Защита Гурова, стр. 30

– Выпьем, Лев Иванович, сегодня я все равно не работник, – сказал Станислав.

– Пей, – Гуров пожал плечами. – У тебя короткое дыхание, Станислав.

Крячко отвернулся, неожиданно сказал:

– Тогда дай закурить.

– В твоем возрасте начинать курить вредно.

– Ты сам раз десять бросал и начинал.

– Я человек слабый, мне можно, – ответил Гуров, и в это время дверь открылась и в кухню вошел Орлов.

Он взглянул не на сыщиков, а на стол, оценил уровень содержимого в бутылках, довольно хмыкнул:

– А вы, парни, ничего, с вами работать можно.

– А если бы я выпил бутылку, так со мной и работать было бы нельзя? – вспылил Станислав.

– Ну должен был я как-то начать? Я же тоже живой. Лева, ты меня угощать собираешься?

Сели за стол, выпили по рюмке не чокаясь, начали без аппетита закусывать. Орлов отложил вилку, раздраженно сказал:

– Черт побери! Если бы подобную операцию провел Лева, то глянул бы безразлично, пожал плечами, обмолвился, что все это пустяки, пользуйтесь, мне не жалко. Но человек, получивший подобный «подарок» от Гурова, всю жизнь чувствовал бы себя его должником и мечтал бы отдать за него жизнь. Станислав бы скромно потупился, заявил, что совершать подвиги Геракла его, затурканного оперативника, любимое занятие. Один я не способен подать себя надлежащим образом.

– За что мы тебя и любим, генерал. – Гуров подмигнул Станиславу и склонил голову.

– Завтра в десять утра, Лев Иванович, тебя ждет начальник МУРа. Генерал в курсе твоей проблемы, согласен оказать посильную помощь.

Друзья больше о работе не говорили, спорт и политику они не обсуждали никогда, а Станислав враз забыл все анекдоты и любимые прибауточки. Пить и есть друзья не хотели, сидели молча, каждый думал о своем, а возможно, все трое думали об одном и том же.

Глава 7

Кабинет начальника МУРа сохранился полностью, словно за четверть века, которые прошли с того дня, как Гуров перешагнул этот порог впервые, в жизни ничего не изменилось, а в кабинете лишь протирали пыль. Только на стене вместо портрета Дзержинского висела картина в тяжелой раме, копия Айвазовского.

Молодой генерал вышел из-за стола, пожал Гурову руку, указал на гостевое кресло, сам занял такое же кресло напротив, чем выразил гостю максимальное уважение.

– Меня зовут Юрий Иванович, и я от вашего визита, Лев Иванович, как понимаете, не в восторге.

– Спасибо, что в кабинет пустили, – ответил Гуров.

– До чего хреновая жизнь, каждый день думаешь, мол, хуже некуда. А она тебя молоточком по темечку, по темечку. Давай на «ты», что ли? – В голосе генерала звучала тоска.

– Давай, только легче нам с тобой от этого не будет.

– Ты при ком тут начинал?

– В основном я служил при генерале Турилине.

– Я Константина Константиновича знал плохо, хотя он у нас в академии преподавал. Лев Иванович, скажи по-честному, ты бы мне своего зама отдал?

– Никогда! – вырвалось у Гурова, он тяжело сглотнул и добавил: – Лишь по просьбе одного человека.

– Ну, довольно, мы оперативники. Я прокачал твой вопрос, и нужен тебе один из моих замов, полковник Соболь, оперативник опытный, претензий к нему не имею.

– Виктора Сергеевича я знаю. – Гуров интуитивно почувствовал, что генерал от своего заместителя не в восторге. – Одно время мы с ним работали на параллельных должностях.

– Будешь его разрабатывать? – Хозяин приподнялся в кресле, подвинул пепельницу.

– Сказать все можно. – Гуров закурил. – Как к нему подступиться? К тому же он не любит меня. Хотя это и неважно, в личный контакт я с ним вступать не собираюсь. Ну извини. – Гуров смял недокуренную сигарету и встал. – Если у меня появится что-либо конкретное либо я решу предпринимать против Соболя какие-нибудь шаги, обещаю, ты узнаешь об этом первым.

– Раньше Орлова и Крячко? – Генерал проводил гостя до дверей.

– Они могут получить информацию раньше меня. – Гуров пожал генералу руку и вышел из кабинета.

Когда он вернулся домой, Мария спала. У нее было неважно со сном, если после утренней репетиции вечером предстоял спектакль. Она пыталась днем хоть часочек вздремнуть.

Гуров знал, как бы тихо он ни вел себя, Мария обязательно просыпалась. Он разулся, прошел на кухню в носках, схватил телефонную трубку в момент, когда звонок еще не раздался, аппарат лишь предупреждающе вздрогнул, закрыл ногой дверь и сказал:

– Слушаю.

– Это я тебя должен слушать, – сказал Станислав. – Но мои новости хуже, потому слушай ты. Третьего дня при выходе из банка убили Терехова.

– Да он в пятницу и в банке уже быть не должен. – Гуров передохнул. – Третьего дня, говоришь, а мы узнаем сегодня, подходящие оперативники.

– Меня Петр выдернул из дома около восьми, думал, убьет.

– Ты в отпуске.

– Да, потому сводку за субботу и воскресенье мы вовремя не посмотрели.

– Не понимаю, что этого мудака могло задержать в Москве? Я же ему русским языком объяснил. Кретин! Это я кретин! Я! Обязаны были проследить выезд. Покойник был дерьмо, я, чистоплюй, пачкаться не пожелал!

– В принципе ты почти дословно изложил мнение генерала Орлова о твоей особе. Извини.

– Петр абсолютно прав, я тебя так просто бы убил! – рявкнул Гуров и увидел, как открылась дверь и в кухню вошла Мария. Он погладил ее по плечу и спросил: – Как произошло?

– Машиной. Влетела на тротуар. Машина была угнана, так что хватай ртом воздух.

– И никто ничего?

– Как обычно… Среднего роста, возраста и телосложения, ушел проходными дворами.

Мария не понимала, что именно произошло, но по лицу и голосу Гурова догадывалась: кого-то убили. У нее тоже было кое-что для Гурова. Сегодня утром в театре появился какой-то мужчина, принес хорошую французскую косметику по очень низким ценам. Актрисы, естественно, его обступили и мигом все раскупили. Мужчина Марии не понравился, он слишком внимательно смотрел на нее, хотя более молодых и хорошеньких вокруг крутилось предостаточно. Девчонки флиртовали, даже спросили телефончик, обещали звонить, интересовались, когда может появиться новая партия.

Марии коммерсант не понравился. Мария знала, мужчина приходит за кулисы по двум причинам: интересуется конкретной женщиной или девочками вообще, имея о театральных нравах дремучее представление, либо хочет продать девчонкам турецко-вьетнамское барахло с парижскими ярлыками.

Незнакомец держался с девушками уважительно и торговал настоящей французской косметикой, уж в чем другом, а в косметике Мария разбиралась. Она и сама с удовольствием бы купила флакон своих любимых духов, но не сделала этого из принципа. Возможно, это было следствием влияния Гурова, но, лишь взглянув на торговца, Мария подумала: а что ему здесь нужно? Ее раздражал пристальный взгляд мужчины, хотя к назойливому вниманию Мария давно привыкла, даже перестала обращать внимание. Мария от «коробейника» отошла, когда услышала кем-то оброненное слово «дача». Тогда Мария взглянула на фарцовщика внимательнее, запоминая его внешность, и решила для себя, что обязательно расскажет о нем Гурову.

Но сейчас Мария поняла, что у полковника серьезные неприятности, и решила отложить разговор на вечер.

Подполковник Вердин успокоился, единственного опасного свидетеля не стало, остальные ничем конкретным не располагают. Шансов, что приговор отменят и дело пошлют на доследование, практически никаких. Конечно, местонахождение свидетелей следует установить, но лучше добиться скорейшего исполнения приговора, тогда можно развернуться вовсю, взять миллионера за горло, вытряхнуть из него солидную сумму и вновь поджечь угасающую войну.

Для выполнения задуманного Вердину требовался верный, сообразительный и смелый человек. Существовало несколько кандидатур, но они подполковника по различным причинам не устраивали. Обязательным условием для кандидата было одно – он должен быть по маковку в крови и заочно уже иметь высшую меру наказания. Таких имелось два, один отпадал сразу, являясь чеченцем, нужен обязательно русский. Такой уголовник тоже наличествовал – два побега, убийство двух солдат охраны и сержанта милиции. Но уж больно кандидат был внешне страшен и косноязычен. Такие лица встречались на рисунках, изображавших людей далекого прошлого, которые с копьями и дубинами бросались на мамонтов. А уж когда рецидивист открывал рот и начинал говорить, становилось плохо даже людям бывалым. К тому же он был патологически туп, его знал весь преступный мир, однако на сходки не приглашали. Он годился разве что для разового использования, какого-нибудь простейшего убийства с последующей немедленной ликвидацией.