он оснащен антигравитационным двигателем?

Карен одарила меня грозным взглядом:

— Ты сам не знаешь, что говоришь, не знаешь, о чем болтаешь.

— А ты? О чем ты говоришь?

— Я говорю тебе о музыке сфер, я говорю тебе об искуплении грехов, я говорю тебе об убийстве Альберта Эйлера в тысяча девятьсот семидесятом году.

— Убийстве, правда? Ты уверена? Если мне не изменяет память, речь всегда шла о следах наркотика в его крови и несчастном случае — падении в воду в нью-йоркском порту. Признаюсь, я не специалист, но в любом случае не вижу здесь связи.

— Какой связи?

— Той самой, черт возьми. Связи между нами, станцией «Мир» и твоим саксофонистом…

Карен улыбнулась:

— Как ты думаешь, зачем он дал мне средство избавить нас от коррумпированного полицейского и двух паршивых хулиганов?

— Из безмерного уважения к закону и порядку, полагаю.

Я смутно помнил, что Эйлер поддерживал Партию черных пантер [85] в ходе событий конца 60-х годов.

— Хватит разыгрывать из себя идиота, а то как бы я в конце концов не поверила, что ты таков на самом деле. Он дал мне это в обмен.

— В обмен? В обмен на что?

— В обмен на выход из лимба, [86] из вод Ист-Ривер или с этой падающей станции, что для него означает восстановление равновесия, Баланса Справедливости, если угодно.

— Я ни черта не понимаю из того, о чем ты рассказываешь. Что это за штука с обменом? Это символический обмен? Играешь в психоанализ?

— Нет, в Откровение. Не хватает всего одного элемента, чтобы собрать всю головоломку, и тогда Альберт Эйлер сольется с бесконечностью. Мы собрали почти все, необходимое для этого фокуса.

— Фокуса? Бог теперь устраивает фокусы? Он — иллюзионист из цирка «Barnum»? [87]

Улыбка Карен становилась все шире, но глаза по-прежнему смотрели куда-то внутрь, настроившись на несущую частоту ее ДНК.

— Тем вечером, в тысяча девятьсот семидесятом, Альберт дал убить себя двум мерзавцам-наркоторговцам которым он очень много задолжал. Мрачная история. Они избили его, вкололи ему смертельную дозу наркотика и бросили в воду в порту.

Я молчал на протяжении доброй минуты. События минувшей ночи вновь прошли перед моим мысленным взором.

Два человека впрыснули Эйлеру смертельную дозу наркотика, а затем швырнули в Ист-Ривер. Мы тоже убили мужчину подобным образом — на другом краю океана, прямо посреди торгового порта. Между этими двумя действиями явно имелась какая-то взаимосвязь, некая метка, функциональная асимметрия, нечто бесконечно таинственное.

— Но… А коп? Какую роль во всем этом играл Месауд?

— Один коррумпированный коп из NYPD [88] обнаружил, а затем скрыл правду об убийстве, он сцапал обоих наркоторговцев, но заставил их платить ему за молчание, и так продолжалось долгие годы. Этот мерзавец досрочно вышел на пенсию, и Отдел внутренних расследований не успел схватить его за руку. Они все преспокойненько скончались от старости, за исключением одного из наркоторговцев, который до сих пор жив. Полагаю, он обретается где-то в Северной Каролине. Видишь, все сходится, каждый элемент оказывается на своем месте. Все синхронизировано.

Несколько секунд я размышлял над услышанным.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я же тебе говорила: я принимаю все переговоры со станции. Альберт знает, как он умер, но в данном случае он абсолютно одинок. Если он хочет сбежать из лимба, ему нужны сначала жертвы, а затем снятие покрова с Тайны. Жертвы мы ему обеспечили, а снятие покрова с Тайны… именно для этого, собственно, и нужна станция «Мир». Альберт должен суметь передать оттуда сигнал на всех радиочастотах мира, вновь сыграть самые великие свои произведения.