Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера, стр. 25
Неизвестно вызревала ли в душе тихого счетовода мечта стать «деспотически властным руководителем», но роковые обстоятельства привели потенциального вождя на пурпурную ковровую дорожку в кабинет управляющего.
В кабинете стоял привычный запах эвакопункта и большой стол, за которым восседал Анастас Васильевич – c нехитрым морщинистым лицом и усами, хитроумно завинченными в штопор. Синие коверкотовые брюки плотно облегали начальственные бедра и расширялись в области колен. В брюки по-идиотски была вправлена графитная сорочка c пристежным воротником. Сорочку украшал черный галстук, пробитый посредине злой желтой полоской.
Управляющий нехотя оторвался от своих дел, всем своим видом выказывая, что предстоящая беседа его нисколько не волнует. Он встал c высокого кожаного кресла и пронзительно чмокнул.
– Я, товарищ Корейко, коротенько, – начал подготовленное заявление Анастас Васильевич. – Чем вы занимаетесь в нашем тресте?
– Да вот, сейчас заактировал недоделки...
– Заактировали? Замечательно! Вы в нашем тресте занимаетесь черт знает чем: тянете службу только для того, чтоб вас не уволили. Это очень подозрительно и странно. Вы не счетовод, а барьер, ставший преградой на пути всей нашей работы. Руководствуясь гражанской совестью и защитой хозяйственных интересов бережливости, вам инкриминируется безответственность, нечуткое отношение к своим товарищам по работе, а кроме того, вы не деятельны и не участвуете в культработе.
Александр Иванович стоял будто оплеванный и отчаянно хрустел пальцами.
– Как?.. Я участвовал, – горько возразил он.
– Не участвовали. Секретарь месткома мне доложил.
– Участвовал.
– Ну хватит, товарищ, мне на мозги капать! Я понял ваши инвективные слова. И понял, товарищ Корейко, очень хорошо. Дальше можете не продолжать. В свете активной борьбы c недостаточной посещаемостью общих собраний, на которых вы, кстати, тоже постоянно отсутствуете, а также на основании вышеизложенного, я объявляю вам строгий выговор...
– Выговор? За что? Да вы смеетесь надо мной.
– Да, выговор, дорогой мой Александр Иванович. А кроме выговора, мы вас увольняем.
Корейко вздрогнул. Кислое выражение разлилось по его лицу.
– Как увольняете? Это невозможно! – опомнился Александр Иванович. – Без уважительной причины?
– C выговором! C вы-го-во-ром! Вы индифферентная личность, товарищ Корейко. Вам абсолютно на все наплевать.
– Я коммунист.
– И я тоже.
– И без РКК?
– Без РКК и выходного пособия, – добивал своего врага председатель. – Приказ уже подписан. Я даже заявления об увольнении от вас не потребую. Выплевывайтесь на все четыре стороны. В нашей членской массе вы чуждый элемент.
– Да как же это возможно? Я буду жаловаться. Да я в городской профсовет... – не сдавался робкий счетовод. – Я напишу докладную записку на имя самого...
– Пишите! Ваше право! – торжествовал председатель.
– И почему вы разговариваете со мной таким тоном? – пробарабанил Корейко голосом, напоминающим отдаленные раскаты грома. – Что случилось вдруг?
– Скажите спасибо, что я избегаю ненормативной лексики.
В этот момент в голове счетовода родилась ясная мысль, могущая повлиять на его судьбу в желательном направлении, но под стойким взглядом управляющего она развалилась и, мелькнув хвостом, исчезла без следа; на свет выплыл гнев:
– Товарищ Дотехпорович, вы превратили наш трест в учреждение, высасывающее кровь из его служащих!!!
Все нижеследующее «дело» Дотехпорович проговорил весьма раздраженным гоолосом:
– Я не намерен дискутировать. Воленс-неволенс, а я вас уволенс. И все. Сколько можно измываться над трестом? Сколько можно мне капать на мозги? Товарищ, вы пришли к очень занятому человеку. Скоро начинается та часть рабочего дня, которую я посвящаю изучению трудов Маркса. И вы это знаете. Кто вам дал право тут бучу поднимать? Я лишаю вас слова и больше не задерживаю.
«Бюрократ паршивый. Чинуша c акцизным рылом!» – подумал Корейко и, хлопнув дверью, быстро вышел из кабинета.
– Представляете, товарищи, сократили. Ни за что! – не веря в подлинность произошедшего увольнения, воскликнул он, войдя в бухгалтерию.
– Отмежевываетесь, значит? Ай-ай-ай! – блестя глазами, фальшиво запричитал главбух Губителев-Мамочкин.
– Я ж не по своей воле.
– А может вас за половое влечение? – хихикнул Котеночкин. А, Александр Иванович?
– Или за голый техницизм? – добавил Зильберштейн.
– А может, за упадничество и за шулятиковщину? – рассудил главбух.
– Да что вы, товарищи! – Корейко постарался проявить на лице и в голосе побольше строгости. – Я же партийный.
Но на него не обращали никакого внимания.
– За беспробудное пьянство? – предполагал Котеночкин.
– Я не пью! – оправдывался Корейко. – И не курю тоже. Понимаете?
– За смазывание важнейших вопросов в области техпропаганды! – обвинял Зильберштейн.
– А может, у него порок пятого клапана или того хуже – водяной рак желудка? – дедуктивно предположил Губителев-Мамочкин, глядя на Котеночкина.
– Да какой там у него рак! – отозвался Котеночкин. – А если, и правда, ни за что? Тогда что же у нас за трест! Только план да баланс копейка в копейку. А о человеке совершенно не думают.
– Вы, товарищ Котеночкин, говорите, но знайте меру! – заволновался главбух Любителев-Мамочкин. – А что, Александр Иванович, и даже РКК не назначили?
– Дотехпорович своим приказом снял. На доске уже вывесели, – c горечью сообщил Корейко. – Выплевывайтесь, говорит, на все четыре стороны!
– Если так дело пойдет, то и нас всех выплюнут! Без всяких там общих собраний и РКК, – резюмировал Губителев-Мамочкин.
– А помните, вы на десять минут опоздали? – одновременно и кашляя, и сморкаясь, прогнусавил Котеночкин.
– Точно, Александр Иванович, в прошлый понедельник, – подтвердил Зильберштейн.
– Да, что вы, товарищи... – замотал головой Корейко.
– Правильно. Его просто-напросто выперли за десятиминутное опоздание, – разъяснил Котеночкин, еще продолжая сморкаться.
– И я так думаю. За опоздание выперли. Представляете, украсть у государства десять минут рабочего времени! – подытожил Губителев-Мамочкин. – Это ведь все равно что в буржуазное болото сползти! Не иначе, как в буржуазное!
Корейко сострил такую гримасу, словно собирался возложить на Дотехпоровича и всю бухгалтерию жестяной могильный венок c муаровыми лентами.
Некоторое время он сидел, тупо глядя в бумаги, затем брезгливо посмотрел на всех, как кот, которому негодный мальчишка сует в нос дымящуюся папиросу, распрямил плечи и, открыв папку, сам не зная для чего, провел в контокоррентной книге красивую фиолетовую черту.
К концу рабочего дня эксконторщик оформил расчет, подписал обходной лист и, успев получить провизионку, вышел из здания треста. Солнце поймало его стриженный затылок и маячило на нем, пока Александр Иванович не добрался до рабочего общежития. В своей комнате его развезло от усталости, он лег на кровать и сразу заснул мучительным сном.
Глава XVI
ДВА КОНЦЕССИОНЕРА
Расхлябанный поезд, нервно постукивая колесами, медленно полз среди крутых откосов красной глины, преодолевая последний тягун перед Бришкентом. Вздрагивая на стыках, скрипели плацкартные вагоны. Проскочив оросительный канал, поезд влетел в темно-зеленый бришкентский оазис, миновал привокзальные постройки и, пересчитав все стрелки, медленно втянулся на конечную станцию. Неугомонный паровоз перестал выть и заснул на втором пути вокзала имени товарища Янукидзе.
Едва лишь вокзальные часы показали двенадцать, на дощатый перрон c мечущимися проводниками, носильщиками, бабками c тюками, встречающими и провожающими ступила нога великого комбинатора.
Весенний солнечный день байствовал вовсю.
Вход в вокзал был закрыт гигантским плакатом c надписью: «Месячник помощи узбекским детям начался». Дверь в боковой стене пускала внутрь, но тоже была наделена плакатом: «Компривет юбилярам пожарной части города Немешаевска!». Внутри пахло урюком и раздавленным клопом. В глубине просторного зала на высокой мраморной ноге стояла ганчевая головогрудь товарища Янукидзе.