Дом у озера Мистик, стр. 59

— Я тобой горжусь, Николас.

Ник закрыл глаза, откинулся на спинку и глубоко вздохнул. Он не сразу почувствовал, что кто-то несмело коснулся его плеча. А когда почувствовал, то резко выпрямился на стуле, его сердце учащенно забилось в предвкушении. Энни передумала, вернулась! Он резко развернулся на стуле… и увидел перед собой Джину Пикколо. На бледном как мел лице ее глаза, не тронутые макияжем, были печальными. Ник заметил, что она не накрасила губы черной помадой, и в ее ноздре нет кольца. Она казалась такой же юной и невинной, как когда он впервые увидел ее несколько лет назад. Она тогда ехала на велосипеде к полю для мини-гольфа «Мир чудес».

Он медленно поднялся.

— Джина, что ты здесь делаешь?

— Дрю умер. На этой неделе. Передозировка. — Она говорила тихо, ее голос дрожал, на ее глазах выступили слезы и потекли по впалым щекам. — Вы говорили, что если мне когда-нибудь понадобится помощь… я имею в виду… я не знаю, к кому еще обратиться… В участке сказали, что вы можете быть здесь.

— Все правильно, Джина.

— Мистер Делакруа, я не хочу умирать!

Раньше, до этой весны, Ник бы боялся подобного момента, он бы видел в этом зарождение еще одной трагедии, очередную собственную неудачу, которая следует за ним по пятам. Но сейчас он ощущал рядом с собой присутствие Энни, сильное и теплое, как солнечный свет. Он слышал в себе ее голос: «…неужели ты бы отказался от всего — от заботы, от любви потому лишь, что в конце концов тебя может настигнуть боль?» Возможно, он потерпит неудачу — может быть, он потерпит неудачу, — но сейчас это его не остановит. Его спасение в том, чтобы пытаться — и возможно, не только его, но и этой охваченной отчаянием девушки, что стоит перед ним. Он взял ее за руку.

— Джина, ты пришла туда, куда нужно. Отказываться от костылей страшно и трудно, но я буду с тобой, я буду тебя поддерживать, я от тебя не откажусь, если ты не сдашься.

Она улыбнулась и от этого стала выглядеть трогательно беззащитной и юной.

— Я только возьму колу и потом сяду с вами.

— О’кей.

Ник посмотрел, как она идет через заполненную людьми комнату, и сел на место.

— Итак, Николас, — сказал Джо, — что все это значит?

Ник повернулся к своему наставнику и широко улыбнулся:

— Похоже, перед тобой еще один коп, пытающийся спасти от гибели еще одного подростка.

Джо усмехнулся:

— С возвращением, Ник. Нам тебя не хватало.

Его слова вошли в сознание Ника, немного подвигались там и устроились удобно.

— Мне вас тоже не хватало, — тихо сказал он. — Пожалуй, ты можешь снова включить меня в команду. Скажем, я выйду на дежурство в понедельник утром?

— Николас, я тебя и не вычеркивал.

Ник с улыбкой кивнул. Джина опустилась на свободный соседний стул. Собрание началось. Ник слушал рассказы и с каждой историей, которая была похожа на его собственную, он чувствовал, что становится сильнее. Когда собрание уже приближалось к концу, он подал знак ведущему и тихо сказал:

— Я бы хотел выступить.

По залу прошел легкий ропот удивления, заскрипели стулья — это собравшиеся поворачивались посмотреть на Ника.

— Меня зовут Ник, — сказал он в тишине. Следующая часть фразы застряла у него в горле, и он попытался еще раз: — Меня зовут Ник, и я алкоголик.

— Привет, Ник, — хором ответили все.

Ник видел в глазах собравшихся понимание, и не только в глазах, но и в том, как они кивали, как смотрели на него, как подались вперед. Казалось, все без слов говорили ему: «Все в порядке, мы знаем».

— Думаю, я был алкоголиком еще задолго до того, как впервые попробовал спиртное. Но ситуация стала выходить из-под контроля около года назад, когда умерла моя жена…

Ник говорил о себе и будто переживал все заново, он разобрал свою жизнь по кирпичикам, выставил на всеобщее обозрение все свои слабые места и неудачи, победы и горести. В этой дешево обставленной прокуренной комнате он рассказал слушающим его людям все, что было у него в душе, зная, что они возьмут его боль в свои заботливые руки и преобразуют ее в нечто иное, в новое осознание, которое поможет ему пережить долгие длинные ночи без Энни. По мере того как он говорил, он чувствовал, что тяжесть последнего года становится легче. Только когда он заговорил об Иззи, о милой Иззи, и вспомнил день, когда она сказала: «Папа, я тебя люблю», он потерял самообладание.

Часть третья

24

От черной ленты асфальта дрожащими волнами поднимался жар и сплавлялся с коричневым от смога воздухом. Велюровая обивка сиденья такси неприятно пахла. Энни села поглубже, вздохнула и положила руку на живот. Ей уже сейчас остро не хватало Ника и Иззи, у нее было такое чувство, как будто из нее самой вырезали нечто жизненно необходимое и оставили засыхать где-то в другом месте.

Эта закованная в бетон земля больше не вмещала ее жизнь. Виды, проплывающие за окном, казались ей картинами из апокалипсического будущего, в котором зеленые деревья, голубое небо и белые облака были заменены миллионами оттенков искусственного серого.

Такси свернуло с Тихоокеанского шоссе и выехало на ее улицу. Странно, что она до сих пор думает об этой улице как о своей. Проехав в охраняемые ворота на въезде в Колонию, они миновали тщательно скрытые от глаза пляжные домики, отделанные будто по одному шаблону. Огромные многослойные дома были построены практически один над другим, под большинством из них было меньше восьми футов земли. Каждый был крошечным королевством, которое желало отгородиться от остального мира.

Наконец они свернули на подъездную дорогу к дому Энни, и она увидела белые очертания дома, устремленные к небу. Сад перед домом был в цвету, кусты гибискуса являли собой буйство розовых и красных цветов и глянцевитых зеленых листьев. Его красота была такой… фальшивой. Этот выдуманный сад зачахнет и умрет, если регулярно его не поливать.

Такси подъехало к гаражу и остановилось. Водитель вышел из машины, подошел к багажнику и открыл его. Энни медленно вышла из такси. Она посмотрела под ноги, на подъездную дорогу, вспоминая, как придирчиво наблюдала за выкладыванием кирпичей, всех до единого. «Этот лежит неровно, криво, переложите его, пожалуйста, снова, пока цемент не застыл».

— Мэм, это все?

Таксист стоял возле ее чемоданов от Луи Витона.

— Да, спасибо. — Она открыла сумочку, достала из бумажника деньги, прибавив щедрые чаевые. — Вот, пожалуйста.

Таксист взял деньги и сунул в карман.

— Если вам снова понадобится ехать в аэропорт, можете вызвать меня, — сказал он.

«В аэропорт».

— Спасибо, непременно.

Когда он уехал, Энни повернулась к дому. На секунду ей показалось, что она не сможет подойти к двери, украшенной резьбой ручной работы, толкнуть ее и войти внутрь. Но она все-таки двинулась вперед, прошла под аркой, пахнущей жасмином, и звякнула ключами, доставая их из сумочки.

Ключ легко вошел в замочную скважину. А она чего ожидала? Что он не подойдет, потому что она изменилась? Дверь легко открылась, и на Энни дохнуло застоялым воздухом.

Она прошла по всему дому, обходила все комнаты одну за другой, ожидая, что что-нибудь почувствует — печаль, радость, волнение, — хоть что-то. Окна во всю стену обрамляли, словно картину, ослепительную голубизну моря и неба. Энни казалось, что она идет по черному дому, что она здесь в гостях. Она подумала о Нике и Иззи, ей хотелось прокручивать воспоминания снова и снова, но она одернула себя и сосредоточилась на вещах. Вот рояль, который она купила на аукционе Сотбис, люстра, которую она спасла из закрывшегося отеля в Сан-Франциско, коллекция статуэток Льядро, которую она начала собирать, когда Натали перешла в старшие классы.

Вещи.

Она подошла к спальне. К их спальне. Уж здесь-то она должна почувствовать хоть что-нибудь. Но опять у нее было только это странное ощущение, что она осматривает останки давно погибшей цивилизации. Это была комната Энни Колуотер, и это было все, что от нее осталось.