Бесплатных пирожных не бывает!, стр. 9

Они заняли столик в просторном полутемном и практически пустом зале на первом этаже. Лебедева здесь знали, приняли ласково, хотя Ивану показалось, что ресторан не работает.

– Здесь вечером варьете, – пояснил Лебедев. – В основном иностранцы, валютные девочки.

– Но с бабками и смертных пускают, – сказал Иван.

– С деньгами, Ваня, всюду пускают, – нравоучительно произнес Лебедев. – И, пожалуйста, не калечь русский язык. «Бабки», «фанера»! Какая пошлость!

– Ладно, – Иван кивнул. – Что за фраер подсел к тебе на телеграфе?

– Не обижай, Иван, – Лебедев подождал, пока официант расставит закуску и отойдет. – Подполковника Гурова можно не любить и как угодно называть, но он не фраер. – И, помолчав, прибавил: – К великому сожалению.

Коротко, не вдаваясь в подробности, Юрий Петрович рассказал о своем знакомстве с Гуровым и о вчерашнем звонке.

– Странно, очень странно. Не морочите ли вы мне голову, уважаемый Юрий Петрович? – При желании Иван умел объясняться на нормальном языке.

– Какой смысл? – удивился Лебедев. – Я же не стал пугать тебя – Гуров преследует меня один.

– Но «ксиву»-то, простите, удостоверение у него еще не отобрали! Зачем подполковнику МУРа бодаться с рядовым гаишником, разрешать талон увечить? Не пойму! И потом, что, муровцу, да еще в таком чине, головной боли не хватает? Чего он к тебе привязался? Униженным и оскорбленным себя чувствует, так, что ли?

– Нам их не понять, – Юрий Петрович пригубил рюмку, закусил икрой. – Они люди несчастные, больные.

– Не скажи, Петрович, – Иван позволил себе выпить фужер коньяку, и первый хмель ударил в голову. – Я среди них таких счастливых и здоровеньких видел – закачаешься, лопатой гребли!

– Люди, они разные, – сказал Лебедев и хотел было извлечь приготовленный для убийцы конверт, когда рядом появилась высокая темная фигура.

Не разобрав в полумраке и решив, что это официант, Лебедев сказал:

– Можно нести горячее.

– Всему свое время, Юрий Петрович, – сказал Гуров и сел за стол. – Будет и горячее. – Он повернулся к Ивану, кивнул, представился: – Гуров, Лев Иванович.

– Иван, – Иван взял графин, наполнил Гурову рюмку. – Мы провинциалы, простите.

– Очень приятно! – Гуров поднял рюмку, понюхал, отставил. – За рулем, какая жалость! Иван, будьте свидетелем, что я безукоризненно вежлив, а то Юрий Петрович утверждает, что я преследую его, третирую.

Лебедев молчал, пытаясь понять, каким образом, а главное, зачем объявился вновь настырный подполковник.

– Ну появился ты без приглашения, напугал, можно сказать, – Иван рассмеялся. – Чего поделить-то не можете?

Гуров на слова Ивана внимания не обратил, взглянул на Лебедева, сказал, улыбаясь:

– Заглянул на минутку, извиниться хотел. Я ведь, Юрий Петрович, третьего дня в такси, когда ехали из Внукова, сказав, что от дела меня отстранили, неудачно пошутил. Мне предписано руководством заниматься вами самым серьезным образом. Хотите писать генералу – ваше дело, только зря бумагу изведете. Я ведь не сам по себе, подполковник Гуров, за мной аппарат, машина, так сказать.

«Все ясно, – понял Лебедев, – он боится, что я действительно напишу и его взгреют. Он один, конечно, один, сукин сын».

– Тогда мои дела плохи, – Лебедев выпил. – Завтра явлюсь с повинной, снисхождение будет?

– Это вряд ли, – ответил Гуров. – Уж накопили излишне. И финансы подпольные, и отравление, теперь стрелять начали. Конечно, если вы исполнителя за ручку приведете, тогда… – Гурову так хотелось повернуться и взглянуть в лицо Ивану, что шею свело от напряжения. – Только проследите, чтобы он пистолетик с собой захватил. Очень тот пистолетик нас интересует.

– Понятия не имею, о чем вы тут разговор ведете, – ответил Лебедев. – Пошутили, пора и честь знать. Товарищ ко мне издалека по делам приехал, вы нам мешаете.

Гуров откинулся на спинку стула, взглянул на Ивана, невнимательно посмотрел, небрежно, вновь повернулся к Лебедеву и, подражая витиеватой манере его разговора, сказал:

– И какие дела у пенсионера? Да и слишком вольно вы шутите в присутствии товарища, который якобы не в курсе вашей сложной биографии. Или в курсе? Если бы не были вы такой подлый и страшный, посчитал бы сейчас, на основе состоявшейся беседы, что вы человек смешной и наивный. До скорого!

Гуров Лебедеву улыбнулся, на Ивана даже не взглянул, поднялся и ушел.

«Иван? Он или не он подходил к Лебедеву в аэропорту? – гадал Гуров, выйдя на улицу. – Возможно, Иван пытался следить за мной в такси, тогда есть основания предполагать, что именно человек, назвавшийся Иваном, прилетел вместе с Лебедевым, желая получить гонорар, не исключено, что он и есть тот самый убийца-профессионал». Гуров не замечал, что мысленно выстраивает свои версии в форме предположения.

«А в принципе я сегодня поработал неплохо, – похвалил себя Гуров, усаживаясь за руль своего „жигуленка“. – Хотя и неизвестно, к чему может привести мой демарш, надо бы поберечься».

– Деньги, сука! – Иван чуть было не ударил кулаком по столу, но сдержался.

А Лебедев уже решил сберкнижку не отдавать, сначала надо обдумать, нужен ему сейчас этот человек или нет, ведь, получив деньги, Иван может исчезнуть.

– Где же я возьму? – Юрий Петрович развел руками: – Надо ехать, а ты сам видишь.

– Ты же видишь, что он один! – Иван налил себе коньяку, но пить не стал, фужер отставил. – Берем тачку, и поехали. Что, мы от него не оторвемся? Да и не станет он сейчас за нами цепляться. Поехали.

– Хочешь, чтобы я тебя к кассе привел? – задумчиво сказал Лебедев. – Не держи меня за придурка, Иван.

– Если мы не будем друг другу доверять…

– Тебе довериться – до вечера не дожить, – перебил Лебедев. – Я напишу генералу обстоятельную бумагу, отнесу на Петровку, дня два выждем, потом решим.

– Фраер! – процедил Иван. – У тебя мозги, а у сыскарей только фуражка? Что ты невиновным-то прикидываешься, они что, в это поверят? А если иначе рассудят? Раз пишешь, значит, боишься, и через два дня ты под таким колпаком окажешься, что не продохнуть. Через тебя они на меня выйдут. А ты слышал, как его мой пистолетик интересует? Ничего ты писать не будешь, с этим голубоглазым умником следует решить иначе.

Глава 4

Около десяти вечера Иван сидел в своем номере перед телевизором. Шла передача «Прожектор перестройки». Он выключил звук, и люди, горячо обсуждавшие свои проблемы, Ивану не мешали.

«Главное, не суетиться, не спешить, – рассуждал Иван. – Сыскарь видел меня и, конечно, „сфотографировал“. Смотаться, бросив Лебедева с деньгами, неразумно и опасно. Да и жить не на что. Если старика прижмут, он, конечно, расколется, они нарисуют мой портрет, объявят розыск. С них станет, они труженики великие, обойдут все гостиницы, а тут меня опознают в момент. Значит, крышу в моем захолустье придется менять, строить все заново».

Иван уверенно заявил Лебедеву, что с голубоглазым умником надо решить иначе. «А как решить-то? Стрелять нельзя, сыщики сравнят пули, установят, что стреляли из одного и того же пистолета, старика возьмут в такой оборот, что он от страха, спасая свою шкуру, рассыплется до основания. За своего весь МУР рогами упрется, они есть и спать перестанут, пока меня не разыщут. Стрелять – это спустить на свой след стаю взбесившихся псов. Стрелять нельзя, обезвредить необходимо. А как? У него машина, дороги сейчас плохие, что, если на загородном шоссе на скорости откажут тормоза? Вряд ли у него гараж, небось тачка у его дома стоит, адрес известен, работы на несколько минут. Как выманить из города? С кем он живет? Сучку утащить, кобель рванется. Сложно. Нужны люди, время и деньги.

Деньги. Сколько у старика в загашнике? „Лимон“, два? Не меньше. Гад ползучий! И он, сука, не понимает, что, когда дом горит, спасаться надо. Если он на скамью подсудимых попадет, из зоны не выйдет. Двести-триста штук сыщику сунуть, пасть разинет, не удержится. Не берет тот, кому мало дают. Положить на стол мешок денег, сказать, мол, забери, исчезни, мы в жизни в глаза друг друга не видели. Возьмет, куда он денется. Только следует его в такое место завести, что, если он умом двинется и на забор полезет, железкой по черепку шарахнуть, в глотку спиртного заправить и усадить в машину. А с водкой – мыслишка неплохая. По сегодняшнему дню пьяный что прокаженный, не отмоется; и за руку с ним никто из властей не поздоровается, и слушать никто не станет. В общем, так или иначе, а с ним надо законтачить. Только не мне, а старику, им есть что вспомнить. Я до времени должен притаиться».