Дельфания, стр. 7

— Мир тебе, Владимир! — произнесли старики в один голос.

— Кто вы и откуда? — спросил я и вновь попытался встать, но не смог, ибо какая-то сила будто приковала меня к дереву.

— Мы твои друзья, — сказал тот, что пониже ростом, и улыбнулся. — Нечто не узнал?

— Да нет, вы ошибаетесь, я вас вижу впервые, — произнес я.

— А ты приглядись повнимательнее, — подхватил тот, что повыше.

— Нет, — твердо сказал я. — Раньше я вас никогда не видел.

— Не видел! — вместе заулыбались странники. — Каждый день с нами встречался, а теперь не признал. Вот как! — и они посмотрели друг на друга.

Мало того, что все происходящее было нелепо, так и сам тон беседы вовсе завел меня в тупик. Все это мне даже показалось неким розыгрышем, только не к месту и не ко времени такие шутки.

— Я вас не знаю, отцы, — повторил я.

— Ну что ж, — сказал тот, что потолще, — Я — Часовня.

— А я — Колоколица, — сказал худой.

После этих признаний меня пот прошиб. Я пристально вглядывался в их лица, и внутри у меня что-то застонало и похолодело. Бог мой! Вдруг начал понимать я. И ведь, верно, похожи! Да только это разве возможно? Острая, как лезвие, скользнула в моем мозгу догадка: наверное, у меня что-то с головой, может быть, на почве пережитого?

— Нет, Владимир, не волнуйся, — произнес Часовня. — У тебя с головой все в порядке.

Они и мысли читать могут, осенило меня.

— Можем. Но главное, для чего мы пожаловали к тебе, так это сказать, чтобы ты не кручинился и не горевал о нас. Это ведь для людей мы сгорели, а на самом деле нас Господь к Себе забрал. Если сказать по-вашему, по-мирскому, так мы перешли через огонь в другой способ существования — невидимый обычному взору.

— Бессмертный вид у нас теперь, — пояснил высокий странник.

— Мы теперь на небесах, — сказал Часовня. — Нас можно там увидеть, если очами души в небо смотреть.

— Так что живы мы, Владимир, и невредимы, только стали другими. Огонь-то невежество сжигает, а любовь и красоту окрыляет, делает вечной, небесной.

Я старался переваривать услышанное, насколько это было возможно в такой ситуации.

— Что же мне теперь делать? — спросил я. — Как жить дальше?

— А дальше, добрый человек, для тебя начнется новый путь.

— Что же это за путь?

— А путь этот без пути! — приглушенно и таинственно произнес Часовня.

— Как же это понять — путь без пути? — недоумевал я.

— Начало пути, это когда нужно строить вещественные, материальные храмы, чтобы были стены и ученик в них возрастал и мужал. На это время дается и карта, и указания, куда идти, что и как делать. Но как вырастет ученик — стены ему более не нужны, начинается путь без карты, без стен, без указаний. И тогда приходит пора строить внутренний, духовный, так называемый СЕБЕНСКИЙ храм! — торжественно проговорил Колоколица.

— Вот-вот, — вторил ему Часовня. — Вещественные храмы ты научился строить, теперь учись строить духовные — в сердце и в душе своей. Это и есть путь без пути.

— А строить храм в душе своей, — подхватил Колоколица, — куда сложнее, нежели из бревен или камня. Люди-то научились материальному строительству, а вот духовному еще нет. Не всякому под силу такое, но дело это самое главное и важное. Ибо Господу разве постройки ваши нужны? Разве украшения и подношения? Нет! Ему любящие сердца ваши и светлые души нужны — вот что ждет Создатель от людей.

Эти наставления странных старцев настолько поразили меня своей простотой и глубиной, что я не решался что-либо сказать. Их слова будто пелену с глаз моих сбросили и обнажили то, над чем я так долго и мучительно бился.

— А мне уж стало думаться, что, может быть, Всевышний наказал меня. Ведь я так любил вас, а у меня отняли это, — вымолвил я. — Больно это. Очень.

— Не наказывал тебя Господь, — произнес с мягкостью и лаской Часовня. — А выталкивал тебя на новый путь, в новую жизнь. А боли твои и страдания — это боли нового рождения. Женщина в родах стонет и плачет, а потом рождается жизнь — жизнь подлинная, светлая, божественная. И твоя боль, Владимир, — боль потуг, которые выталкивали тебя из прежней утробы в жизнь без рамок, стен, оболочек, в жизнь, где между тобой и Всевышним уже ничего не будет стоять. Где ничто не будет препятствовать воспринимать Его непосредственно.

— Радоваться ты должен! — улыбнувшись, воскликнул Колоколица. — В новую жизнь родился, а он, на тебе — горюет!

— Так как же понять самому-то было? — защищался я, а внутри что-то уже ожило и забило еще маленьким, но все-таки родничком надежды.

— Ничего, ничего. Жизнь твоя только начинается, — торжественно заключил Часовня. — Ждет тебя впереди такое счастье и праздник, что и представить себе не можешь!

— Так что же мне делать, старцы, скажите? Не томите, — умоляюще спросил я.

— Сказали мы тебе все, что нам надобно было сказать тебе, Владимир. О большем нас не спрашивай. Пора нам, — засобирался Часовня.

— Ну хотя бы одно словечко! — взмолился я, испугавшись того, что старцы уйдут, а я чего-то у них не выспрошу.

— Хорошо, — сказал Часовня, приостановившись, тем временем как Колоколица уже почти скрылся в зарослях молодого лесняка. — Запомни имя Иларион. Прощай, Владимир! Мир сердцу твоему, — подытожил Часовня и скоро поспешил за Колоколицей…

Вдруг я открыл глаза и понял, что крепко уснул. Ноги затекли, и у меня не получилось сразу встать. Из-за ствола дуба я выглянул на Ассоль, та безмятежно спала на боку. Вокруг было тихо, изредка доносились птичьи голоса. Значит, это был сон! Как странно, думал я и растирал ноги, в которых тысячи мелких иголочек кололи во все стороны.

Наконец Ассоль подняла морду, посмотрела на меня и потянулась.

— Ну что, Ассоль, выспалась? — спросил я собаку.

А та уже отряхивалась и вертела хвостом, предвкушая поход.

— Пойдем домой. Вот только заглянем на источник и попьем воды.

Впервые за последние месяцы я почувствовал, что с сердца у меня будто камень свалился, и я начал даже шутить. Собака, учуяв игривое настроение хозяина, подскочила ко мне, встала на задние лапы и лизнула в лицо, угодив своим носом прямо мне в губы.

— Тьфу ты! — отплевывался я. — Ну, хватит!

Но ее уже было не остановить. Она бегала вокруг меня, нападала, убегала, потом стала носиться со всей прытью, совершая прыжки через поваленные деревья, зарывалась в сухие листья, оглашая лес радостным лаем.

Жизнь продолжалась, а точнее, начиналась новая. Вот какая, это еще нужно было понять, а самое важное, нужно было уразуметь, что же такое путь без пути и кто такой Иларион?

Часть II.

ПУТЬ БЕЗ ПУТИ

Глава 1. КОНСТАНТИН И МАРИЯ

Константин и Мария жили в небольшом городке, затерянном в казахстанских степях. Константину было сорок лет, когда он встретил Марию, девушку двадцати пяти лет, и женился на ней. У него это была уже вторая семья. Первый брак для Константина был изначально неудачным. Его первая жена Елена была чрезвычайно эгоистична, заносчива и стремилась к сытой и обеспеченной жизни. Внешность у Елены была весьма соблазнительная, и она с детства привыкла находиться в центре внимания мужчин. Она относилась к той категории женщин, на которых, как пчелы на мед, слетались мужчины. Конечно, Константин всеми силами старался сделать их семейную жизнь счастливой. Кроме основной работы на горно-обогатительном комбинате, он всегда подыскивал побочные заработки и специализировался на ремонте квартир. Через год после женитьбы с Еленой у них родилась дочь Юлия. Константин всегда мечтал иметь дочь, и его мечта сбылась.

В Юленьке он не чаял души, а, кроме того, в глубине сердца надеялся, что Елена наконец успокоится и найдет в семье то, чего ей не хватало для полного счастья. После рождения дочери Константин работал еще больше, стараясь обеспечить семью всем необходимым. Приходил домой за полночь, трудился и в выходные дни. Может быть, это было его ошибкой, ибо он меньше уделял внимания семье и, возможно, это и привело к тому, что Елена встретила другого мужчину, полюбила его и ушла к нему вместе с дочерью. Впоследствии Константин долго и мучительно корил себя за то, что упустил Елену, искал в себе причины разлада, занимался самобичеванием. Но самую большую боль он испытывал из-за разлуки с дочерью. Елена с новой семьей переехала в другой город, и Константин только раз в год мог приезжать к Юленьке.