Ветер и искры. Тетралогия, стр. 241

Но по ее глазам я видел, что она очень в этом сомневается и уже жалеет, что дала себя уговорить. Подняв руки вверх, я показал, что каждый волен поступать, как ему угодно, и вернулся к Убийце Сориты.

– Убедился? – ядовито поинтересовалась та, перелистывая страницы озябшими пальцами. – Мне ни к чему врать. Особенно в таких мелочах. Кавалар – забавный сумасшедший.

– Вот как?

– Ну да. Куча воды, непонятных оборотов и прочей дряни. Почти ничего ценного.

– Это ты так говоришь.

– Мне все равно, что ты думаешь, – последовал отклик, и она, захлопнув книгу, убрала ее обратно в сумку.

– Ответь мне на вопрос.

– Изволь, – с преувеличенной любезностью промурлыкала Тиф.

– Что такое Сердце Скульптора?

– Интересно знать, где ты слышал это название?

– Ты как-то проговорилась во сне.

– Дурная привычка, – опечалилась Проклятая. – Постараюсь больше не совершать таких ошибок. Впрочем, в Сердце нет ничего тайного. Это артефакт, сотворенный Каваларом в последние годы жизни. С помощью него можно было уничтожить любую созданную Скульптором постройку. Башня долго хранила реликвию, пытаясь понять, как она работает. Я и Ретар выкрали Сердце из Альсгары. С помощью него мы смогли без потерь войти на Лестницу и прорваться на север. Раньше, если ты не знаешь, вход туда защищала мощная цитадель, ничем не уступающая Вратам Шести Башен.

– Вот как?

– Разве ты не слышал «Песнь о Серебряной слезе»? Хм… Странно. Теперь от крепости не осталось даже развалин. С помощью Сердца мы превратили ее в песок.

– И где теперь эта замечательная «безделушка»?

– В Бездне. Мы переусердствовали. Волшебный ключик не выдержал влитой в него силы. А жаль. Думаю, будь Сердце у нас, и Война Некромантов пошла бы по-иному. Мы бы не застревали перед каждой твердыней.

– Ну на этот счет у меня иное мнение.

Тиф лишь презрительно фыркнула.

Глава 24

– Нэсс, твоя очередь, – Лук растолкал меня.

Я, сонный и раздраженный, высунул нос из-под одеяла и посмотрел на стражника красными от недосыпа глазами.

– Лартуна разбудил?

– Да. Рыцарь и Отор уже ушли. Они на тропе, выше.

– Хорошо, – сказал я, уступая ему свое место и видя, что Тиа не спит и сидит у огня. – Этот чего там делает?

– Порк? А Бездна его знает! Он, лопни твоя жаба, не слишком расположен к разговорам.

Я понимающе хмыкнул, нахлобучил меховую шапку пониже и, подхватив лук, неохотно начал обход лагеря. Снега было по середину голени, я тихо ругался под нос. И, когда круг был завершен, присоединился к Проклятой. Она, опасно наклонившись к огню, читала записи Скульптора.

– Проваливай, – недружелюбно буркнула Тиф, не отрывая взгляда от текста. – Ты мне мешаешь.

– Потерпишь, – столь же враждебно рявкнул я в ответ. – Глаза себе сломаешь.

– Мне хватает света. Отправляйся спать. Все равно никто мимо меня не прошмыгнет.

– Это ты так считаешь.

– Я не считаю. Я знаю. – Озябшими пальцами она перевернула страницу и увидела Рону. – А, Звезда Хары! Что же вам всем не лежится?!

– Чем ты так раздражена? – участливо осведомилась Ходящая.

– Тем, что мне не дают возможности сосредоточиться.

– Нашла что-то любопытное? – поинтересовалась девушка.

– Нэсс, погуляйте вместе, – вновь предложила мне Проклятая.

– И не подумаю.

Убийца Сориты ожгла нас раздраженным взглядом и захлопнула книгу.

– Не любопытное. Какой-то бред!

– Кажется, я понимаю, о чем ты, – кивнула Рона. – Я тоже не смогла разобраться в языке.

– Ни на уну не сомневалась, что валиострский тебе неизвестен, – с превосходством хмыкнула Тиф. – Он считался первым человеческим языком Хары и во времена Скульптора уже был мертв. Знали его лишь единицы. А сейчас он и вовсе забыт.

– Но не тобой?

– Моя учительница не только умела возиться с подснежниками и быть большой дрянью, но и знала древние языки. Так что у меня есть навык в чтении старинных текстов. В этом я ничуть не уступаю Митифе. Эти закорючки рассказывают интересную историю. – Проклятая вновь открыла пожелтевшие страницы.

– А в чем тогда бред?

Убийца Сориты выпятила нижнюю губу и задумчиво посмотрела на девушку.

– Это – одна из записных книжек Кавалара. Мысли, соображения, идеи, основы плетений, какие-то схемы, немного воспоминаний, адреса, наброски речи для Совета. В большинстве своем – гора мусора. Надо очень постараться, чтобы найти в ней золотую песчинку. Почти весь текст записан рукой Скульптора. Чернила, кстати, не тускнеют со временем – очень интересное плетение, я такого не знала. А вот то, что написано на валиострском, авторству Кавалара не принадлежит. Другой почерк.

– Он мог его изменить, – пожал я плечами. – Что тут такого?

– Зачем ему это делать? – удивилась Тиа. – К тому же и чернила другие. Бледные. Их едва видно. Целитель, насколько я помню историю, склонности к языкам никогда не имел и даже в имперских диалектах путался, не говоря уже о тех, что считаются мертвыми. Тут еще вот что. Я смотрела на свет – страницы вклеены. И сделано это было уже после того, как Скульптор написал книгу.

– Что там сказано? – вытянула шею Рона.

– Не знаю. Я только начала читать, когда пришли вы.

– Прочитай нам.

– Я что? Нанималась? – возмутилась та.

– Если ты забыла – книга моя, – напомнила девушка.

Проклятая намек поняла:

– Бездна с вами. Хотите слушать глупости – ваша беда. Не моя. Здесь не так много. Последние листы вырваны.

Она прищурилась и произнесла:

– В Гаш-шаку пахло яблоками…

В Гаш-шаку пахло яблоками, подступающей осенью, теплым камнем, булками, щедро посыпанными заморской корицей, и ветром с бескрайних лугов. Он игриво подхватывал ароматы и растаскивал их по всему городу, залетая на каждую улочку, в каждый переулок, забираясь в каждое распахнутое окно. На могучих тополях, в начале лета заваливающих город пушистым «снегом», листья уже начали терять зеленый цвет, и на них появились желтоватые пятнышки.

Гаш-шаку славился своими парками, их было много, особенно в восточной части, где кварталы йе-арре граничили с храмами Мелота и единственной улицей, на которой обитали Высокородные, посланники дельбе Гарвэ. Ни летунов, ни тем более эльфов не любили, и поэтому люди редко заходили в парки этой части города.

Калавару нравились уединенные места, где никто не стал бы его беспокоить и отвлекать от занятий. Пожалуй, восточный парк – то немногое, что он ценил в родном городе. Гаш-шаку никогда не мог сравниться с Альсгарой, где всегда хотел жить юный Целитель. Там было обожаемое им море – стихия, вдохновляющая Кавалара. Но вот уже второй год, сразу после окончания школы в Корунне, ему пришлось находиться здесь вместе со своей наставницей и лишь мечтать о южном городе.

Желто-серые стены и башни Гаш-шаку угнетали юношу, но Митру здесь держали дела, и ученику приходилось быть с ней рядом.

Сегодня Целитель пребывал в отвратительном настроении. Он вновь не смог справиться с заданием. Все плетения, что Кавалар с таким трудом создавал, пытаясь удерживать контакт с нестабильной «искрой», рассыпались, словно песчаные замки под ударами волн. Госпожа Митра лишь огорченно качала головой. Наставница билась с ним каждый день, но его способности все еще оставались жалкими.

Под мышкой молодой человек держал тетрадь для записей, старую и потрепанную. Вносить сюда свои мысли, догадки и теории вошло у него в привычку еще на третьей ступени обучения. В сумке, переброшенной через плечо, такой же старой, как и дневник, лежали булки с корицей, купленные в ближайшей пекарне, старые черновики и большое яблоко.

Перед улицей Высокородных он встретил усиленный патруль стражников. Воинам приходилось охранять дома, где жили посланники дельбэ, от особо ретивых граждан, питающих к остроухим чувства ничуть не нежнее, чем к повышению налогов или ночным грабителям. Стража не допускала, чтобы в окна к вспыльчивым ублюдкам из Сандона и Улорона полетели камни или еще чего похуже. Патрульные, судя по их виду, ничего не имели против того, чтобы резиденция Высокородных сгорела дотла, но свою работу делали и отправляли прохожих кружной дорогой.