Орел-завоеватель, стр. 26

ГЛАВА 18

— Ну и в чем дело?

— Командир?

Вителлий с самым невинным видом улыбнулся легату.

— Почему ты снова оказался во Втором легионе? Я очень надеялся, что ты теперь в награду за проявленный героизм прочно осядешь возле командующего. Так что же переменилось? — Веспасиан посмотрел на Вителлия с подозрением. — Тебя оттуда выставили или ты сам попросился назад?

— Я сам, — непринужденно ответил трибун. — Сказал командующему, что, когда наш героический легион снова отправится в бой, мне тоже необходимо быть с ним, среди первых. Командующий был восхищен моей отвагой. Очень жаль, сказал он, что таких героев в штабных эшелонах негусто. Потом, правда, спросил, не передумал ли я, после чего отпустил.

— Могу себе представить, с каким удовольствием. Никто в здравом уме не захочет держать у себя под боком императорского шпиона.

— Командир, он не знает, кто я.

— Не знает? Как он может не знать?

— Потому что никто ему не сказал. Наш командующий полагает, что продвижением по службе я всецело обязан моим дворцовым связям. Когда я попросился опять во Второй, он нисколько не огорчился. Позволишь ли мне быть откровенным?

— Изволь.

— Я не уверен, что мой темперамент отвечает представлениям командующего о назначении штабных офицеров. Он слишком суров со своим окружением и готов неоправданно рисковать теми, кто при нем состоит. Надеюсь, ты меня понимаешь?

— Прекрасно понимаю, — ответил Веспасиан. — Я слышал, тебе довелось участвовать в наступлении. Вместе с Девятым.

Вителлий кивнул. Ужас лобовой и практически безнадежной атаки, леденящая уверенность в том, что очень многим, а ему и подавно не суждено уцелеть в лавине стрел и камней, обрушенной на римлян отчаянными защитниками кряжа, были еще свежи в его памяти.

— Я слышал также, что ты вел себя вполне достойно.

— Надеюсь, командир. И тем не менее я предпочел бы там не находиться.

— Верю, как верю и в то, что кое-что еще можно поправить. Служи как подобает трибуну, отринь шпионаж, и не исключено, что мы сработаемся.

— Это было бы замечательно, командир. Но я служу императору и останусь его слугой до кончины.

Веспасиан окинул старшего трибуна пристальным взглядом.

— А мне казалось, что если ты чему-то и служишь, так это собственным амбициям.

— А что в этом плохого? — улыбнулся Вителлий. — Всякий поступивший на службу имеет амбиции и стремится сделать карьеру. Другое дело, что амбиции не должны выходить за рамки возможного, но воля богов неведома никому, кроме самих небожителей. А учитывая перспективу непременного обожествления Клавдия, можно предположить, что он один только знает, как все сейчас сложится и обернется.

— Хмм.

Стремление императора получить божественный статус всегда воспринималось Веспасианом как некий нонсенс. Ведь, не правда ли, весьма трудно поверить, что путем простого голосования римскому сенату дано превратить человека в бога. Тем более столь мало походящего на божество человека, как нынешний правитель Рима. В конце концов, боги отличаются от людей тем, что они бессмертны, а разве то, что Калигула объявил себя богом, помешало врагам убить его? Создавалось впечатление, что обожествление императора свидетельствует о его безумии и предшествует его убийству.

Веспасиан заглянул старшему трибуну в глаза.

— Послушай, Вителлий, идет война, и мы ведем тяжелую, опасную, затяжную кампанию. В таких обстоятельствах мне меньше всего нужен соглядатай, шпионящий за мной и моими людьми.

— А можешь ли ты представить себе лучшее время для ведения шпионской деятельности, командир? Когда мысли людей сосредоточены исключительно на сражении, они обычно меньше следят за своим языком. Что значительно упрощает мою задачу.

Веспасиан посмотрел на него с откровенным презрением.

— Порой мне делается совсем тошно от тебя и твоих высказываний, трибун.

— Понимаю, командир.

— Так вот, шпионь там или не шпионь, но если ты станешь мешать легиону выполнять свои задачи, если посмеешь встрять между ним и остальной римской армией, даю слово — я тебя убью, причем лично.

— Понятно, командир.

Ответ Вителлия прозвучал без всякого выражения, во всяком случае, Веспасиану ничего уловить в нем не удалось. Некоторое время легат и трибун молча, не шевелясь, смотрели один на другого. Потом Веспасиан откинулся в кресле.

— Я уверен, что мы поняли друг друга, Вителлий.

— О, так же как и я, командир. И потому, надеюсь, договоренность, достигнутая нами в отношении сведений о поведении твоей супруги и моей неудавшейся охоты за казной остается в силе.

Веспасиан, плотно сжав руки, кивнул.

— Да, пока ты сам ее соблюдаешь.

— Не беспокойся, командир. На данный момент твоя супруга в полной безопасности, каковая зиждется на моей молчаливости.

— Если предположить, что в том, что ты рассказал мне о ней, есть хоть крупица правды.

— Крупица правды? — улыбнулся Вителлий. — Я думаю, ты бы очень удивился, узнав, как далеко готова пойти Флавия для достижения своих политических целей. Гораздо дальше, чем позволительно жене человека, связывающего свою карьеру с честным служением императору.

— Это ты так говоришь, — медленно кивнул Веспасиан. — Но пока я не слышал от тебя ни единого доказательства прозвучавших обвинений. Ничто из сказанного тобой ни один суд не примет.

— Суд! — издал смешок Вителлий. — Как это странно. С чего ты вообще взял, что любые обвинения против Флавии или тебя самого будут переданы в суд? Тихое слово императора, и маленький отряд преторианцев нанесет тебе визит, после которого вы оба почему-то окажетесь мертвыми. Никакого обвинения в черной измене, а в сводке новостей даже поместят вполне хвалебный некролог. Нынче дела делаются именно так, пора к этому привыкать.

— Ничего, я привыкну. Так же как и тебе стоит свыкнуться с мыслью, что я всегда смогу довести до кого следует информацию о твоей — причем, заметь, реальной, а не какой-то вымышленной — измене.

— О командир, уж об этом-то я помню всегда. Именно по этой причине мы и ведем с тобой данную маленькую дискуссию. Склонен предположить, ты позаботился о том, чтобы со своей стороны надежно подстраховаться.

— Конечно, — солгал Веспасиан. — Я отправил подробное письмо в Рим моему юристу с указанием хранить его до тех пор, пока я не затребую его обратно или не погибну. Какое бы из этих событий ни произошло первым, как только оно случится, письмо будет вскрыто и прочитано перед сенатом и императором. Надеюсь, тебе вполне ясно, что, с судом или без суда, но переживешь ты меня на очень короткое время. Тебе придется последовать за мной так скоро, что у нас будет шанс переправиться через Стикс в одной лодке.

— Я бы счел это за честь, командир. — Вителлий позволил себе усмехнуться. — Но ты, надеюсь, согласен, что в подобном развитии событий мы оба совсем не заинтересованы?

— Согласен.

— Тогда и говорить больше не о чем, командир.

— Не о чем.

— Я могу идти?

Веспасиан помедлил с момент и покачал головой.

— Не совсем, трибун. Прежде чем уйдешь, ответь на один мой вопрос.

— Слушаю, командир.

— Что ты… что тебе известно об «освободителях»?

Вителлий поднял бровь в нескрываемом удивлении. Он поджал губы и лишь после некоторого замешательства произнес:

— Похоже, это тоже связано с твоими семейными неурядицами?

Веспасиан не только не стал удовлетворять любопытство трибуна, но и досаду на прозвучавший в словах собеседника намек попытался не выказать.

— Я так и думал, — кивнул Вителлий. — «Освободители». Это словцо все чаще и чаще звучит в последние месяцы. Ну-ну, командир, наша Флавия еще более темная лошадка, чем можно было предположить. Тебе нужно приглядывать за ней в оба, пока она не натворила таких дел, что ее станет проклинать весь твой род.

— Значит, тебе о них что-то известно?