Пронто, стр. 45

– Но ведь тут не получится предъявить ему обвинение в убийстве Роберта, – удивилась Джойс.

– Не получится, – согласился Рэйлен. Несколько секунд Джойс молча изучала его лицо.

– А ведь я знаю тебя совсем плохо, – сказала она.

Ну что тут было рассказывать? Теперь в гостиной горел свет, они удобно устроились за столом со стаканами в руках.

– Я вырос в шахтерском поселке, – сказал Рэйлен, – и жевал табак с двенадцати лет. Ходил в Эвартовскую школу, играл в футбол. Главными нашими противниками были арланские «Зеленые драконы». Ну что еще рассказать? Работал в глубоких шахтах, в диких, как их называли, – это шахты, которые когда-то выработали и забросили, а потом вернулись, чтобы выгрести последние остатки угля. А еще я занимался раздеванием.

– Я тоже, – сказала Джойс.

– Извини?..

– Ладно, ерунда.

– Раздевание – это когда снимают вершину холма и добывают уголь открытым способом, при этом поганят всю окружающую местность. Но тут вмешалась мама, она не разрешила работать мне на этих людей. Около года стоял в пикетах – это когда мы забастовали против «Дюк Пауэр». Познакомился с громилами, которых нанимала компания. В это же самое время умер отец – угольная пыль в легких и гипертония. Тогда-то мама и сказала: «Хватит». Во время этой забастовки застрелили ее брата. Мы снялись с места и переехали в Детройт, штат Мичиган. Там я пошел в Уэйновский университет, это университет штата, окончил его и записался в маршальскую службу. Что тебе еще рассказать?

– Двое мальчиков, первого я хотел назвать Хэнком, а второго – Джорджем, в честь Хэнка Уильямса и Джорджа Джоунса, «старого опоссума», – величайших певцов кантри, какие только были. Каждый раз мы договаривались, если будет мальчик – его назову я, а если девочка – имя выбирает Винона, но когда дети рождались, Винона, как обычно, настаивала на своем, так что звать мальчиков Рики и Рэнди. У себя дома я принадлежал к той самой церкви, где учился петь Джордж Джоунс. Я имею в виду – к той же конгрегации, к «Божьему Собранию». Сама-то его церковь была в Восточном Техасе, а моя – в Восточном Кентукки. Если бы Винона родила девочку, она назвала бы ее Пайпер, Тамми или Лоретта. Ее любимая песня была «Не приходи домой поддавши, с любовью на уме», это Лоретта Линн пела. Почему она любила эту песню – ума не приложу, я никогда не лез к ней поддатый.

– А ты знаешь, что получится, если пропеть какую-нибудь мелодию кантри задом наперед? – спросила Джойс. – К тебе вернется твоя девушка и твоя машина, ты протрезвеешь, а твоя собака оживет. Ведь я родилась в Нэшвилле, – добавила она.

Он спросил, почему она не сказала ему этого раньше, и спросил, ходила ли она в Раймановский зал и в Орхидейную гостиную Тутси, ему это казалось очень важным, но Джойс ответила, очень жаль, но они уехали оттуда, когда ей было всего два года, – сперва в Даллас, потом в Оклахома-Сити, потом в Литтл-Рок, а в конце концов – сюда. Она рассказала, что отец ее торговал машинами, причем всякими, и все время пил, а мама курила и играла в карты, и никого из них нет уже в живых. Рэйлен спросил ее, посещает ли она церковь, а Джойс ответила, что у нее вроде и так жизнь идет нормально и она не чувствует пока особой необходимости. А еще она сказала: "Мы что, собираемся в первый же раз, когда сидим спокойно, не глядя все время в окно и не ожидая чего-то ужасного, рассказать друг другу все, что только можно рассказать? Наверное, мы все еще ждем это ужасное; только вот сейчас перерыв, и мы хотим узнать друг о друге побольше, ты согласен? Наверстываем зря потерянное время. Ты хочешь знать, какой у меня любимый цвет? Какие из овощей я ненавижу? Я в рот не возьму тушеные помидоры. Я люблю рок-н-ролл – кроме этой долбежки в голову, которая называется «хэви метал». Звездный час моей жизни был около двадцати пяти лет назад – я ездила на Вудстокский фестиваль. Я была там вместе со всеми под дождем, в грязи, без крошки хлеба, и в тот момент мне совсем не казалось, что это такое уж большое удовольствие. Замужем была, однажды – но это ты уже знаешь. Паттон – моя девичья фамилия, я ее так и не меняла. Три года посещала Майамский университет, специализировалась в психологии, а потом три года зарабатывала деньги стриптизом, выступала в Майами в бараках, но в приличных, а не в каких-нибудь сомнительных заведениях. Трусы на сцене не снимала никогда, на частных вечеринках не выступала. Наркотиками не пользовалась, беременностей и, соответственно, абортов не было. Что еще хотел бы ты узнать?

В гостиной повисла тишина. Потом Рэйлен осторожно положил ладонь ей на щеку.

– Чего ты рассердилась? – спросил он.

– Ты слышала? – спросил Гарри.

– Еще бы, – сказала Джойс. – Чуть не оглохла.

– Это я уронил чертов телефон.

– Ты в порядке?

– В порядке ли я?

– Не такой уж это трудный вопрос.

– Если ты имеешь в виду все остальное – не считая того, что мне приходится сидеть взаперти, и не считая того, что я не знаю, что случится со мной и когда? Да, кроме этого, все у меня просто великолепно. А как у тебя дела?

– Я очень о тебе беспокоюсь.

– Неужели? А вот Торрес говорит, ты беспокоишься о Рэйлене, а беспокоишься ли ты обо мне или нет – этого он точно не знает.

– Об этом мы уже говорили. Когда ты звонил прошлый раз.

– Действительно? Ты бы зашла сюда и составила мне компанию, развеяла мои мрачные предчувствия.

– Гарри, ты снова пил. Именно это меня и беспокоит. Ты снова такой же, как был когда-то.

– Приходи сюда, и я перестану.

– Ты ведешь себя как ребенок.

– Приходи сюда, и я повзрослею прямо у тебя на глазах. У меня вроде стоит.

– Гарри, я не приду.

– Почему?

– Я уже легла.

– Да сейчас же только... да еще и десяти нет.

– Я устала. Поговорим завтра.

– Рэйлен вернулся.

Гарри сделал паузу, ожидая ее реакцию, но Джойс молчала.

– Я думал, тебе интересно. Позвонил Торрес, он узнал в аэропорту. Вот так же он узнал и о возвращении Зипа. Ему сказали, что Рэйлен Гивенс прилетел около шести, рейсом «Бритйш Эруэйз». Так что сумел все-таки выкарабкаться. Я знал, что он выкарабкается, ведь он им не нужен, им нужен я.

Гарри снова помолчал.

– В прошлый раз, охраняя меня, он дал мне свой номер. Он сказал звонить при малейшем подозрении, если что-нибудь не так. Даже если в вестибюле появится незнакомый мне маршал. Это показалось мне странным.

– Слушай, Гарри, давай побеседуем завтра.

– А тебе он еще не звонил?

– Кто, Рэйлен? – спросила Джойс. Она лежала на спине и смотрела в потолок.

– Вот я послушал его и вернулся домой, – сказал Гарри. – Ну и что же в результате? Все стало еще хуже. Не нужно было поддаваться на его уговоры.

– Он тут совсем ни при чем, просто у тебя не осталось другого выхода.

– Я мог поехать куда-нибудь еще. В Африку, например, или на Французскую Ривьеру. Или в Париж.

– Гарри, я позвоню тебе завтра.

– Ты обещаешь? Когда?

– Не знаю точно, но утром. Спокойной ночи, Гарри.

Она положила трубку и повернулась к Рэйлену, который лежал рядом.

– Ну почему я не сказала, что ты здесь?

– Ты его жалеешь. Он один и напуган.

– Сам во всем виноват.

– Далеко не во всем.

– Для Гарри эта ситуация – предлог, чтобы напиться. Он, видите ли, сидит взаперти, он не знает, что будет дальше, и никакая полиция ему не поможет.

– Я слышал ваш разговор. Ты хочешь к нему сходить?

– Завтра.

– Он считает, что во всем виноват я?

– Он пьяный.

– Да, но в чем-то он прав. Возвращение домой ничем ему не помогло.

– А что же ему поможет?

– Надо попробовать поговорить с этими ребятами.

Глава 25

Глория услышала, как он хрюкнул и шумно, словно в предсмертной агонии, выдохнул, а затем его брюхо бессильно обвисло, тяжело навалилось на ее бедра. Господи, подумала она, что же будет с моими почками. Глория находилась посреди огромной кровати, стояла на четвереньках – сношение с Джимми было возможно только в такой позе – и буквально дрожала от страха, что вот сейчас руки не выдержат, подломятся и она задохнется под весом этой туши, а Джимми только тогда и узнает, что она умерла, когда насытится и откатится в сторону. Да и тогда – не сразу.