Орел-завоеватель, стр. 70

— И что за хрень ты задумал, парнишка? — вкрадчиво спросил тот самый преторианец, который шуганул его от ворот.

Юноша попытался ответить, но, ввиду отсутствия воздуха в легких, смог издать лишь хрип.

— Отказываешься отвечать, а? Ну что ж, тогда посмотрим, может, мой центурион сумеет развязать тебе язык и заодно, раз уж на то пошло, избавить тебя от нескольких лишних зубов.

Страж захватил в горсть волосы оптиона и наполовину потащил, наполовину поволок его через обозную толчею к штабной палатке. Рабы и легионеры, занимавшиеся погрузкой и упаковкой вещей, отрывались от работы, чтобы поглазеть на занятное зрелище. Некоторые смеялись, и Катон залился краской стыда. С ним, побывавшим не в одной битве солдатом, у всех на глазах обращались как с нашкодившим сопляком.

ГЛАВА 45

Орел-завоеватель - i_006.png

— Все готовы?

Командующий Плавт огляделся по сторонам. Последние его люди пристраивались к тем, что уже стояли вдоль одной из обочин дороги, ведущей от моста в главный лагерь.

Сабин кивнул штабному трибуну, отвечающему за связь, который в свою очередь отдал приказ трубачам и горнистам. Последовала короткая пауза (музыканты наполняли легкие воздухом), а потом, по мысленному счету «три», над рекой пронесся пронзительный трубный зов. Звук был столь громким, что, заслышав его, прянули даже отлично выученные боевые кони, и безукоризненные ряды штабистов на миг расстроились. По ту сторону моста, в знак того, что сигнал принят, зазвучали трубы когорт преторианской гвардии.

— Началось, — пробормотал Плавт.

К мосту, чеканя отработанный на плацу шаг, в безупречном строю двинулась колонна преторианцев. Отполированные до блеска бронзовые шлемы сверкали в ярких лучах утреннего солнца, разительно контрастируя с темными облаками, охватившими уже почти всю южную часть небосклона. Неподвижный душный и влажный воздух предвещал грозу.

— Не хватало только, чтобы эти показушники промаршировали строевым шагом и через мост, — проворчал префект механиков и строителей. — По-моему, в наше время любой дурак уже знает, что переходить мосты нужно не в ногу.

— Пойдешь не в ногу, испортишь зрелище, — фыркнул Веспасиан. — Нарцисс этого не одобрит. Тебе остается лишь уповать на то, чтобы они не заставили топать строевым и слонов.

— Последнее, что нам нужно, так это фиаско при мирном пересечении уже однажды форсированной с боем реки, — съязвил Вителлий, и старшие офицеры поморщились.

Длинная белая колонна растянулась вдоль хребта, как огромная гусеница, пока наконец ее голова не достигла северного берега, чтобы последовать вверх по склону к главным воротам.

— Р-равнение направо! — гаркнул старший центурион, когда повел своих людей мимо командующего и его штаба.

С удивительной четкостью (все головы вздернулись и повернулись под единым углом, и лишь каждый правофланговый в шеренге продолжал смотреть прямо перед собой, чтобы гарантировать ровное продвижение всей колонны) преторианцы прошествовали мимо Плавта. Генерал приветствовал каждую из проходящих центурий военным салютом.

Вдали, на достаточном удалении от главных ворот, строилась для выступления вся остальная римская армия, но преторианским когортам, так блистательно показавшим себя при торжественном прохождении через мост, предоставлялось право ступить на вражескую территорию первыми, а вместе с этим правом — и привилегия не глотать пыль, поднятую тысячами подбитых железом сапог, шагающих впереди солдат.

Хвост белоснежной преторианской колонны еще не сполз с моста, а сзади уже замаячили пурпур и золото армейских штандартов, за которыми уже вырисовывались движущиеся холмы — на мост вступали богато убранные слоны, первый из которых нес на спине самого императора.

— Вот теперь и посмотрим, вправду ли ты толковый строитель, — пробормотал не сводивший глаз с моста Плавт, покосившись в сторону префекта механиков. Тот хотя и храбрился, но был напряжен, ибо понимал, как дорого может встать ему незапланированное купание императора.

Однако, к великому облегчению префекта, серые гиганты, в отличие от преторианцев, отнюдь не печатали шаг, а шли вразнобой, плавно покачиваясь, так что мост должен был устоять. Впоследствии по нему предстояло пройти еще и огромному обозу, но подводы уже не слоны, под ними мост не затонет.

Последние из знамен проплыли мимо, и с моста сошел слон императора. Погонщик похлопал животное по голове, и живой холм, поравнявшись с Плавтом и его штабом, остановился.

— Доброе утро, Цезарь.

— Генерал, — кивнул Клавдий. — Никаких п-проблем с наступлением, я полагаю.

— Никаких, Цезарь. Твоя армия построена и готова следовать за тобой к блистательному триумфу.

Избитая фраза, банальнее не придумаешь, и Веспасиан спрятал усмешку, однако император, похоже, принял за чистую монету всю эту высокопарную чушь.

— Прекрасно! Замечательно! П-превосходно! Жду не дождусь возможности сразиться с этими б-б-бриттами. Дадим им понюхать римской стали, а, Плавт?!

— Так точно, Цезарь.

Слоны, шедшие позади, тоже остановились. Ехавший на низкорослом пони Нарцисс направился к Клавдию, но тут один из слонов флегматично поднял хвост и вывалил на дорогу дымящуюся кучу, сильно перепугав лошадку главного секретаря. Однако вольноотпущенник ловко обогнул неожиданное и малоприятное препятствие и остановил пони возле слона своего господина.

— А! Вот и ты, Нарцисс. Да и п-пора! Я хочу сказать, что мне, п-пожалуй, пора пересесть на носилки.

— А стоит ли, Цезарь? Подумай о том, в сколь героическом виде ты предстанешь перед войсками, восседая на этом величественном животном. Подлинный бог, ведущий своих солдат в горнило сражения! Их это очень воодушевит!

— Вряд ли их в-воодушевит, если это г-глупое животное сбросит меня на д-дорогу. Погонщик! Сейчас же вели слону опуститься.

Наученный недавним опытом, Клавдий изо всех сил вцепился в подлокотники трона, а когда передние ноги слона подогнулись, откинулся назад, чтобы сохранить равновесие. Уже оказавшись на твердой земле, он с явным неодобрением посмотрел на слона.

— Ума не приложу, как этот негодяй Г-ганнибал справлялся с т-такими бестиями. Так вот, Нарцисс. Вели сейчас же принести мои носилки.

— Да, Цезарь. Я прикажу доставить их из обоза.

— А как они туда попали?

— По твоему указанию, Цезарь. Ведь ты, если помнишь, намеревался вести вперед армию верхом на слоне.

— Я?

— Ты пожелал превзойти Ганнибала. Помнишь, Цезарь?

— Хмм. Да. Что ж, то было вчера. Кроме того, — Клавдий махнул рукой на юг, — у меня нет желания мокнуть на слоновьей спине, когда разверзнутся хляби.

Нарцисс повернулся и посмотрел на плывущие к реке темные тучи. Клубящийся мрак разорвала белая вспышка, а спустя мгновение над римским станом прокатился звучный раскат.

— Носилки, пожалуйста, Нарцисс. И поскорее.

— Будет сделано, Цезарь.

Пока главный секретарь спешно передавал указания, император, насупив брови, словно это могло отпугнуть непогоду, смотрел на приближавшийся грозовой вал. Ослепительный белый зигзаг ударил в болото чуть выше по течению Тамесиса, разорвав воздух со страшным треском рвущегося металла.

Сабин тронул коня и подъехал поближе к брату.

— Типичное хреново невезение, — тихо проворчал он. — Почти два месяца мы, при ясной погоде, отсиживаем здесь задницы в ожидании блистательного явления императора, а когда он наконец является и мы готовы двинуться в наступление, на нас катится буря.

Веспасиан издал тихий горький смешок и кивнул:

— И нет никакой надежды пересидеть в шатрах эту бурю, как я полагаю.

— Никакой, брат. Ставки на эту кампанию чересчур велики, да и Клавдий не решится отсутствовать в Риме дольше, чем это необходимо. Наступление будет развиваться независимо от погоды.

— Ох дерьмо!

Веспасиан почувствовал, как ему на руку шлепнулась первая капля, а потом они, крупные и тяжелые, вовсю забарабанили по шлемам и по щитам. Широкая гладь Тамесиса закипела, сначала у южного берега, а потом по всему руслу. Дождь с каждым мгновением усиливался, перерастая в яростный ливень. Поднялся ветер, сначала слабый, но тоже стремительно крепнущий. Ветки на ближних деревьях закачались, командиры начали заворачиваться в плащи. Клавдий посмотрел на небо как раз в тот момент, когда там сверкнула очередная молния, и ее ослепительно белое сияние на краткий миг высветило сердитую гримасу, застывшую на его лице.