Тузы за границей, стр. 17

Человек, который мог дать ответ на этот вопрос, уже покинул Гаити. Он находился на пути в Америку, предвкушая долгую, интересную и плодотворную погоню за новыми волнующими ощущениями.

Из дневника Ксавье Десмонда

8 декабря 1986 года, Мехико

Сегодня вечером у нас очередной официальный ужин, но я отпросился, сославшись на недомогание. Несколько часов свободного времени, чтобы спокойно отдохнуть в своем номере и сделать запись в дневнике, сейчас как нельзя кстати. И мои сожаления были далеки от притворных: боюсь, напряженный график и насыщенная программа нашей поездки начинают брать свое. Меня одолевает тошнота, хотя я и постарался сделать все возможное, чтобы скрыть от окружающих свое состояние. Если Тахион что-нибудь заподозрит, то настоит на обследовании, а как только правда выплывет наружу, меня могут отправить домой.

Я не допущу этого. Мне очень хотелось увидеть все те знаменитые далекие края, о которых мы вдвоем с Мэри когда-то так мечтали, но уже становится ясно, что то, чем мы заняты, куда важнее любой увеселительной поездки.

Куба не имеет ничего общего с Майами-Бич, по крайней мере для тех, кто удосужился заглянуть за пределы Гаваны; на тростниковых полях джокеров умирает куда больше, чем кривляется на сценах кабаре. А Гаити и Доминиканская Республика оказались неизмеримо хуже, как я уже отмечал на этих страницах.

Присутствие джокера, голос, который мог бы во всеуслышание заявить о чаяниях джокеров, – вот что сейчас нам отчаянно необходимо, если мы хотим чего-то добиться. Я не могу позволить себе сойти с дистанции по медицинским причинам. Наши ряды и так уже сократились на одного человека – Дориан Уайльд предпочел не лететь в Мехико, а вернуться в Нью-Йорк. Признаюсь, его решение вызвало у меня противоречивые чувства. Когда мы отправлялись в путь, я не питал особого уважения к «королю поэтов Джокертауна», чей титул столь же сомнителен, как и мое мэрство, хотя и подкреплен вполне весомой Пулитцеровской премией. Похоже, он получает какое-то злорадное, извращенное удовольствие, размахивая своими липкими, слизкими щупальцами перед носом у людей и выставляя напоказ свое уродство в стремлении вызвать определенный отклик. Подозреваю, что это его агрессивное бравирование вызвано тем отвращением к себе, которое побуждает столь многих джокеров скрывать свои лица за масками, а кое-кого подвигло даже на попытку ампутировать изувеченные части тела. Кроме того, одевается он, с его нелепым пристрастием к жеманству и манерности в стиле короля Эдуарда, едва ли не хуже Тахиона, а привычка перебивать запах немытого тела чрезмерным употреблением одеколона делает его общество пыткой для любого, кто не лишен обоняния. Мое, увы, с возрастом совсем не притупилось.

Не достанься ему «Пулитцер», сомневаюсь, чтобы он когда-нибудь мог отправиться в подобную поездку, но не многим джокерам удалось добиться столь высокого, можно даже сказать, мирового признания. Я лично не нахожу в его творчестве ничего особенно заслуживающего восхищения, а его бесконечные заумные вирши кажутся мне отвратительными.

Несмотря на все вышеизложенное, я должен признать, что в определенной степени восхищаюсь его импровизированным выступлением перед семейством Дювалье. Подозреваю, наши политики устроили ему суровую выволочку. Когда мы улетали с Гаити, Хартманн долго разговаривал с «Божественным Уайльдом» с глазу на глаз, после чего вид у Дориана был сильно подавленный.

Хотя я согласен далеко не со всеми утверждениями Уайльда, тем не менее я считаю, что у него должно быть право высказывать свое мнение. Нам его будет не хватать. Хотелось бы мне знать, отчего он уехал? Я задал ему этот вопрос и попытался убедить его остаться – ради всех его собратьев джокеров. В ответ он перечислил несколько довольно оскорбительных мест, куда я, по его мнению, мог бы засунуть свой хобот, оформив свой совет в виде едкого стишка. Занятный тип.

Теперь, в его отсутствие, мы с отцом Кальмаром, похоже, остаемся единственными истинными выразителями взглядов джокеров. Говард М. (в миру Тролль) – весьма колоритная личность: девяти футов ростом, с отливающей зеленью кожей, жесткой и прочной, словно рог. Я успел узнать его как человека исключительно порядочного и сведущего, и притом весьма разумного, но… По характеру он ведомый, а не ведущий, и есть в нем какая-то застенчивость, сдержанность, которая не дает ему высказывать свое мнение. С его огромным ростом он не затеряется ни в одной толпе, но временами мне кажется, что именно таково его самое заветное желание.

Что же до Кристалис, о ней ничего подобного сказать нельзя, эта женщина обладает своим, совершенно неповторимым обаянием. Не спорю, она пользуется уважением в общине и является одним из самых видных (ну вот, получился дурной каламбур) и влиятельных джокеров. И все же я никогда ее не любил. Возможно, отчасти виной тому мой эгоизм. Именно с появлением «Хрустального дворца» начался закат «Дома смеха». Есть и более глубоко скрытые причины. Кристалис обладает значительным влиянием в Джокертауне, но употребляет его исключительно для собственного блага. Она всегда была вызывающе аполитична, тщательно отмежевывалась от АДЛД и любых движений за права джокеров. Когда пришла пора открыто заявить о своих взглядах, решительно выступить на стороне тех, кого она поддерживала, Кристалис продемонстрировала лишь приверженность к своим мундштукам, ликерам, британскому акценту и собственной принадлежности к высшему классу.

Словом, Кристалис говорит только от имени Кристалис, а Тролль в основном молчит, следовательно, говорить от имени джокеров остается нам с отцом Кальмаром. Я с радостью исполню эту роль, но я так устал…

Я задремал и проснулся от шума – мои коллеги возвращались с ужина. Насколько я понял, все прошло лучше некуда. Превосходно. Нам сейчас очень нужны громкие успехи. Говард говорит, Хартманн произнес блестящую речь и совершенно покорил президента; Соколица, судя по рассказам, покорила всех прочих мужчин в зале. Интересно, другие женщины не ревновали? Мистраль стала очень хорошенькой, Фантазия зачаровывает всех, едва стоит ей начать танцевать, да и Радха О’Рейли тоже неотразима – черты индийско-ирландских предков, смешиваясь, придают ее облику неповторимый налет экзотики. Но Соколица затмевает их всех. И что они о ней думают?

Тузы-мужчины определенно относятся к ней одобрительно. «Упакованный борт» – маленькая деревня, и слухи здесь разлетаются очень быстро. Поговаривают, будто доктор Тахион и Джек Браун пытались подъезжать к ней, но оба получили от ворот поворот. Пожалуй, самые близкие отношения связывают Соколицу с ее оператором-натуралом, который летит вместе с остальными журналистами. Она решила сделать об этой поездке документальный фильм.

Хирам тоже находится с Соколицей в приятельских отношениях, но, хотя в их беспрестанное добродушное подтрунивание друг над другом подчас вкрадывается легкий оттенок флирта, эта дружба носит скорее платонический характер. В жизни Уорчестера всегда была и остается лишь одна истинная любовь – еда. Вот уж к чему он питает поистине пылкую страсть! Кажется, ему известны все самые отменные рестораны в каждом городе, где бы ни приземлился наш самолет. Его круглые сутки осаждают местные повара, которые правдами и неправдами пробираются в его номер со своими фирменными блюдами, умоляя уделить им хотя бы минутку, отведать хотя бы кусочек, обронить хотя бы слово одобрения. Хирам ничуть не возражает; напротив, он явно блаженствует.

На Гаити он отыскал где-то одного повара, который так ему понравился, что он не сходя с места нанял его и уговорил Хартманна сделать несколько звонков в Службу иммиграции и натурализации, чтобы добиться визы и разрешения на работу. Мы столкнулись с этим искусным кулинаром в аэропорту Порт-о Пренса – он сражался с огромным сундуком, битком набитым чугунной кухонной утварью. Хирам сделал сундук настолько легким, что его новый подчиненный (он не говорит по-английски, но Хирам утверждает, что специи – универсальный язык) смог нести его на плече. Как рассказал мне Говард, во время сегодняшнего ужина Уорчестер непременно пожелал заглянуть на кухню и узнать, как тамошний шеф-повар готовит цыпленка под соусом «моле», – и за то время, что он там находился, умудрился соорудить какой-то умопомрачительный десерт в честь наших хозяев.