Телевидение, стр. 3

Никитинцы уже не однажды пользовались своим изобретениям на “горячих” съемках, к зависти толпы коллег, даже со стремянок ловящих в объективы вместо лиц героев репортажа лишь спины друг друга.

— Вить, панорамку дай, а потом — на дом, — негромко распоряжался Валера, пристально вглядываясь в экран мониторчика. — Смотри, от строения справа ничего не осталось. Задержи чуть, сейчас полыхнет, и будет видна глубина воронки. Е-мое, да там дна нет! — воскликнул он. — Там у Бобо, по слухам, вроде гараж был. Если его подорвали, то где же машина? Неужели в клочки разнесло?

— А может, дом взорвали? Смотри, и галереи полыхают, и сам дом, и сарай слева.

— Это не сарай, а конюшня. Он же был пятиборцем и, говорят, держал тут целый табун. Гарцевал иногда как лорд английский. Благо места полно — целый гектар.

— Неужели лошади там горят? — забеспокоился Носов, очень любивший животных. — Снимай, снимай — пожарные никак ворота не откроют. Во! Открыли!

— Держи, держи кадр! — заорал Никитин. — Это же фантастика!

По упавшим воротом проскакали три обезумевших полыхающих коня. К счастью, горели не сами лошади, а сено, упавшее на них с чердака конюшни. Живые факелы заметались по двору, постепенно угасая, по мере того как сено слетало с крупов. Пожарные тут же направили на несчастных животных струи воды, и от них клубами повалил розовый пар.

— Вот это кадры! — задохнулся от профессионального счастья Валерий.

— Не возьмут их у тебя в “Дайвере”, — охладил его пыл Носов. — Ваша Загребельная — активистка защиты животных и сочтет это негуманным.

— Ага, а отрезанные головы из Чечни — это верх гуманизма? Их же неделю крутили во всех новостях. А тела на Пушкинской? А тут всего лишь несгоревшие лошади.

— Что поделать, так уж мы устроены, — философски заметил Виктор. — Братья меньшие самые любимые… Но где же тачка Бобо?

— А это мы сейчас выясним, — пообещал Валерий, всматриваясь в экран и одновременно вытаскивая мобильник. — Это я, — сказал он в трубку. — Где машина?

Один из милиционеров на экране поднес руку с телефоном к уху, оглянулся и отошел в сторону от коллег.

— Слушай, тут такое дело… Ты видишь что-нибудь? — спросил капитан.

— Тебя — как на ладони.

— Лихо. Так вот, нас оттопыривают. ФСБ все берет в свои руки. Я тебе позже все расскажу.

— Какой позже! — закричал Никитин. — Мне же нужно все перегнать через час или вообще забыть об этом деле. Дай хоть что-нибудь.

— Спалишь ты меня, Валера, — вздохнул капитан. — Ладно, вот тебе минимум: машину точно подорвали, то ли дистанционно, то ли особой установкой на выключение движка — есть такая новая фишка, федералы сказали. Рвануло обычно — под сиденьем грамм на двести. Тела в кабине нет. Он, наверно, вышел залить бензин.

— Так где же тело и машина? Я их не вижу — провалились, что ли? — нетерпеливо спросил Никитин.

— ”Где”, “где”… За дом ее забросило. У этого жлоба под гаражом целая цистерна была врыта — он же раньше половину городских заправок “крышил”.

Обратный удар по шлангу, пары, взрыв. Но федералы с пожарными собираются гнать “неосторожное обращение”. Взрыв им не нужен. Усек? Так что любой ценой сними тачку, или она вовсе исчезнет. Все, на меня уже косятся.

Милиционер на экране убрал трубку и подошел на зов начальства, вертя пальцем у виска и выразительно изображая руками пышный бюст.

Вот хитрец, соврал, что жена звонила, догадался Валера.

— Да, сложное дельце, — произнес он. — Как бы машину снять, которая за дом улетела?

— Вертолета у нас пока нет, — мрачно ответил Виктор. — Может, Чак?

— Да, вся надежда на него. Что-то не видно нашего Рейнджера. Позвоню.

Он набрал другой номер и сообщил еще едущему Мелихову, что нужно делать.

Через минуту в ста метрах от участка Бобо остановился мотоциклист и исчез в кустарнике, растущем вдоль дороги. Вскоре его голова в черном шлеме возникла над тыльной стороной ограждения особняка и некоторое время плавно вертелась из стороны в сторону, поблескивая катафотом в отсветах пламени. Эти яркие вспышки заметил один из милиционеров, стоящий у остова автомобиля погибшего олигарха, и рванулся к забору. Голова исчезла. Спустя пять минут к съемочной “Ниве” подкатил тот же мотоциклист, но уже без шлема. Его длинные светлые волосы были забраны на затылке в пучок, схваченный шнурком.

— Ну что, успел? — спросил Никитин.

— Сделано в лучшем виде, — ответил Чак.

— Так, Серый, теперь мчи к “Зимнему” и пошустри. Похоже, что машину Бобо зарядили там во время концерта, да так, чтоб она рванула не в толпе, а дома. Гуманисты работали. Кассета-то есть еще?

— Обижаешь, начальник, — хмыкнул Сергей.

— Назад не торопись, материал понадобится лишь к вечеру, если, конечно, что-нибудь наскребешь. Звони, коли что.

"Хонда” взвыла на полных оборотах, и Чак, сделав “козла” на заднем колесе, умчался в сторону Северного.

Позвонил он неожиданно быстро.

— Валера, тут на “Северной” ЧП.

— Что случилось?

— Вся площадь забита. Народ не пускают в метро — говорят, неполадки какие-то с автоматикой. Люди ругаются, первый поезд ушел, и все, движение прекратилось. Во, мужики какие-то вышли в касках. В глине с головы до ног. Неужели авария?

— Разберись там, поснимай, послушай. “Зимний” пока отложи. А я лечу на Чапыгина — нужно наш материал перегнать в Москву, пока он жареный. Там ребята смонтируют. Действуй, а мы по дороге на “Десятниково” заскочим — может, что-то удастся узнать.

На станции “Десятниково” выяснилось, что поезда на “Северную” не идут “по техническим причинам”. Пришедшие из центра составы перегоняют через съезд и отправляют обратно. Пассажирам, едущим до конечной станции, диктор монотонно советовал добираться наземным транспортом. Валерий пытался хоть что-то выведать у дежурной по станции, но она ссылалась все на те же технические причины.

Вскоре стало известно, что это за причины: из тоннеля в сторону центра медленно выполз поезд в потеках воды и грязи. Двери с трудом открылись, из них вышли пассажиры, явно пострадавшие в результате какой-то аварии. Кто-то прихрамывал, кто-то потирал ушибленные места. Для кого-то пронесли носилки из каморки дежурной.

— Что случилось? — спросил Валерий у хмурого мужчины, уже жалея, что с ним рядом нет Чака в чудо-шлеме: камеру в метро без спецразрешения пронести невозможно.

— Да ехали как всегда, а потом он как тормознет! — злобно сказал мужик. — Этим лимитчикам только дрова возить. А теперь вот назад привезли! Я же на работу опоздал, а у нашего хозяина с этим строго. Пойду справку требовать у козлов.

— Как “назад”? Вы куда ехали-то?

— Да на “Северную” же! Похоже, путь туда закрыт. Автоматика подвела, что ли…

Никитин пробежал к бывшему первому вагону поезда, ставшему последним, и понял, кому несли носилки. Лобового стекла у кабины не было, рама окна была забрызгана кровью, а на “короне” — так называют верхние фары поезда метро — плотно сидел кусок сочащейся влагой глины, нашпигованный бетонными осколками.

— А оттуда поезда не шли? — спросил Никитин у бомжа, сидящего в тепле на лавочке.

— Я тут с открытия греюсь, — ответил тот, — так пока не было.

Валерий позвонил в Москву, самому Гуровину, — новость того стоила. Надо было получить добро на подробную разработку и карт-бланш на расходы, если не будет возражений.

"Еще бы он возражал, — подумал Никитин, слушая гудки в мобильнике. — Все, что плохо для Питера, плохо для Хозяина. Все, что плохо для Хозяина, совсем неплохо для его бывшего подчиненного, взлетевшего на самый верх. И, значит, вестнику потом наверняка зачтется. А нам что? Нам нужно рейтинг канала поднимать: он наш кормилец”.

— Да, — ответил мобильник голосом Гуровина.

Москва

Леониду Крахмальникову не нравились ни собственное имя, ни фамилия. Сейчас он ехал к логопеду, потому что ему не нравилось и собственное произношение. Он вообще слишком много внимания уделял внешнему. На ночь натягивал на голову вышедшую из моды еще в пятидесятых капроновую сеточку, чтобы волосы лежали ровнее, а прическа молодила, мазал лицо кремом, а по утрам так тщательно брился, что только разве кожу не снимал. Маленькая складочка на выглаженной рубашке могла стать поводом для утреннего громкого скандала, а пушинки на пиджаке он снимал так тщательно, что это уже превратилось в навязчивость. Впрочем, эти слабости были вполне объяснимы и даже необходимы Крахмальникову — он был телеведущим. И не просто одним из. А первым из.