Дневник плохой девчонки, стр. 26

Ничего не изменилось. Ничего! Все то время, что я прожила у Эле, я старалась не думать о Гвидасе, и мне это неплохо удавалось. Почти удавалось. А теперь опять пошло-поехало. Черт! И почему человек так слаб?

Не думать об этом, не думать! Надо чем-нибудь заняться… Напиться, что ли?

Но вина мне не хотелось, так что, вернувшись домой, я заварила себе чай и включила телевизор. У Эле дурацкий маленький «Шилялис», ну и ладно, сойдет! Показывали «Ганнибала» [11] с Энтони Хопкинсом. Классный дядька, мне нравится. Вкус у него, конечно, странноватый, но кому какое дело, кто что ест на завтрак? Все равно он куда круче большинства тех, кто питается одними салатиками. Вся беда в том, что каждому непременно хочется сунуть свой нос в чужие дела! А человечинкой лакомятся и вегетарианцы, и плотоядные — все без исключения! Главное — выбрать, кем ты хочешь быть: тем, кто ест, или тем, кого едят!

Вспомнила несчастную бабульку — а вот она выглядела так, словно у нее сто лет маковой росинки во рту не было! И ничего! Наверное, еще жива. Если бы с бабулькой что-нибудь случилось, уж Лаура-то знала бы, а раз она ничего про старушкино здоровье не сказала, значит, оклемалась старушка. Я спасла ей жизнь! И за это получила вознаграждение, вот! Вернее, сначала взяла себе вознаграждение, а потом спасла жизнь. Тоже неплохо. Интересно, где она теперь, дома или в больнице? Надо встретиться с Лаурой и все у нее выспросить. Черт, я же в Ниде… Интересно, что эти полицейские про меня спрашивали…

Спать хочу… Спокойной ночи, дорогой дневник! Мог бы тоже иногда сказать хоть что-нибудь…

7 июля

Утром позвонила мама. Честно говоря, услышав ее голос, я испугалась. Подумала, она звонит, потому что вчера меня узнала.

— Привет, Котрина! Можешь говорить?

— А что?

— Наверное, у вас сейчас занятия?

— Не-е… — промямлила я. — Все в порядке… Мы… завтракаем… (Блин! Почему я не спросила у Эле, в котором часу их кормят?)

— Так поздно? — удивилась матушка. (Можно подумать, у нас дома завтрак когда-нибудь бывает раньше десяти!)

— За один раз с завтраком не справилась, так теперь перекусываю… — я зачавкала, представляя себе, что участвую в радиопостановке.

— Ну ладно… — она немного помолчала. — Слушай, Котрина, мне надо кое-что тебе рассказать…

Мамин тон ничего хорошего не обещал. И вообще, когда кто-то на другом конце провода начинает вздыхать и делать безнадежно долгие паузы, ничего хорошего не жди. Я подумала, что она все-таки меня узнала, но до сих пор притворялась, желая немного помучить…

— Да? — я постаралась изобразить полнейшее равнодушие.

— Случилась очень неприятная вещь… Ты только не волнуйся… Я думаю, на самом деле это просто недоразумение, и в конце концов все выяснится.

— Т-так рассказывай…

— У твоей подруги Лауры серьезные неприятности.

— Д-да т-ты что? (Черт, ненавижу это проклятое заикание!)

— Опять ты заикаешься, солнышко! — (А я и не заметила!) — Пожалуй, мы напрасно перестали ходить к Сальвинии.

— Н-ничего…

— Понимаю, ты разволновалась, но ты тут ни при чем.

— Ну г-говори уже!

— Лаура проворовалась.

Она глубоко вздохнула и с минуту молчала, а я не знала, что сказать, и потому молчала тоже. Если бы не это проклятое заикание, я бы что-нибудь отколола.

— Ты, кажется, заходила как-то вместе с Лаурой к той старушке, которую она опекает? Так вот, ее-то Лаура и обворовала, украла все ее деньги. Почти восемь тысяч литов. Сумма не такая уж огромная, но для старого человека это настоящая трагедия…

У меня ноги подкосились, и я села. Не то чтобы мама сообщила нечто новое — нет, дело в том, что она говорила об этом как о чем-то само собой разумеющемся, ясном, уже доказанном. Значит, Лаура была права, ее действительно могут посадить за решетку!

— Н-не м-может б-быть! — промямлила я.

— И мне трудно в это поверить, Котрина… Но, к сожалению, все факты — не в ее пользу… А с виду такая наивная, хорошая девочка…

— Н-но в-ведь еще не доказано, что это она их украла!

— Пока что — нет, полиция сейчас ищет деньги и допрашивает свидетелей.

— С-свид-детелей?

— Сначала я не хотела ничего тебе рассказывать, не хотела портить каникулы, но теперь другого выхода нет… Следователь хотел бы допросить и тебя. Я пообещала, что ты на пару дней приедешь, и он сможет с тобой поговорить. Понимаю, что это ужасно, но тебе ведь не из-за чего волноваться: расскажешь, что знаешь, и все… Ну, что ты думаешь?

— Н-не знаю…

— Конечно, они сказали, если тебе трудно выбраться, они сами приедут в Ниду, чтобы допросить тебя там… но ты… Может быть, ты соскучилась по Вильнюсу?

— Я приеду! Послезавтра!

Не знаю, почему я сказала «послезавтра»… Может быть, только потому, что не хотела говорить ни «сегодня», ни «завтра»…

— В общем, приеду.

— Хорошо, так им и скажу. Деньги на билет у тебя есть?

— Да. (Знала бы она, сколько у меня денег!)

— Я рада, что мы увидимся!

— Ага…

— Может, позвонить руководству лагеря, чтобы тебя отпустили? Или сама договоришься?

— Сама, — без малейших колебаний заявила я.

— И еще звонил твой отец… — тихо сказала мама.

— А ему чего надо?

— Хочет с тобой встретиться.

— Пусть помечтает.

— Да… Понимаю… Ладно, поговорим об этом, когда приедешь…

На это я ничего не ответила, потому что об отце давно и думать забыла, на мои хрупкие плечи навалилась за последнее время куча проблем потяжелее. Потом мама еще что-то прибавила насчет того, что страшно соскучилась, про погоду в Вильнюсе… На этом разговор и закончился…

О боги! Все куда серьезнее, чем я думала! Чувствовала я себя хуже некуда, честное слово, отдала бы сейчас что угодно, лишь бы повернуть время назад. Меня начало мучить нехорошее предчувствие, что этим дело не кончится. Ну какого черта я полезла грабить старушку?!

Нет, так нельзя, надо сохранить холодный ум и не терять головы. Если все думают, что деньги стащила Лаура, значит, меня никто не подозревает, и я могу быть совершенно спокойна. Только почему-то, хоть волноваться мне было не из-за чего, совершенно спокойной я себя не чувствовала… А если Лауру и в самом деле посадят? Бедная Лаура! Ее могут посадить в тюрьму за преступление, которого она не совершала, — ну просто мыльная опера какая-то…

— Да нет, она же несовершеннолетняя, так что посадить ее не могут. Значит, все хорошо.

— Какое там хорошо! Ее могут выгнать из школы, а отец сказал, что тогда и из дома выкинет.

— А может, насчет этого она привирает? За Лаурой такое водится. Не похоже это на ее родителей: сегодня взаперти держат, а завтра возьмут да и выбросят, как щенка!

Лопухнулась я. Не надо было брать все деньги, надо было взять ровно столько, чтобы хватило на билет, чтобы сбежать из этой страны и больше не видеть этих людей, ну, может, чуть побольше — чтобы без проблем прожить месяц-другой, пока найду работу… И никто бы тогда ничего и не заметил, даже эта соседка, лезущая куда не просят. Ну почему я сначала делаю, а потом думаю?

Вывела Принцессу. После похода к бабульке я не расстаюсь с темными очками и все время озираюсь: не следят ли за мной. Вчера, правда, чуть не попалась, зато теперь знаю, что мне удалось изменить внешность, и это немного успокаивает. Прошла мимо той скамейки, на которой вчера сидела… Надо же — родная мать меня не узнала! Это уже вообще…

Вернулась домой, пожарила яичницу.

Вот был бы ужас, если бы полицейские отправились в Ниду к Эле (типа, как бы ко мне) и стали ее допрашивать! А что вы, паняле [12] Котрина (надеюсь, к моему имени она уже привыкла!), думаете насчет лучшей своей подруги Лауры? Вы ведь дружите, правда? Верите ли вы, что она могла обокрасть несчастную беспомощную старушку? Эле, наверное, при виде полицейских сразу грохнулась бы в обморок, а когда пришла бы в себя, чего доброго, во всем бы и призналась. Хотя она же, бедненькая, ничего не знает… А как я могла ей объяснить? Такого, пожалуй, даже ей не понять…