Отель, стр. 64

В первые минуты Чарли решила, что настрадается вдоволь, когда окажется одна, никому не покажет своих слез. Но вот теперь она одна, а слез нет. Она не может плакать. Внутри все замерло, болезненно застыло, и не рвется наружу крик, не катится слеза.

Она знала, знала, что так будет. Знала и толкала его в спину: давай решай, с кем ты? Он решил. И это его убило.

Нет, не абстрактное «это» и даже не конкретно чеченцы. Она убила его.

Чарли мучительно вспоминала хоть один американский фильм, в котором могла бы найти ответы на свои кричащие вопросы, – не было таких фильмов. Все, что раньше казалось ей глубоким и тонким, сейчас виделось тупым, мелким и примитивным. И даже ее любимый «Основной инстинкт» выглядел теперь только ловкой поделкой.

А без ответов она не могла. Она действительно сойдет с ума, если не поймет, что ей делать дальше, как жить, быть и стоит ли дальше быть?

Чарли и не подозревала, что извечными вопросами русской интеллигенции как раз и были – кто виноват? что делать? быть или не быть?

Эту страну можно любить, можно ненавидеть, можно не обращать на нее внимания, но эта шестая часть света таит в себе какую-то непостижимую загадку. Всем так хочется попроще, а Россия говорит: ой, ребята, все так сложно.

Так вот что это – загадочная русская душа.

Чарли почувствовала ее первые признаки в себе давно, а сейчас с удивлением обнаружила, что эта душа в ней не мучает ее, а, наоборот, несет утешение, правда какое-то странное утешение. Душа подсказывала ей, что страдания – это хорошо, что человек вообще живет для страданий, а не для радости.

Чарли взглянула на икону, когда-то подаренную ей Метью. Ну конечно, у Богоматери такое мученическое лицо. Вот в чем смысл. Русские любят беды, они их зовут, они их приманивают. И с этим ничего не поделаешь.

Чарли упала головой на стол и расплакалась.

Слезы лились легко и светло. И ей становилось легче. Ей становилось почти что хорошо.

Ведь только в России говорят: поплачь, легче станет.

Звякнул на столе селектор.

Чарли неохотно отвлеклась от своих слез.

– Госпожа Пайпс, – послышался голос Карченко, – господина Калтоева выносят. Вы не хотите… попрощаться?

– Сейчас иду, – ответила Чарли. Еще пять минут назад она и не подозревала, что может произнести эти слова.

А теперь сказала просто и естественно. Горе надо пить до конца.

Глава 64

Шакир был весел, как бывают истерически веселы смертники. Впрочем, он не разбирался в своем веселье, да и вообще рефлексии ему были чужды и даже не известны. Какое-то чутье охотника, горца вело его по жизни. Он знал две очень простые истины: слова ничего не стоят, но приносят большие деньги. И еще: смерть решает все вопросы.

Когда-то, когда из автопарка, где он работал секретарем парторганизации, увольняли водителя за проявление религиозных и националистических чувств, Шакир усвоил первую истину. Несчастного водилу он знал хорошо. Был на его свадьбе, тот нередко подвозил его домой. Они говорили о Чечне, о чеченском народе, о его страданиях. И Шакир напитывался чувством обиды за себя и своих соплеменников.

Но когда готовили партсобрание, на котором ему предстояло выступить с обвинительной речью, он вдруг понял, что не сможет. Парня гнали ни за что. Тот был чудаком – на закате, что бы там ни происходило, он выходил во двор, стелил коврик и совершал намаз. Если ехал – останавливал машину, если сидел на совещании – выходил, если разгружал машину – бросал все. Шакир позвонил накануне в райком и сказал, что болен, не сможет провести собрание.

Райкомовский секретарь ему не поверил. Он долго выслушивал Шакира, а потом сказал:

– Ты не понимаешь, да? Это политическое дело. Это не игрушки. Тебя никто не просит стрелять в него. Ты просто встанешь и скажешь.

И эти слова показались Шакиру удивительно мудрыми. Действительно, ну что такое слова – какой-то мгновенный звук. Вот они были, и вот их нет.

Он выступил на собрании, он заклеймил водителя. А потом пошел к нему домой и сообщил о своем открытии – это же были просто слова, пусть тот не обижается. Когда все стало позволено, Шакир первым выбросил свой партбилет, потому что и это была просто бумажка, просто пустые слова.

Сначала он возил в Нальчик цистерны с краденым бензином, потом уже за него это делали другие, а он был вторым в этом прибыльном деле. И вот тогда на трассе появился милиционер, который стал сильно досаждать бизнесу Шакира. Есть же такие идиоты. Ему пытались давать деньги, а тот упирался. Ему грозили, а он еще злее становился.

И тогда Шакиру посоветовал его начальник:

– Убери его.

Шакир испугался. Он никого никогда в жизни не убивал.

На неделю заперся на своей даче и сидел как бирюк, мучительно соображая, что же делать?

Советовался со своими ребятами, но и те видели один выход – вредного милиционера надо убить.

– Я не смогу, – сказал Шакир начальнику. – Я не убивал никогда.

– Ну и что? Тебя никто не просит резать его ножом, отрубать голову, ты просто выстрелишь в него – и все. Ты что, боишься, что тебя поймают?

Нет, этого Шакир не боялся. Что-то, впрочем, мучило его. Он не знал этому названия, но, может быть, это была совесть.

– Смотри, – сказал начальник, – курицу ты убиваешь, барана убиваешь. Тебе не страшно, хотя крови много. А почему? Потому что так нужно тебе. Этого мента нужно убить, понимаешь? Нет разницы.

И это тоже показалось Шакиру очень мудрым. Если нужно, то в чем дело?

Он поехал ночью к посту ГАИ и выстрелил в милиционера. Потом оказалось, что убил одним выстрелом. Почему? Да потому что так надо было.

Через три месяца он убил своего начальника. Тот сам научил его.

Сейчас он считал, что надо убить Чарли, но уже не он будет это делать – тот американец в подземном переходе был последним. Не потому что Шакир боялся, он по-прежнему ничего не боялся. Он считал, что это уже должны делать другие. Пусть привыкают.

Банкет был для него большим испытанием. Как только начались танцы, он ушел.

Вот теперь они сидели вчетвером, пили коньяк и смеялись.

– Знаешь анекдот? – спросил Арслан. – Чеченец приходит к русскому попу и говорит…

– Э-э, кончай, – сказал Шакир. Он терпеть не мог анекдоты. Он их просто не понимал. – Анекдоты только бабы рассказывают. Ты баба, да?

– Я не баба, – набычился Арслан.

Он встал, снял майку и показал свои мускулы. Это действительно был серьезный аргумент. Волосатая грудь, бугры мышц и несколько шрамов.

– Э-э, подумаешь, – воздел руки Махмат. – А ты так можешь?

Он взял тяжелый стул за одну ножку и легко поднял его.

– А ну давай, – приказал Шакир.

Арслану это тоже не стоило больших усилий.

– А давай на руках! Кто – кого, а?

Махмату хотелось реабилитироваться после сегодняшнего позорного случая. Когда их двоих с Арданом уложила какая-то пигалица. Себе он поклялся, что зарежет ее. Но это завтра, а сегодня он чувствовал, что его соплеменники в душе посмеиваются над ним.

– Давай! – закричал Арслан. – Хоть вы все против меня.

Шакир налил себе еще коньяка. Ему нравились мужские игры.

Махмат выдвинул на середину комнаты журнальный столик и упер локоть мощной руки в столешницу.

Арслан не заставил себя ждать.

Двое мужчин вцепились в руки друг друга и изо всех сил старались положить ладонь соперника.

Жилы на шеях у них вздулись, лица раскраснелись, глаза налились кровью.

Они громко рычали, ругались, но никто не сдавался.

– Э-э, это что! – сказал Ардан, которому надоело смотреть импровизированный армрестлинг. – А если бы это был не стол, а печка. Кто бы первый сдался.

Идея показалась чеченцам заманчивой. Они обожали острые ощущения.

– Пошли на кухню! – закричал Арслан.

– Э-э, зачем кухня? – засмеялся Шакир.

Он отодвинул соплеменников от стола, щедро полил столешницу коньяком и чиркнул спичкой. Стол загорелся голубоватым пламенем.