Пророчество Двух Лун, стр. 82

Королева вопросительно подняла брови.

Ренье поклонился наиболее изящным образом:

— Задайте эти вопросы госпоже Даланн, ваше величество. Уверен, вы получите удовлетворительные ответы.

Гномку тащили, надрываясь и пыхтя, два здоровенных сержанта. Даланн была связана толстой веревкой. Ее ручищи, поросшие густым рыжим волосом, все время шевелились: она не оставляла надежды освободиться. Глаза вылезали из орбит, на губах вскипала слюна.

Магистра наконец поставили перед королевой, и Даланн замерла, тяжело дыша и не сводя с ее величества мрачного взора.

Затем она заметила Ренье и изменилась в лице.

— Я ведь догадывалась, что вас все-таки двое! — прошипела она. — Ловкий трюк!

— Вы — магистр Академии? — спросила королева.

— Меня зовут Даланн. Я преподавала теоретическую и практическую эстетику, — пропыхтела гномка. — Неплохо преподавала, кстати говоря. Никто не жаловался.

— Вы шпионили для герцога в моей Академии? — продолжала королева.

— С чего ваше величество взяли, что я шпионила? — окрысилась Даланн.

Королева слегка покачала головой.

— Вы ведете себя как человек, которому нечего терять…

— Я веду себя как гном, а нам всегда нечего терять! — сказала Даланн.

— Ведь вы пытались убить эту девушку?

Даланн метнула взгляд на Генувейфу. Та присела в поклоне и улыбнулась.

— Мы не убийцы, — сказала магистр Даланн. — Впрочем, несчастный случай иногда бывает кстати… А что мне оставалось? Она забралась в гроб и увидела, во что превратился Алебранд… — Тут из светлых глаз Даланн выкатилась огромная слезища и, помедлив, размазалась по ее лицу.

Генувейфа испуганно подбежала к гномке и принялась вытирать ей лицо своей шалью. Та пыталась отворачиваться, но тщетно. У Генувейфы дрожали губы, она и сама готова была заплакать.

Ренье украдкой наблюдал за Талиессином. Принц чуть раздувал ноздри: было очевидно, что происходящее раздражает его. Но мать для чего-то хотела, чтобы он видел эту сцену, и он оставался на месте.

— Я желаю, чтобы магистр Даланн была водворена в одну из подземных комнат с прочной дверью, — сказала королева, махнув сержантам. — Благодарю вас за труды.

Когда Даланн уволокли и ее угрозы смолкли за дверью, Эмери приблизился к брату и остановился рядом. Королева обласкала их мимолетным взглядом, однако обратилась к Генувейфе:

— Подойди ко мне, милая.

Девушка подбежала и, подняв голову к владычице, улыбнулась ей. Медленно-медленно королева протянула к Генувейфе руку и приложила к ее щеке.

— Вот тебе мой Знак Королевской Руки, Генувейфа из Коммарши, — торжественным тоном возгласила королева. — Я даю его тебе в присутствии этих братьев, Ренье и Эмери, сыновей Оггуль, и в присутствии моего сына, который займет трон после меня.

— Значит, я — лучшая гробовщица в королевстве? — замирая, спросила Генувейфа.

— Это несомненно, — ответила королева. Она отняла ладонь от ее щеки, погладила ее по волосам и, наклонившись, поцеловала в макушку. — Ты хоронишь преступников и нищих, Генувейфа, а на самом деле ты достойна хоронить королей.

Глава двадцать первая

ТУРНИР И СКАЧКИ

Давно уже у ее величества не было такого превосходного настроения. Она выглядела невероятно юной: в простом девическом наряде, с волосами, заплетенными в толстую недлинную косу, перевитую лентами. Талиессин, не отходивший от матери в эти дни ни на шаг, напротив, казался намного старше своих лет: хмурый, погруженный в раздумья.

Большая кавалькада двигалась через всю столицу к воротам внешней городской стены — и дальше, через предместья и близлежащую деревню, на луга. Празднества в честь бракосочетания герцога Вейенто еще не закончились.

На нынешний день намечался грандиозный выезд на луга. Уже загодя на месте были разбиты разноцветные шелковые шатры. Готовились скачки с препятствиями, поединки на тренировочном оружии, бесконечная трапеза на свежем воздухе, «в духе сельской идиллии», а к вечеру — бал.

Молодая супруга Вейенто впервые должна была предстать сегодня перед обществом с открытым лицом, без покрывала, и всех мучило любопытство: какой она окажется.

Ни особенного разочарования, ни каких-либо восторгов, впрочем, ее внешность ни у кого не вызвала. «Обыкновенная молодая женщина», «симпатичная», «бывает хуже». Словом, ничего особенного. Будь Ибор счастлива в браке, она, возможно, предстала бы в более выгодном свете. Но ее отношения с Вейенто были построены на скучном расчете и в принципе сводились к той же формуле: «бывает хуже».

Рядом с лучезарной эльфийской королевой Ибор проигрывала безнадежно, и герцог Вейенто, молодой супруг, неожиданно понял, что его это удручает. Возможно, все дело в отсутствии волшебства, думал он. И это правильно. Правильно. Человек не должен любить эльфийку. Эльф не должен брать в жены простую женщину. От этого бывает много бед и несчастий.

И все равно он ощущал себя обделенным и, как ни странно, злился за это на свою кузину. Он сам был удивлен. Обычно его желание устранить королеву с пути было не чем иным, как простым стремлением занять королевский трон. Но сегодня к этому вполне законному стремлению примешивалось личное чувство.

В свите герцога ехали и Гальен с Аббаной. Она ловила каждый взгляд повелителя, направленный на королеву, и в конце концов прошептала своему другу:

— Я думаю, что не ошибаюсь: он будет нам благодарен, если мы сделаем это.

— Аббана, это безумие! — шепнул он в ответ.

Она хитро улыбнулась.

— Такие слова я уже слышала. И все же я не ошибаюсь.

— Нас схватят.

— Нет, если хорошо подготовиться и правильно выбрать место для засады. Никто нас даже не заподозрит. У меня есть отравленные дротики. Знаешь, такие, которые выдувают из трубки.

— Где ты их добыла? — ужаснулся Гальен.

— Сняла с одного трупа. С анат, — пояснила Аббана. — Что тебя так пугает? Я поступила правильно. Разумно.

Он только покачал головой.

— Ты погубишь нас обоих.

— Нет, — уверенно отозвалась она. — Вейенто вызволит нас из любой беды. Он умеет ценить преданность. Я имела случай убедиться в этом. В конце концов, это ведь тебя разжаловали за неправильные действия! А меня — повысили за правильные. Помнишь?

Он это помнил. Он вспоминал об этом каждый раз, когда общался с Аббаной, — то есть постоянно. А если позволял себе забыть хотя бы на миг, она охотно возвращалась к этой теме.

— Разумеется, мой капитан. Непрерывно держу в уме.

— Вот и хорошо. — Она не уловила иронии в его голосе. Еще одна худая примета.

Эмери и Ренье ехали бок о бок. Ренье догадывался (а Эмери точно знал), что Уида намерена участвовать в скачках. Вряд ли она рассчитывает снова встретиться с принцем наедине, но пропустить такое важное мероприятие выше сил эльфийки.

Генувейфа, вся в черном, выступала, сама того не ведая, в роли «таинственной незнакомки». Оба брата опекали ее. Она оживленно вертелась на лошади, то рассматривала наряды придворных дам, то ахала при виде роскошных шатров и пестрых флагов, развевающихся на ветру, то пыталась на ходу потрогать фонари, заранее установленные на шестах.

К удивлению своих друзей, Генувейфа неплохо ездила верхом. Когда Ренье спросил ее, случалось ли ей раньше садиться на лошадь, девушка призадумалась, а потом ответила:

— Они ведь хорошо понимают людей, если им хочется.

Уиды в толпе придворных наездниц не было видно, и это еще более уверило Эмери в том, что эльфийку они увидят только во время скачек. И вероятно, сразу по окончании состязаний она опять исчезнет.

Наклонившись к брату, Эмери сказал:

— Интересно, имеет ли отношение к таинственному поведению Уиды дядя Адобекк?

— Нет, — сразу же ответил Ренье. — Она не станет слушаться. Никого. Ни Адобекка, ни тебя, ни собственного отца.

— Это иллюзия, — отозвался Эмери задумчиво. — Влюбленная женщина склонна слушать советы. Не важно, какую форму принимает ее послушание: в том, что касается ее чувств, она чрезвычайно внимательна.