Где нет зимы, стр. 24
Но я не злопамятная.
А Мишина мама оказалась совсем другая. Я не буду вам ее подробно описывать, скажу только, что она совсем не похожа на мальчика. Совсем. Она вся такая мягкая, круглая…
Глаза у Мишиной мамы были очень испуганные.
И Елена Игоревна спросила ее, как было дело. Только попросила сперва успокоиться.
А я слушала.
И дело было так.
Мишина мама первого сентября увидела, что Гуль нет за партой рядом с Мишей.
Но в жизни бывают разные обстоятельства.
Бывает, дети болеют. И не приходят в школу первого сентября. Это плохо.
Бывает, дети не успевают вернуться с моря. И не приходят в школу первого сентября. Это хорошо.
Вчера было родительское собрание. Софья Тимофеевна собрала родителей, чтоб рассказать им про жизнь во втором классе.
И сказала, что Гуль теперь не будет учиться во втором «В». Потому что такая вот беда.
Мишина мама не спала всю ночь.
Я знаю, как это бывает у людей. Они ложатся в постель, чтобы не тревожить домашних. Но дышат так, что сразу ясно — не спят. Потом они идут на кухню и пьют там чай или кофе. Одну чашку, потом другую чашку.
И потом еще одну чашку.
И курят. Те, кто курит.
И кашляют.
И вздыхают.
И ходят туда-сюда.
И от их ночных мыслей темнота за окнами становится фиолетовой.
Наверное, и Мишина мама ходила так по своей квартире сегодня ночью и вздыхала.
И вот она пришла к Елене Игоревне.
Мишина мама хочет забрать Гуль.
— Потому что, вы понимаете…
— Я понимаю, да.
И Елена Игоревна кивает. Да, это несложно. Вот такие документы надо оформить. Три недели — и девочку можно забирать.
— Только давайте. Мира Александровна, хорошенько подумаем, прежде чем обнадеживать ребенка.
— Я уже подумала.
И Елена Игоревна снова кивает.
А потом смотрит на меня и качает головой.
И спрашивает Миру, Мишину маму.
— Вы знаете, что у девочки есть старший брат?
И Мира говорит много и торопливо: что трех детей ей не потянуть, это очень сложно, что мальчик — подросток и она его совсем не знает, что, конечно, она будет приходить к нему, и брать в гости, и как может помогать… Но взять к себе и мальчика ну просто никак нельзя, потому что трое детей — это очень сложно, и подросток, и… вы понимаете?
— Я понимаю, да.
А потом Елена Игоревна говорит:
— А если девочка не захочет?
— У нас с ней хорошие отношения, почему же она не захочет?
— Не захочет оставить брата одного.
— Я объясню ей, я уговорю. Мы же будем приходить к нему в гости.
— В гости, — кивает Елена Игоревна.
И наступает тишина, в которой я слышу, как тикают часы на стене.
А потом Елена Игоревна говорит:
— Просто чтоб вы знали…
Я слушаю историю о том, как приезжал Пашин отец из Красноярска. О том, как он хотел забрать Пашу. О том, какая там хорошая у него семья. Двое детей. О том, как Паша отказался ехать…
— Он что, Паше не понравился? — спрашивает Мира.
— Бот уж не знаю, понравился или не понравился. Вообще-то я сказала мальчику, что в их ситуации капризничать не приходится. Но он отказался. Мне сказал, что не хочет оставлять сестру одну.
— Тогда, может, позвонить отцу? — волнуется Мира. — Может, все теперь наладится: я возьму девочку и, когда Гуль переберется ко мне, Павел поедет туда?
— Мы взрослые, — усмехается Елена Игоревна. — Я почти уверена, что уговорю детей. С вашей помощью.
Мира расправляет плечи и вздыхаете облегчением. Елена Игоревна еще раз смотрит на меня.
— А ты что скажешь. Лялька? — говорит она неожиданно. — Видишь, поедет твоя хозяйка домой, и ты с ней в новый дом поедешь. И все у вас будет хорошо. Плохого было много, теперь будет хорошее.
Мира оглядывается, чтобы понять, с кем разговаривает директор.
— Это Лялька. Ее сегодня утром Гуль сюда принесла. Чтобы Лялька не скучала одна, пока дети в школе. Паша из-за Ляльки даже побег устроил, мы полсуток с милицией его искали… Когда девочка узнала о смерти матери, она в себе замкнулась: глазки такие тусклые, молчит, ни с кем в контакт не вступает. Наш врач настаивал на том, чтобы ребенка психиатру показать, и я почти согласилась, думала — не оттает сама, значит, придется сдаваться на милость медицины. И тут мальчик пропал. Каким-то образом проник в свой опечатанный дом и принес сестре эту вот игрушку. Сказал, что ее зовут Лялька и что сестренка с ней в прошлой жизни не расставалась. И представляете — помогло. Особо веселым ребенок, конечно, не стал — веселиться не с чего… Но психиатр теперь не нужен. У Гуль все нормально. Вот, пятерки из школы носит…
Елена Игоревна снимает очки, крутит их в руках и снова надевает:
— Ну что? Собирайте документы, в опеку сдавайте, звоните мне, если какие проблемы — держите меня в курсе. Екатерина Сергеевна в опеке быстро все сделает, не волнуйтесь… А сейчас у девочки еще два часа до конца занятий, и вряд ли вам есть смысл ждать. Может быть, заедете к ней в другой раз? Только уж тогда — после обеда, хорошо?
— Хорошо… А я ей немного гостинцев принесла, передать можно? — спрашивает Мишина мама, вставая со стула. — Скажите, Елена Игоревна, а вы зачем мне это рассказали?
— Что — это?
— Да вот это — про Ляльку.
— Ни за чем. Просто так, к слову пришлось.
И тут Мишина мама снова садится. И говорит быстро:
— А чтобы забрать двух детей — какие надо документы?
Елена Игоревна не удивляется. И отвечает:
— Такие же.
Потом Мишина мама уходит.
Елена Игоревна остается одна в кабинете. И вдруг подмигивает мне и улыбается.
Гуль
Сегодня с утра дождик. А у меня новые резиновые сапожки. Красные-прекрасные, с желтой подошвой. Это тетя Мира мне их купила, когда пошли дожди.
Тетя Мира приходит к нам почти каждый день. И Мишка с ней приходит. Иногда тетя Мира даже привозит его сразу после школы, а сама на работу убегает.
Мишку тут все уже знают. Елена Игоревна говорит в столовой:
— Девочки, покормите-ка этого брата-близнеца.
И ему наливают борща и накладывают макарон по-флотски. И наливают компот из сухофруктов.
Я теперь знаю, что самое невкусное в компоте из сухофруктов — это груша. А самое вкусное — это урюк.
Все копят косточки от урюка, а потом давят их дверью и едят зернышки. Мы с Мишей копим косточки вместе. Потом поделим пополам.
Мы иногда и уроки делаем вместе. Учебники в наших школах почти по всем предметам одинаковые, а задают нам, конечно, разное. Иногда ему задают то, что я уже вчера делала, а иногда наоборот.
Мы ждем, когда тете Мире дадут разрешение нас забрать.
В детском доме появились сразу четыре места, и нас с Пашей можно было перевести, но Елена Игоревна сказала, что теперь уже нас не отпустит и мы никуда не пойдем, а будем тут дожидаться, пока нас заберет тетя Мира.
— Паш, — говорю я, — у меня глобальная проблема. Когда мы будем жить с тетей Мирой — как мне ее называть?
— Какие варианты? — бормочет Паша, не поднимая головы от очередной толстой книжки.
— Ну… вежливо называть по имени-отчеству: Мира Александровна. Но мы будем жить вместе, и, наверное, удобнее звать тетя Мира.
— Гуль, не морочь мне голову. Называй как тебе удобно — хоть Марьиванна. Ты ведь уже зовешь Миру Александровну тетей Мирой? Ну и не умножай сущности сверх необходимости.
— Чего мне не умножать? Паш, а Паш, ты что сейчас сказал? Как это?
Но Паша уже снова занырнул в свою книгу — и нет его.
И вот сегодня совершается наконец то, чего я так ждала. У ворот стоит под дождем тети-Мирина синяя машина. В вестибюле толпа — всем интересно, как мы уезжаем. И я думаю: «Больше я сюда ни-ког-да не вернусь!» Елена Игоревна говорит Паше:
— С библиотекой рассчитался? Лучше у нас своих вещей не оставлять — и наших с собой не брать. Чтоб не возвращаться. Примета такая.