Тузы за границей, стр. 20

«Разве он стал бы рассказывать тебе о Суккубе, если бы ему было все равно? Разве убийца стал бы так откровенничать перед совершенно незнакомым человеком, особенно перед враждебно настроенной журналисткой? Разве жизнь каждого человека не сопровождает насилие? Поверь ему».

– Мне… мне надо подумать, – пробормотала она.

– Я больше ни о чем и не прошу, – ответил он негромко. Потом вздохнул, обвел взглядом прокаленные солнцем развалины. – Пожалуй, мне нужно возвращаться к остальным, пока не пошли разговоры. Судя по тому, как Дауне шпионит за мной, он может распустить любые слухи. – Хартманн невесело улыбнулся.

Сенатор двинулся к лестнице. Сара хмуро смотрела на него; в мозгу у нее крутились самые противоречивые мысли. Проходя мимо нее, Хартманн остановился. Его рука коснулась ее плеча, прикосновение было теплым и ласковым, а лицо мужчины – исполнено сочувствия.

– Я придал Суккубе облик Андреа, и мне очень жаль, что это причинило вам боль. Меня это тоже мучает. – Рука соскользнула; он оглядел змеиные головы, обрамлявшие вход. – Андреа убил Пеллмен. И не кто иной. А я попал в вашу историю совершенно случайно. Думаю, нам лучше быть друзьями, чем врагами.

Казалось, он на миг заколебался, словно ждал ответа. Сара смотрела на пирамиду, не решаясь ничего сказать. Все противоречивые чувства, связанные с Андреа, нахлынули на нее разом: ярость, боль утраты, горечь и еще тысяча других. Сара не смотрела на Хартманна – не хотела, чтобы он увидел это.

Когда у нее не осталось сомнений, что он ушел, она опустилась на корточки и прижалась спиной к колонне в виде змея. Уткнулась лбом в колени и дала волю слезам.

У подножия лестницы Грег поднял глаза на храм. Его наполняло мрачное удовлетворение. Под конец он почувствовал, как ненависть Сары растаяла, словно туман в солнечных лучах, оставив после себя лишь слабые отголоски.

«Я сделал это без тебя, – обратился он к дремавшей внутри него силе. – Ее ненависть отбросила тебя, но это ничего не изменило. Она – Суккуба, она – Андреа, я сам заставлю ее прийти ко мне. Она моя. Я не нуждаюсь в твоей помощи, чтобы подчинить ее своей воле».

Кукольник безмолвствовал.

Лианна С. Харпер

Право крови

Юный индеец-лакандон [18] закашлялся: в ноздри проник едкий запах дыма с края только что расчищенного поля. Кому-то надо было остаться и приглядеть за тем, как кусты, которые они вырубили, превращаются в золу – ею потом удобрят землю на мильпе [19]. Огонь горел ровно, и он отошел в сторону от дыма. Все остальные отправились домой вздремнуть, да и на него самого влажное тепло нагоняло дрему. Он расправил на коленях длиннополую белую рубаху и принялся за холодные тамалес [20] – скудный обед.

Юноша прилег в тени; глаза у него начали слипаться, и он снова оказался во власти сновидений. С самого детства сны уносили его в царство богов, но, проснувшись, он, как правило, не помнил, что боги сказали или сделали. Хосе, старый колдун, ужасно бранился по этому поводу.

Однако в последнее время сны с каждым разом становились все отчетливее. Осталось только запомнить достаточно, чтобы произвести впечатление даже на Хосе.

Сон перенес его в Шибальбу [21], владения Ах Пуча, Повелителя мертвых. В Шибальбе всегда пахло дымом и кровью. Он закашлялся: легкие наполнил запах смерти. Кашель разбудил его, и юноша не сразу понял, что уже не в мире мертвых. Утерев слезящиеся глаза, он отодвинулся подальше от костра, от дыма, который ветер гнал прямо на него.

Он поглядел на пламя, уже потихоньку начинавшее угасать, потом опустился на колени перед огнем и пристально посмотрел на него. Хосе все твердил ему, чтобы он полагался на свое чутье и следовал тому, что подсказывает ему внутренний голос. На этот раз, испуганный, но довольный, что никто его не видит, юноша твердо был намерен исполнить наказ.

Обеими руками он заправил за уши волосы, вытащил из кучи срубленных веток покрытый листьями сук и опустил его на землю перед собой. Потом дрожащей левой рукой медленно вытащил из перепачканных кожаных ножен на боку мачете. Согнул правую руку, поднес ее к груди. Стиснул зубы и отвернулся. Пот со лба затекал в глаза, капал с носа. Мачете с силой опустилось на ладонь правой руки.

Молодой человек не издал ни звука, лишь сузились глаза да подбородок дернулся вверх, когда с пальцев на темно-зеленую листву закапала кровь. Наконец ветка пропиталась кровью, он взял ее в левую руку и бросил в огонь. В воздухе опять запахло Шибальбой и древними обрядами предков. Его снова ждал мир мертвых.

Как обычно, юношу приветствовал на древнем языке его народа кролик-писец. Прижимая к пушистой грудке свиток из коры и кисточку, он тихим голосом велел юноше следовать за ним – Ахау Ах Пуч ждет.

Они шли по заброшенному селению – хижины были почти такими же, как в его родной деревушке, только здесь в соломенных крышах там и сям темнели прорехи, дверные проемы зияли, словно рты черепов, а со стен, точно плоть с гниющего трупа, отслаивалась глина.

Кролик вел его меж высоких каменных стен игровой площадки; юноша не помнил, чтобы ему когда-либо доводилось бывать на площадке для игры в мяч, но откуда-то пришло знание, что он играл здесь – и выиграл. Он снова ощутил, как твердый каучуковый мяч ударился о ватную подушечку на локте и по дуге отлетел к каменному кольцу, на котором была высечена обвившая его змея.

Он отвел глаза от змеи и взглянул в лицо Повелителя мертвых, который расположился на тростниковой циновке, застилавшей помост в конце площадки. Глаза Ах Пуча были двумя черными провалами в белой полосе, пересекающей череп. Нос и уста бога были раскрыты навстречу вечности, и от него исходил сильный дух крови и гниющей плоти.

– Хун-Ахпу [22]. Игрок в мяч. Ты вернулся ко мне.

Юноша опустился на колени и прижался лбом к каменной плите, но страха не почувствовал – в этом сновидении он не чувствовал вообще ничего.

– Хун-Ахпу. Сын мой.

Это был голос старухи, раздавшийся слева от него. Иш Чель [23] и ее муж, поджав ноги, сидели на тростниковых циновках в обществе кролика-писца. Их помост держали две исполинские черепахи, похожие друг на друга как две капли воды; если бы не их изредка моргающие глаза, ничто не выдавало бы в них присутствие жизни.

– Круг замыкается, – продолжала богиня. – Для хач виник [24] грядут перемены. Белые люди сами предопределили свое падение. Ты Хун-Ахпу, брат Шбаланке, его провозвестник. Отправляйся в Каминальгую [25], навстречу брату. Путь откроется тебе.

– Не забывай нас, игрок в мяч, – заговорил Ах Пуч, и голос его прозвучал недобро и глухо, как будто он говорил сквозь маску. – Твоя кровь принадлежит нам. Кровь твоих врагов принадлежит нам.

Впервые за все время сквозь оцепенение пробился настоящий страх. Боль в раненой руке запульсировала в такт словам Ах Пуча, но он нашел в себе силы подняться с колен. Его глаза встретили бесконечную черноту глаз Повелителя мертвых.

Он не успел ответить ему и едва уклонился от летевшего в его сторону мяча. Шибальба исчезла, и он снова очутился у догоревшего костра. Вдогонку донеслось всего одно слово древнего бога:

– Помни.

Коренастый рабочий стоял в тени одного из навесов, наблюдая за тем, как последняя группа студентов археологов и их преподавателей заканчивает работу. Они двинулись к палаткам, и он еще глубже спрятался в спасительную тень. Классический профиль майя выдавал в нем чистокровного индейца, что означало принадлежность к самому низшему классу в социальной иерархии Гватемалы; однако здесь, среди светловолосых студентов, это обстоятельство возносило его на невиданную высоту. Нечасто студенткам выпадала возможность переспать с представителем древней расы жрецов и правителей. Рабочий, облаченный в не по размеру большие голубые джинсы и грязную футболку с эмблемой университета Пенсильвании, не считал нужным разубеждать девушек. Но при этом он старался произвести как можно более отталкивающее впечатление и наблюдал за тем, как желание в них мешается с отвращением.