Пророчество Двух Лун, стр. 19

Над горизонтом, перебивая тихое свечение заката, показалась желтая луна — Стексэ. Ее отчетливо вычерченные края пылали оранжевым. Сегодня она была особенно большой и яркой. Талиессину вдруг показалось странным, что Алатей не отрываясь смотрит на нее.

А Алатей думал: «Столкновение лун возможно. Случится взрыв… Я никогда этого не пойму, но одно знаю точно: если они столкнутся, не останется ни Ассэ, ни Стексэ. Наводнение, буря… и пустота. Не будет одной большой луны. Только пустота».

— Где его меч? — спросил Талиессин, оглядываясь на своих людей.

Ему показали отобранный у Алатея меч. Талиессин быстро осмотрел клинок, двойник того, что был у Сафрака, и протянул бородачу:

— Убей шпиона, а его меч оставь себе. Хороший меч, верно?

И повернулся к происходящему спиной.

Нужно было решать, как провести завтрашний день.

— Эта дорога — на Мизену, — говорил, показывая рукой на хорошо вымощенную дорогу, хозяин маленькой харчевни, где Эмери и Уида остановились на ночь. — А вон тот проселок, — неопределенное вращательное движение кистью, он точно уходит дальше к границе.

— Какой проселок? — спросил Эмери, щурясь.

Он вышел вместе с хозяином на дорожку перед харчевней и рассматривал идиллическую местность. Никакого проселка здесь не было и в помине: хорошо возделанные сады, домики за оградами, несколько каменных строений: мельница, общественный амбар, большой скотный двор, принадлежащий какому-то богатею, живущему в Мизене. И одна-единственная дорога, вымощенная деревянным брусом, что вела от столицы в Мизену.

Был вечер, и неестественно яркая Стексэ нависала над горизонтом. Неожиданно Эмери почудилось, будто он улавливает запах гари.

Молодой человек насторожился.

— У вас поблизости горят леса?

— Нет, — хозяин покачал головой, — с лесами все в порядке, а вот одна деревня точно сгорела… Дела там обстоят скверно, потому я и говорю, чтобы вам проселком не ехать.

Ничего подобного хозяин прежде не говорил — и, вероятно, не заговорил бы об этом, если бы Эмери не спросил о запахе дыма.

— Я не вижу никакого проселка, — начал было Эмери, но хозяин перебил его:

— Отсюда не видать, он дальше, за мельницей. Но если той дорогой ехать, то путь пройдет как раз мимо деревни, где скверно, а чужакам туда лучше не заглядывать. Туда и свои сейчас не ходят. Дней несколько бы переждать, пока солдаты не подойдут. — И посмотрел на Эмери с почти искренней заботой: — Я не ради приработка советую: вижу уж, что на вас с вашей дамой много не заработаешь; я о вас беспокоюсь. Знаете, — задумчиво прибавил он, — иной раз кормишь-поишь человека, а спустя день — ну, предположим — находят его убитым где-нибудь. Смотришь и думаешь: «Только что у меня в харчевне пиво пил — а теперь вот ни на что не годен, одно воспоминание…» Всегда не по себе от таких вещей.

— Что там, в конце концов, происходит, в той деревне? Расскажите, — попросил Эмери. И добавил вполголоса: — Рассказывайте как есть — мне можно довериться.

— Да уж вижу, вам-то можно, а вот спутница у вас, мой господин, — перец в кипятке. Как вы с ней уживаетесь?

— А я с ней и, не уживаюсь, — ответил Эмери. — Терпеть ее не могу.

— Ну, так-то, не по-доброму, — так ведь тоже не стоит, — внезапно переменил свое мнение хозяин. Очевидно, неодобрительно отзываясь о нраве Уиды, он рассчитывал вызнать о ней какие-нибудь пикантные подробности. — Все-таки она женщина. Видная женщина, я имею в виду.

— Вот и бедный покойный Кустер так говорил: «Видная», — вздохнул Эмери. — Расскажите лучше подробней о той деревне, что горела.

— Бунт, — понизив голос, сообщил владелец харчевни. — Хозяина убили и все вокруг спалили. Все подчистую.

Эмери вздрогнул.

Хозяин сразу заметил это:

— А, вас уже и в дрожь кинуло. Вот и я говорю: плохо там. Главарь у них — головорез, двух человек собственными руками прикончил.

— В столицу дали знать?

— А как же! — Хозяин почесал бровь с исключительно задумчивым видом. — Обязательно. Сообщили в столицу. Скоро солдаты прибудут. Непременно прибудут и разберутся на месте. Другие деревни побаиваются, а этим, бунтарям, — им уже ничего не страшно, они свое злое дело сделали. Впору только сидеть и ждать расплаты. И хозяин-то у них, кстати, был добрый. Больше научными изысканиями был занят, чем своей землей и людьми. Надо было поприжать, а он, наоборот, — распустил.

— Как его звали?

— Господин Алхвине. Странный был человек, но, по моему мнению, зла никому не хотел. Жаль, что убили. Вот так всегда: живешь-живешь, а потом…

Хозяин махнул рукой. О господине Алхвине он сожалел весьма отвлеченно, поскольку господин Алхвине никогда не пил пива в маленькой харчевне и не угощался здесь жареной птицей на вертеле. И даже здешние пироги с ягодой его не приманивали.

Эмери тоже не знал господина Алхвине, но имя запомнил, чтобы потом справиться у дяди Адобекка: тот наверняка расскажет о нем что-нибудь интересное.

Неожиданно Эмери услышал шорох за спиной и обернулся. Уида стояла в дверях с отсутствующим видом и любовалась луной на фоне заката.

— Подслушиваешь? — осведомился Эмери.

Она пожала плечами.

— Надо же как-то скоротать мои девичьи будни… Стало быть, там, куда мы направляемся, — кровавый бунт, и главарь у негодяев — из головорезов первейший головорез?

Хозяин исподлобья поглядывал на женщину, не отнимая палец от брови, и помалкивал. Ждал, как ответит Эмери.

Эмери же сказал:

— Поедем обходным путем.

— Ты сумасшедший? — Уида так и вскинулась. — Ты намерен пропустить бунт?

— В каком смысле — «пропустить»? — не понял Эмери. — Там ведь не лошадиная ярмарка, Уида, там людей убивают.

Она поморщилась.

— Ну, убили кого-то… Может, он был плохой — этот, кого убили?

— Мы поедем обходной дорогой, — повторил Эмери.

— Обходной-то дороги, пожалуй, нет, — вступил хозяин. — Только одна здесь дорога, если вам к границе. Дальше опять развилка, но мимо той деревни проехать придется.

— Рискнем? — Глаза Уиды блеснули.

— Отправляемся завтра, — сдался Эмери. — Нужно выспаться.

Он надеялся, что к утру прибудут солдаты из столицы и с бунтом будет покончено.

Глава четвертая

ТАЙНАЯ КРЕПОСТЬ В МЕДНОМ ЛЕСУ

Эмери был разбужен грохотом, который раздавался отовсюду, — весь мир, казалось, полнился мириадами неблагозвучных стуков: за окном гремели копыта, бубнили не в лад барабаны, гоготали голоса, а в дверь комнаты колотил чей-то негодующий кулак.

— Эмери! — закричала Уида.

Ее вопль, пусть и пронзительный, резкий, был сейчас единственным, что не являлось грохотом, и Эмери ощутил подобие благодарности к неугомонной девице.

— Ты спишь? — опять крикнула она и пнула дверь ногой.

Эмери поднялся с кровати и, пошатываясь, добрел до двери. Отодвинул задвижку. Уида, в необъятной белой рубахе, босая, еще размякшая спросонок, упала в его объятия.

— Видал? — спросила она, укладывая голову на его плечо и поглядывая на него блестящими глазами.

— Что?

— Солдаты.

Она отскочила от него, схватила за руку, подтащила к окну, ударом кулака распахнула ставни.

По дороге, в сторону невидимого отсюда проселка, двигался отряд — человек пятьдесят, и десять из них конные. Эмери молча смотрел на них, и ничем не объяснимая тревога охватывала его все сильнее. В музыке, которую он теперь ясно слышал в стуке, грохоте и гомоне, звучала главенствующей темой лихая обреченность. В бравурной тональности явственно слышалось: «Мы славно все умрем…»

Эмери закричал:

— Капитан!

Но ни один из проходивших мимо не обернулся в сторону окна.

Эмери уселся на кровать, Уида с размаху плюхнулась рядом. Так они и посидели немного рядком, как двое добрых приятелей.

Эмери сказал:

— Если ты права, Талиессин сейчас в безопасности.