Тайна желтой комнаты, стр. 8

И вдруг, за несколько недель до событий, которые нас занимают, в Париже разнесся слух, которому вначале никто не придал значения – настолько это казалось невероятным: мадемуазель Станжерсон соглашалась наконец воздать должное неугасимой пылкости г-на Робера Дарзака! И только после того, как стало известно, что сам г-н Робер Дарзак не спешит опровергать эти разговоры о предстоящей свадьбе, все сошлись на том, что каким бы невероятным ни казался этот слух, в нем, возможно, есть доля истины. В конце концов в один прекрасный день г-н Станжерсон после окончания заседания в Академии наук заявил во всеуслышание, что свадьба его дочери с г-ном Робером Дарзаком будет отпразднована в узком кругу в замке Гландье сразу же после того, как они с дочерью закончат доклад, в котором будет подведен итог их работ над распадом материи, то есть, иными словами, над обращением материи в эфир. Новобрачные должны были поселиться в Гландье, и зять собирался внести свой вклад в дело, которому отец с дочерью посвятили всю жизнь.

Не успел еще мир науки опомниться от этой новости, как стало известно о покушении на мадемуазель Станжерсон, совершенном при исключительных и даже, можно сказать, фантастических обстоятельствах, о которых мы уже рассказывали и которые наш визит в замок должен был более или менее прояснить.

Я без всяких колебаний решил сообщить читателю все эти подробности о прошлом, которые стали мне известны в результате моих деловых отношений с Робером Дарзаком, дабы, переступая порог Желтой комнаты, читатель был осведомлен обо всем не хуже, чем я сам.

Глава V, В КОТОРОЙ ЖОЗЕФ РУЛЬТАБИЙ ОБРАЩАЕТСЯ К Г-НУ РОБЕРУ ДАРЗАКУ СО СЛОВАМИ, ПРОИЗВОДЯЩИМИ ОПРЕДЕЛЕННЫЙ ЭФФЕКТ

Уже несколько минут мы с Рультабием шли вдоль стены, окаймлявшей обширные владения г-на Станжерсона, и уже увидели калитку, когда внимание наше привлек человек, который, склонившись над землей, настолько, казалось, был чем-то поглощен, что даже не заметил нашего появления. Он то наклонялся низко, чуть ли не ложась на землю, то выпрямлялся, внимательно разглядывая стену, затем, взглянув на свою ладонь, в которой что-то держал, начинал широко шагать и даже пускался бегом, потом снова смотрел на правую ладонь. Рультабий жестом остановил меня:

– Тсс!.. Фредерик Ларсан за работой!.. Не будем ему мешать.

Жозеф Рультабий буквально преклонялся перед знаменитым полицейским. Лично мне не доводилось видеть Фредерика Ларсана, но я много слышал о нем.

Дело о золотых слитках в Монетном дворе, которое он распутал, тогда как все уже были готовы отступиться, и арест взломщиков сейфов в банке «Креди универсель» – эти деяния прославили его имя. В ту пору – ведь Жозеф Рультабий не успел еще представить неоспоримых доказательств своего блестящего таланта – Ларсан слыл человеком, способным распутать нити самых таинственных и непонятных преступлений. Его слава гремела на весь мир, и нередко полиция Лондона или Берлина или даже Америки призывала его на помощь, ибо национальные инспекторы и сыщики, исчерпав свои возможности, признавали себя побежденными. Поэтому нечего удивляться тому, что, как только возникла тайна Желтой комнаты, начальник полиции сразу же вспомнил о своем неоценимом подчиненном и телеграфировал в Лондон, куда Фредерик Ларсан был направлен по делу о похищении ценных бумаг, чтобы тот немедленно возвращался. Фредерик, которого в полиции называли великим Фредом, надо думать, поспешил вернуться, по опыту зная, что, раз решили его побеспокоить, значит, нуждаются в его услугах, и потому в то утро мы с Рультабием застали его уже за работой. Вскоре мы поняли, в чем она состояла.

Итак, озабоченно поглядывая на часы, которые он сжимал в правой ладони, Фредерик Ларсан подсчитывал минуты. Потом он вернулся назад, снова проделал тот же путь и остановился у входа в парк, еще раз посмотрев на часы, затем положил их в карман, обескураженно пожал плечами, толкнул калитку, вошел в парк, запер калитку на ключ, поднял голову и только тогда заметил нас сквозь решетку. Рультабий бросился к нему, я – следом за ним. Ларсан ждал нас.

– Господин Фред… – начал Рультабий, снимая шляпу и всем своим видом выражая глубочайшее почтение – почтение более чем искреннее, ибо юный репортер не уставал восторгаться прославленным полицейским. – Не могли бы вы сказать нам, в замке ли в настоящий момент господин Робер Дарзак? Перед вами один из его друзей из парижской адвокатуры, он хотел бы поговорить с ним.

– Не могу вам сказать, господин Рультабий, – ответил Фред, пожав ему руку, так как несколько раз уже имел случай встречаться с моим другом во время самых сложных расследований. – Я его не видел.

– Наверное, сторож знает, – заметил Рультабий, указывая на кирпичный домик, дверь и окна которого были закрыты, хотя, судя по всему, именно там должны были обретаться верные стражи поместья.

– Сторож с женой ничего не смогут вам сказать.

– Почему же это?

– Потому что полчаса назад их арестовали!

– Арестовали! – воскликнул Рультабий. – Так, значит, они преступники?

Фредерик Ларсан пожал плечами.

– Когда не можешь арестовать убийцу, – с видом высокомерной иронии заявил он, – всегда можно позволить себе роскошь обнаружить сообщников!

– Это вы велели арестовать их, господин Фред?

– Ну нет! Что за глупости! Я их не арестовывал, во-первых, потому, что почти уверен в их непричастности к делу, а во-вторых…

– А во-вторых? – с беспокойством переспросил Рультабий.

– Во-вторых, потому… Да так, ничего, – оборвал сам себя Ларсан, тряхнув головой.

– Потому что сообщников нет и быть не может! – шепнул Рультабий.

Фредерик Ларсан резко остановился, с интересом взглянув на репортера.

– Вот как! Стало быть, у вас есть свой взгляд на это дело… А между тем, молодой человек, вы ведь ничего не видели… вы даже не смогли еще проникнуть сюда…

– Я проникну.

– Сомневаюсь… Приказ строгий.

– Я проникну, если вы поможете мне увидеться с господином Робером Дарзаком… Сделайте это для меня… Мы ведь старые друзья… Господин Фред… прошу вас… Вспомните, какую великолепную статью я написал о вас в связи с золотыми слитками. Скажите только одно словечко господину Роберу Дарзаку, ну пожалуйста!

В этот момент выражение лица Рультабия было просто комично. На нем было написано такое непреодолимое желание переступить этот порог, за которым скрывалась непостижимая тайна, оно так красноречиво молило, причем не только губами и глазами, но каждой своей черточкой, что я не в силах был удержаться от смеха. Фредерик Ларсан, точно так же, как я, не мог оставаться серьезным.

Тем не менее, стоя по ту сторону ограды, Фредерик Ларсан преспокойно положил ключ к себе в карман. Я разглядывал его.

Это был человек лет пятидесяти. Голова его была красива: волосы с проседью, матовый цвет лица, четко очерченный профиль, лоб выпуклый, подбородок и щеки тщательно выбриты, над верхней, тонкого рисунка губой усов не было; небольшие глаза смотрели вам прямо в лицо, их испытующий взгляд вызывал удивление и тревогу. Роста он был среднего, довольно стройный, выглядел элегантно и внушал симпатию. Ничего общего с вульгарным полицейским. Это был великий артист своего дела, причем сразу чувствовалось, что он это знает и имеет высокое мнение о своей особе. Во время разговора в тоне его ощущался некоторый скептицизм и разочарованность. Столь странная профессия заставила его, верно, повидать немало преступлений и всякого рода мерзости, поэтому оставалось только удивляться, как это у него не «задубели чувства», по забавному определению Рультабия.

Ларсан повернул голову на шум экипажа, подъехавшего сзади. Мы узнали кабриолет, который увез со станции Эпине судебного следователя и его секретаря.

– Пожалуйста! – молвил Фредерик Ларсан. – Вы хотели поговорить с господином Робером Дарзаком – он перед вами!

Кабриолет был уже у ворот, и Робер Дарзак попросил Фредерика Ларсана открыть их ему, так как он очень спешит и у него едва хватит времени вернуться в Эпине, чтобы поспеть на ближайший парижский поезд, и тут он узнал меня. Пока Ларсан открывал ворота, г-н Дарзак успел спросить, что привело меня в Гландье в такой трагический момент. Только тогда я заметил страшную бледность и выражение бесконечного страдания на его лице.