Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера, стр. 36
У СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА
ОСОБЫЙ ХРОМОСОМНЫЙ НАБОР!
И вдруг в толпе служащих Внешторга образовался ручеек, который потек на Никольскую, после чего повернул в Ветошный переулок и слился в большую людскую лужицу на Биржевой площади: в честь Первого мая москошвеевцы устроили распродажу женских шляпок c короткой вуалеткой и мужских желтых курточек на молнии.
– Бегите, Александр Иванович, а то не достанется! – пошутил Остап.
– И зачем мы сюда пришли?
– По делу.
Остап c легким пренебрежением провел пальцем по переносице: его тешила мысль, что, если c демонстрантов снять праздничные наряды и заменить их на карикатурные грязные ватники и рваные треухи, поморить голодом, дать обрасти щетиной, то все эти радостные граждане будут походить на обитателей сводчатого подвала Солокамской городской милиции, в котором, как известно, содержатся «уголовники, саботажники и другие враги народа».
– Александр Иванович, вам не напоминает это шествие траурную процессию? Нет?
– И зачем мы сюда пришли...
– Это ударничество меня порядком заколебало, – тихо ругнулся Бендер крепкой социалистической бранью. – Высокотемповики хреновы!
– Ничего, посмотрим, где и как они будут маршировать лет так через пять, – так же тихо отозвался Корейко.
– Что же может случиться через пять лет? А-а, понимаю! Реставрация капитализма!
– Да тише вы!
– Не надейтесь! Реставрации не будет! Это я вам еще в Газганде сообщил. Тот, кто сидит вон за той кирпичной стеной, умрет своей смертью! Улавливаете? Но и потом все останется по-старому: переменится ямщик – клячи останутся прежними. Всякий народ имеет такое правительство, какого заслуживает!
– Эхе-хе-хе...
– Впрочем, можете надеяться, если это вас так тешит, на стечение обстоятельств.
– Стечение обстоятельств?
– Его величество случай во всех делах имеет наибольшую силу.
– В нашей стране надеяться на случай – все равно что играть в вист c самим c собой.
– Поэтому мы и играем втроем: я, вы и государство. Козырь определен: он в моей колоде, лишний козырь – в вашей. Ход за вами, перекрестный огонь, дублет...
– И белым лебедем в Женеву...
– Иронизируете?
– Все не так просто. Только на игральных картах дамы круглый год c цветами.
– А мы будем бить карту за картой! – сказал Остап так, точно хотел объявить войну всей республики Советов. – Куш назначен! Главное – не складывать карты рубашками наружу. Выше голову, товарищ Корейко! У плывущих против течения свои рекорды!
– Рекорды-рекордами, но мой дядя...
– Самых честных правил?!
– ...делопроизводитель воинского начальника, часто говаривал мне в детстве: «Поменьше, Сашук, гусарства! Побольше скрытности!»
Любители плыть против течения c большим трудом продрались сквозь толпу и вышли на сравнительно немноголюдную Никольскую улицу. Они решили вернуться в гостиницу и отобедать.
Здесь гул человеческих голосов перекрывал писклявый тенор, принадлежавший глупейшего вида гражданину (говорили, что это и был тот самый революционер Онисим Свалкин-Трущобов c потопленного крейсера «Императрица Мария») c выпуклым лбом, узким, c родинкой, носом, острым подбородком и выпяченной верхней губой. Гражданин этот доказывал, водя пальцем по передовице в «Известиях», что тварь, она всегда остается тварью, даже если ее повесить на фонарном столбе в Мерзляковском переулке.
Тот час праздника, когда на деревьях начали светиться электрические лампочки, а сверхсметные толпы значительно поредели, увенчался малоприметным событием: пьяный в доску уголовный элемент Хвастурнеевич, сбежавший из неведомо какой тюрьмы, подошел к табачному киоску, расположенному на углу Мясницкой и Милютинского переулка и (вежливо!) поинтересовался о наличии его любимых сигарет.
– "Аллегро" нет и в ближайшее время не предвидится! – ответил продавец голосом, не принимающим возражений. – Сами видите – сегодня праздник!
– Что же, мне теперь, как последнему болвану, «Люксом» травиться? – гневно спросил Хвастурнеевич, пытаясь заглушить в себе отчаянный крик души.
Солнце, то самое, первомайское солнце постепенно начало таять за ласковыми, похожими на марихуанский смог облаками и после того, как уголовный элемент Хвастурнеевич безжалостно избил ни в чем не повинного продавца, окончательно скрылось за горизонт.
Глава XXI
КАК РОЖДАЮТСЯ ЛЕГЕНДЫ
Даже босоногий сопляк много на себя не возьмет, если каким-нибудь тихим майским вечером у костра начнет разбалтывать легенду о том, что покушение на товарища Ленина явилось следствием борьбы за власть внутри большевистского партийного руководства. Чего скрывать? Ведь и гибель товарища Свердлова в злосчастном 1919 году неразрывно связана c этой борьбой: в тот год кремлевский горец и будущий мексиканский изгнанник послали туберкулезника Свердлова на митинг ткачих. Озлобленные нищетой разбушевавшиеся женщины избили туберкулезника так лихо, что тот через час скончался в Боткинской больнице. Аналогичная ситуация была и c товарищем Лениным, которого, правда, не избили, а подстрелили: козлом отпущения стала полуслепая, не умеющая стрелять, Фанни Каплан. Но вот легенду о сожженном портрете Ильича почему-то по свету никто не разносит. А ведь по преданию, тот самый портрет, который висит в Музее Ленина в Москве рядом c пальто, якобы простреленным эсэркой Каплан, не является подлинником, настоящий-то портрет сожгли, а о том, что его сожгли, звезда второй величины и тринадцатой степени немешаевского ГПУ капитан Ишаченко узнал из той самой анонимки, которую он нашел в специальном ящичке, приделанном к порталу управления.
В кабинете Альберта Карловича было зловеще и пакостно. Подследственный Александр Иванович Корейко сидел на кособокой низенькой табуретке у стены по левую руку от грозного капитана на таком расстоянии, которое определялась спецприказом республиканского ОГПУ, предусматривавшем возможность столкновения со следователем. В простенке между окнами висела живописная картина c душесогревающим сюжетом: на фоне изумрудной равнины товарищ Сталин держал на руках премиленькую пятилетнюю девочку. По правую руку от капитана висел плакат, c которого на подследственного Корейко глядел широкоплечий красноармеец, пальцем грозил, да цитировал Великого Учителя:
МЫ ДОЛЖНЫ ОРГАНИЗОВАТЬ
БЕСПОЩАДНУЮ БОРЬБУ СО ВСЕМИ!
Грянул телефонный звонок.
– Расстрелять! – приказал капитан трубке. – «Дни Турбиных»? Это что, пародия? Нет? Что-то вроде «Евгения Онегина»? Не знаю такого! Снять! А директора театра и всех лошадей блатных под суд! Что? Да ничего подобного! Управу мы на всех найдем. Хотите – расстреливайте! В клинику? То же можно! Вы там, товарищи, сами решайте, чего меня от дел отрывать!
На лице подпольного миллионера на самом деле никакого лица не было.
– Так это вы украли портрет товарища Ленина из Пятьдесят первого треста города Газганда?
– Я не крал, товарищ следователь.
– Разберемся.
– Я коммунист! – Александр Иванович встал и тут же опустился на прежнее место.
– А как быть вот?..
И c этими словами капитан протянул Александру Ивановичу листок бумаги, исписанный крупным, анонимным, почерком.
– Это же анонимка! – воскликнул Корейко, прочитав правым глазом полупечатные строки, смысл которых, кстати, состоял в том, что он, Корейко, враг, что он сволочь, и что именно эти самые «враг» и «сволочь» украли портрет Ленина и сожгли его на одном из пустырей Газганда близ мечети Хазрет-Хызр.
– Это не анонимка, гражданин подследственный, а глас народа, уведомляющий органы о вредительствах и шантажах.
– Я ничего не крал и ничего не сжигал, – улыбнулся грустной улыбкой Корейко.
– Созна-аешься! – пообещал следователь и, бросив на подследственного полный ненависти взгляд, прибавил: – Не такие кололись. Тебе куда палец воткнуть, чтоб полилось? А?