Осмотр на месте, стр. 23

Горько признаваться в том, сказал один старый философ, что мы еще раз свергнуты с трона, поставлены на свое место, и притом не абстрактными рассуждениями, но наглядным доказательством в виде иных разумных существ. Этот неопровержимый факт показал нам, сколь тщетными были усилия человеческой мысли возвести случайные, чисто местные земные обстоятельства в ранг разумной и потому всеобщей необходимости. Какие горы головоломных аргументов мы нагромождали, чтобы изобразить природу человека в виде космической постоянной! Как легко человек поддался иллюзии, будто бы мир к нему беспристрастен (если не благожелателен, как гласят утешающие религии). То, что случилось с какими-то прамоллюсками, трилобитами и панцирными рыбами миллиард лет назад, что было всего лишь вопросом случайного расклада и перетасовки различных сочетаний органов и не имело никакого высшего смысла, кроме их функции на данный момент, – стало нашим наследием и заставило лучшие наши умы отчаянно и, как мы теперь видим, безнадежно поставить все на одну карту, доказывая, будто заведомо неудачное конструкторское решение было делом творения, лояльного по отношению к Сотворенным. Впрочем, добавил тот же философ, это вовсе не значит – как мог бы опрометчиво решить адресат энцианских посланий, – будто бы благодаря более благоприятному стечению обстоятельств на их долю выпал лучший, чем на долю людей, жребий. Отсутствие чужого несчастья не равнозначно собственному счастью. До рая им так же далеко, как и нам. У любого вида разумных существ есть свои собственные дилеммы, многие из которых неразрешимы, и правило перехождения из огня в полымя, по-видимому, действительно для всей Вселенной. Впрочем, немало есть и таких, кто усматривает в человеческом сексе превосходство homo sapiens над homo entiaensis, [36] но сам принцип таких сравнений абсурден: нельзя считать, что недоступные нам ощущения других лучше наших, и нельзя считать, что они хуже. Если один разум равен другому – что, по-видимому, справедливо, – то различия в строении тел, выбрасываемых из барабана эволюции на планетарную сцену, можно лишь констатировать. Все остальное, то есть оценка качества их бытия, пусть остается – молчаньем.

Вера и мудрость

Первого, а может быть, второго сентября, в самый полдень, от глубокого сна меня пробудил телефонный звонок. Адвокат Финкельштейн хотел со мной увидеться. Я пошел к нему сразу, надеясь успеть после этой консультации выспаться до наступления вечера, что мне было совершенно необходимо в преддверии штурма последнего, философского, бастиона архивов МИДа. Если бы я принял душ, то взбодрился бы, пожалуй, чрезмерно; но если бы я этого не сделал, то в полусонном состоянии немного понял бы из того, что адвокат имел мне сообщить. В качестве компромисса я принял сидячую ванну и пешком отправился в контору Финкельштейна, весьма удивленный уличным движением, от которого успел отвыкнуть. Я, правда, не солипсист, но все же временами испытываю ощущение, будто там, где меня нет, а особенно там, где я был когда-то, все замирает или, во всяком случае, должно замереть. Это мои личные мысли, которым я не придаю чрезмерного значения, а лишь регистрирую их, чтобы облегчить жизнь своим будущим биографам, с профилактическими, так сказать, намерениями: ведь если биографам не хватает действительных подробностей из жизни знаменитого человека, они сочиняют целую тьму фиктивных.

Адвокат встретил меня широкой улыбкой и хотел угостить чашкой кофе, ноя отказался, помня о предстоящей мне вскоре дреме. Я заметил, что у него новая секретарша, до того красивая, словно она не умела даже печатать на машинке. Она и в самом деле не умела, адвокат этого не скрывал, к тому же она делала кошмарные ошибки в правописании и, что еще хуже, вкладывала не те письма в не те конверты; но смотреть на нее было таким удовольствием, что клиенты посещали его контору чаще, чем должны были. Это напомнило мне отрывок из книги, которую я штудировал ночью, и я сказал адвокату, что змеиные чары, которыми околдовывает нас прекрасное женское лицо, в сущности, совершенная загадка. Окончательно я уяснил это во время чтения упомянутой книги, наткнувшись в ней на удивительное межпланетное недоразумение. Комиссия экспертов-людистов, изучавшая программы нашего телевидения, особенно конкурсы красоты, обнаружила, что некоторым типам женских лиц отдается явное предпочтение, и, пораскинув мозгами, выдвинула в официальном порядке гипотезу, согласно которой лицо выполняет у людей функцию марочной таблицы, то есть латунной пластинки с данными о мощности, КПД и напряжении, прикрепляемой, например, к электромоторам. Энциане, как представители другого вида, заявила комиссия, не в состоянии прочитать по женским лицам эти характеристики, поскольку они закодированы не цифровым и не аналоговым способом; но как-то все-таки закодированы. Цвет радужной оболочки, форма носа и губ, расположение волос на голове – все это легко читаемые людьми знаки. Возможно, они показывают эффективность обмена веществ, сопротивляемость организма земным болезням, умение бегать (хотя, если уж на то пошло, легче было бы прочитать его непосредственно по ногам), общий уровень интеллекта, – в-общем, что-то они значат наверняка, потому что различие между лицами королев красоты и обычных человеческих самок не больше, чем между разными буквами алфавита. Итак, дело тут не в эстетических соображениях, – что такое несколько лишних или недостающих миллиметров носа? Комиссия трудилась не покладая рук, рассмотрела одиннадцать альтернативных гипотез, начиная, разумеется, с биологической: мол, человеческий самец вычитывает из лица самки черты, которые желал бы видеть у своего потомка; но эта концепция оказалась неприемлемой, если принять в соображение, что ни в общественной, ни в профессиональной жизни на Земле не видно какого бы то ни было предпочтения, оказываемого прямым носам перед курносыми или же оттопыренным ушам перед ушами, плотно прилегающими к черепу. А если самец желает иметь сильное потомство, то осмотр женских мускулов даст ему больше, чем заглядывание в глаза. Если же речь идет о легких родах, то следовало бы оценивать ширину таза, однако людям это и в голову не приходит. Поскольку у людей ноги в коленях сгибаются вперед и значительную часть своей жизни они проводят сидя, рессорные качества ягодиц могут иметь некоторое селекционное значение; и в самом деле, похоже на то, что для самцов это немаловажно, но все же лицу они явно отдают предпочтение, а этого никаким просиживанием на жестких табуретках не объяснишь. Несчастная эта комиссия исследовала что-то около восьмисот тысяч снимков актрис, теледикторш и домохозяек, стараясь установить корреляцию между чертами их лиц и такими недугами, как желчнокаменная болезнь, расширение вен, потливость ног и даже мягкость характера, но не нашла и следа какой-либо корреляции, что повергло ее в полное недоумение. Поэтому она обследовала несколько землян, прибывших на Энцию, но ничего научного узнать от них не смогла и пришла к выводу, что данные, закодированные в лицах красивых женщин, являются на Земле государственной тайной, выдача каковой приравнивается к измене. Допустить, что опрошенные сами не знали, почему лицо Мерилин Монро вызывает у любого мужчины сильное побеление зрачков, а лицо сослуживицы – скорее нет, энцианские ученые не могли никак. Адвокат Финкельштейн долго смеялся, а потом сказал, что я не трачу время впустую, столь глубоко углубившись в занятия, и это особенно радует его потому, что он имеет для меня благоприятное известие. Кюссмих понемногу склоняется к компромиссу. Слушание дела затягивается, так как нашлись дегустаторы, заявившие, что пресловутый золотой кофе никто в рот не возьмет, а Кюссмиху не удалось установить, добросовестные это эксперты или же их подсунула «Нестле». Словом, если я откажусь от замка, Кюссмих вернет мне 75 % средств, затраченных на ремонт, а его клеветнические показания будут спрятаны под сукно. Закончив, адвокат Финкельштейн выжидательно посмотрел на меня.